Посередине гостиной стоит древний резной чайный столик, под прямым углом к нему — столик журнальный. Два кресла. В одном из них, склонив голову на грудь, дремлет очень худая женщина лет сорока-сорока пяти. Из ее безвольной руки на ковер выпал журнал.
Это РАХИЛЬ. Она одета в шелковый домашний халат и тапочки. Ее можно назвать красивой, однако болезненная бледность и тонкие губы придают ее лицу в обрамлении спутанных темных волос капризно-заносчивое выражение.
В дреме она вздрагивает и стонет.
Из-за кулис слышен звук открывшейся и захлопнувшейся двери. Через несколько секунд в гостиную входит КАНАКИ. Она обладает подчеркнуто азиатской внешностью. Волосы ее выкрашены в фиолетовый цвет; на ней какой-то невообразимо причудливый наряд, а все пальцы на руках унизаны кольцами. На ее лице пирсинг. На шее виднеется татуировка — штрих-код и еще что-то, чего не разобрать.
На вид ей от тридцати пяти до сорока. Несмотря на расовые различия, становится видно, что эти две женщины — сестры.
КАНАКИ медленно проходит по комнате, нежно прикасаясь к предметам: салфеточкам на комоде, безделушкам, как бы здороваясь… Останавливается напротив портрета и минуту стоит не двигаясь, глядя на портрет из-под полуприкрытых век. Потом со вздохом подходит к РАХИЛИ, некоторое время смотрит на ее склоненную макушку, а потом наклоняется к уху сестры.
КАНАКИ (громко):
Привет, сестра.
РАХИЛЬ (дергается):
Ох, это ты, Канаки…
КАНАКИ: Спала?
РАХИЛЬ: Дремала… Слушай, я сейчас…
Медленно поднимается с кресла и выходит.
КАНАКИ (сама с собой):
Что это с ней?.. Я вижу… что за знаки?
Видать, реальный suxx на этот раз…
И похудела, и покойна слишком,
Вот подсмотрю, куда она пошла…
Крадется вослед. Луч прожектора, медленно ярчея, высвечивает белую деревянную дверь в углу сцены. КАНАКИ присаживается на корточки и приникает к замочной скважине.
КАНАКИ: Ого! Вот это да! Однако. Ишь ты.
А мне ведь, сучка… О как! Ну, дела…
И как мне быть? За все, что претерпела
Я от нее, родной моей сестры,
Мне стоит раскачать все это дело,
Но прежде разожжем «любви костры».
И чтоб суждения мои не слишком быстры,
Как раньше, были, перетрем сперва,
Ну, типа, «как ты?», «трали-вали». Или
Вообще смолчу. Пусть говорит слова…
Быстро возвращается в гостиную, садится в кресло берет с журнального столика какой-то magazine и начинает рассеянно его листать.
Через пару минут появляется РАХИЛЬ с подносом, на котором вазочка с сухарями, другая с окаменелыми сушками, розетка с кислейшим — «вырвиглаз» — сливовым вареньем. Меж всего этого видны две чашки. Со странной улыбкой ставит все на столик. Похоже, глаза ее обращены внутрь себя.
РАХИЛЬ: Вот чай, сестрица. Кушай и варенье.
Ешь сушки, сухари. Макай их в чай.
КАНАКИ (раздраженно):
Кислятина поди твое творенье?
И сушки… Издеваться-то кончай!
Ведь ты же знаешь, у меня с зубами…
А, что там! Похлебаю и воды.
Зачем звала-то?
РАХИЛЬ (задумчиво, не слушая ее):
…Мне приснилась mammy.
Махала мне платком из темноты.
Совсем как, — помнишь, Кики? — в нашем детстве,
Она звала, звала меня с собой.
И я в ее неслышимом соседстве
Не чувствовала даже, что со мной…
…Дремала, да. Но за одно мгновенье
Казалось, мимо пронеслось лет сто…
…Ох, что же ты не кушаешь варенье?
Сливовое, с смородинным листом.
КАНАКИ (мрачно, с нажимом):
Зачем. Звала.
РАХИЛЬ (грустно):
Мне просто одиноко
В квартире нашей, чистой и пустой.
Мой сын уехал навсегда в Марокко…
КАНАКИ вскакивает и хочет уйти.
Постой, сестра! Не уходи! Постой!
Мы так давно с тобою не сидели
За этим старым маленьким столом!
С тех пор, как мы сидели, поседели
Мой сын и дочь твоя.
КАНАКИ: В дупло колом!
Впервые от тебя такие речи
Я в жизни слышу. Ну-ка, в чем подвох?
Тебе я — ноль, тебя я ненавижу,
Ты что, сестра, с утра наелась блох?
РАХИЛЬ (мягко и так же грустно):
Ты понимаешь, с возрастом и ростом
На многое иначе смотришь ты.
Я не хочу ругаться, Кики, просто…
Душа уж не выносит немоты.
Да-да, я знаю, вправе обижаться
Ты на меня. Прошу, прости, прости.
Я не могу сейчас одна остаться,
Вину свою навек не отпустив…
КАНАКИ (поражена):
Karramba! Это ты сейчас сказала?
Да я не верю собственным ушам!
За все твои… тебя убить-то мало…
Нет, не звенеть прощения грошам
В твоей души испачканном кармане.
Я. Не. Прощу. Тебя. Ни. Ни. Когда!
РАХИЛЬ (внезапно холодно, спокойно и властно):
Не будь тупой водой в горячем кране.
С тех пор прошли не месяцы — года!
Да что года! Прошли десятилетья!
Десятилетья жизни нашей врозь!
КАНАКИ (ухмыляясь):
Фффу… Все ж моя сестра… Пока я в нетях
Была, ты полиняла, словно пес.
И все ж сквозь толщу патины немертвой
Заносчивость торчит, как в ухе… ммм… гриб.
А голос стал скрипуч, как след затертый
В морозном поле средь стеклянных глыб.
РАХИЛЬ (сникая, тихо):
Вот этого-то я так и боялась…
Мы вновь с тобой на разных полюсах.
КАНАКИ (взрывается):
Ах, вот как?! Так чего ты привязалась
С своим прощеньем, словно shit в зубах?
Мне ничего ведь от тебя не надо.
Я счастлива. Жива. И я живу
Без спроса, без сомненья, без огляда,
Порою — в грезах, чаще — наяву.
Но эта явь — моя. Мои и грезы.
Я выбрала сама свою стезю.
Жалеть о чем-то нынче просто поздно,
Иначе жизнь поставит буквой «зю».
РАХИЛЬ: И все же… я прошу тебя послушать…
Мне нужно это… я тебя прошу…
В душе гнездится страх гигантской тушей…
Хоть телом я под стать карандашу…
Я целыми пустыми злыми днями
Схожу здесь потихонечку с ума.
Все думаю и думаю о mammy
И об отце… Да ты ведь и сама…
КАНАКИ (в ярости, орет):
Вот этого не трожь свиным копытом!!!
Вот это, жаба, не тебе…
(Хватается за сердце)
О, йё!!!
Сгорело все, сгнило, землей укрыто!!!
ВСЕ УМЕРЛИ, ДЕРЬМО!!! Заткни своё!..
РАХИЛЬ (испуганно и потрясенно):
Прости, прости! Сестра, я не хотела!..
КАНАКИ (зло):
Я — не хочу, я и не говорю!
Еще раз тронь семьи погибшей тело —
И я тебя, Рахиль, к чертям, убью!
РАХИЛЬ (поспешно):
Все, все, не буду! Извини, сестрица!
КАНАКИ (раздраженно):
Не извиняйся в тридцать пятый раз!
РАХИЛЬ (тоскливо, в сторону):
О Господи, ну как с ней помириться,
Владелицей налитых кровью глаз?
Устанавливается тягостная пауза. Становится слышен гул голосов и машин на улице.
РАХИЛЬ (ласково):
А помнишь ли, сестра, как мы когда-то
С тобой играли в шахматы в саду?
Твоими были черные солдаты,
Моими были белые. В пруду
Качались дивно крупные кувшинки,
По клумбам плыли огоньки цветов…
На лбу твоем смешно цвели морщинки.
Ты помнишь?
КАНАКИ (вскакивает и шипит):
Нет. А помню я зато,
Как я кралась тайком домой из школы
С вопящим гневно красным дневником,
Поймав меня, работою тяжелой
Пытала ты. В трусах и босиком
Стояла ты с платком в руке коварной
А я, согнувшись, вновь полы скребла,
Когда ты, словно прапорщик в казарме,
Платком немного пыли собрала
После того, как я раз пять помыла
Проклятый гадский этот fucken пол!
Я помню, помню, как все это было,
И боль в спине, и пота злую соль.
Еще тебе? А как ты называла
Меня Какашкой и Кульком при всех?
А если уж и этих фактов мало —
Скажи, кто подпалил на шубе мех,
Когда я на каток идти хотела
С мальчишкой из соседнего двора,
Но, слава Богу, чудом разглядела,
Что на спине — прожженная дыра?!
РАХИЛЬ, все это время сжимавшая пальцами виски, вдруг неуклюже вскакивает и выбегает из гостиной. КАНАКИ падает в кресло, тяжело дыша.
КАНАКИ (отдуваясь):
Черт, снова довела! Всего три года
Меж нами разницы, а кажется — лет сто.
Что ж у нее за гадская порода,
За что мне это, Господи, за что?
Затемнение.
Школьный спортзал. Шум детских голосов и звонкие удары мяча о пол и ладони. В углу — группка девочек, окружившая кого-то, кто не виден из-за их спин. Звучит ритмичный хор девчоночьих голосов, но слов не разобрать. По ритму их скандирование похоже на считалочку.
Громкость хора плавно увеличивается и становится можно разобрать слова.
ХОР ДЕВОЧЕК: Канашка-какашка, с какашками Кулек! Канашка-какашка, с какашками Кулек! Канашка-какашка, с какашками Кулек!
Внезапно кучка девочек разлетается как кегли, и становится видна маленькая щуплая, но очень решительная девочка с азиатским разрезом глаз, темной челкой и двумя торчащими в разные стороны косичками. Судя по ее лицу, настроена она весьма решительно. Она болидом бросается на оставшихся на ногах девочек и, сбивая тех с ног, с воплем ярости или отчаянья прорывается вон из спортзала. Вслед ей летят немудрящие детские проклятия, свисток УЧИТЕЛЯ ФИЗКУЛЬТУРЫ, и — через секунду — его сердитый голос:
УЧИТЕЛЬ ФИЗКУЛЬТУРЫ: Канаки!!! А ну вернись, каналья!!! Я никого не отпускал!!!
Затемнение.
Топоток легких детских ног приближается по коридору. КАНАКИ, не разбирая дороги, мчится в школьную раздевалку, но с разбегу влетает в обширное чрево ЗАВУЧА, феерически толстой тетки с выпученными глазами, астматической одышкой и «химией» на крайне негустых волосах, сожженных пергидролем. ЗАВУЧ ловко обхватывает КАНАКИ руками и обездвиживает ее.
ЗАВУЧ (грозно):
Ну и как ты мне это объяснишь, милочка? Какой класс?
КАНАКИ что-то неразборчиво бормочет.
ЗАВУЧ (еще более грозно):
Я НЕ РАССЛЫШАЛА!!!
КАНАКИ (громче):
Третий «А».
ЗАВУЧ: «Третий «А», Госпожа Завуч»!
КАНАКИ (потупив голову): Третий «А», Госпожа Завуч…
ЗАВУЧ: Почему не на уроке? Что у вас сейчас?
КАНАКИ: Физ-ра…
ЗАВУЧ: …Госпожа Завуч!
КАНАКИ: Физ-ра, Госпожа Завуч…
Некоторое время КАНАКИ разглядывают, как неизвестное науке насекомое.
ЗАВУЧ: За мной.
КАНАКИ послушно бредет по коридору к учительской в кильватере у гигантского зада.
Затемнение.
Взрослая КАНАКИ открывает глаза. Прошло каких-то 3-4 секунды с тех пор, как убежала РАХИЛЬ. КАНАКИ тянется всем телом, берет чашку с не совсем еще остывшим чаем и делает задумчивый глоток.
КАНАКИ: Чем дальше, тем чудней. Сестрица
Как видно, жестко не в себе.
Боюсь, что скоро психбольница
Посветит Божией рабе…
Бывало, ране ядовитым
Сочился соком каждый слог,
И, язычком ее побритый,
Любой сбегал. Ну, если мог…
Входит РАХИЛЬ. Она уже успокоилась. На лицо вернулся слабый румянец. Глаза ее блестят странным маслянистым блеском. По лицу блуждает все та же странная улыбка.
Рука ее вяло сжимает какую-то бумажку. РАХИЛЬ, нелепо скособочившись, подходит к столу и неуверенно садится, почти падает, в кресло.
КАНАКИ беззастенчиво ее разглядывает. На губах ее улыбка победителя.
КАНАКИ: Что, хорошо?
РАХИЛЬ не отвечает, склонив голову и будто бы задремав.
КАНАКИ: Сестра-а! Так как же?
Ответь, ну; как тебе морфин?
РАХИЛЬ по-прежнему молчит.
КАНАКИ (насмешливо):
Да-а-а, это, Рохля, не на пляже
Дразнить подвыпивших мужчин…
(обличающе)
Ведь ты ж сама мне говорила,
Что это — самый страшный яд,
И что на свете нету силы,
Которая вернет назад
Того, кто по тропе короткой
На Смерти водопой идет.
И не залить ту жажду водкой,
И в каждом шприце гибель ждет.
Так что же, милая, случилось,
Что, так сказать, произошло, —
Что отношенье изменилось
К тому, что было западло?..
РАХИЛЬ медленно поднимает голову, пристально смотрит на сестру воспаленными глазами. Ее сухие губы складываются в вымученную улыбку. Она, не отвечая, долго смотрит на КАНАКИ.
РАХИЛЬ (медленно):
Вчера прислали результаты теста.
Протягивает сестре мятую бумажку.
КАНАКИ (осторожно берет и торопливо читает бормоча себе под нос):
«Четвертая… две доли… метастаз…»
Подымает глаза на сестру. Лицо ее стремительно бледнеет.
КАНАКИ (шепчет, протягивая сестре бумажку):
Да провалиться мне на этом месте…
Да я… Да мне…
РАХИЛЬ (отстраненно):
Увы, мой пробил час.
Мне жить всего осталось…
КАНАКИ (тихо, в голосе ее — ужас):
Сколько?
РАХИЛЬ: Месяц.
КАНАКИ: О Боже мой! Рахиль…
РАХИЛЬ (равнодушно):
Ну-ну, пустяк…
К тому же наш семейный доктор Крессвиц
Сказал, что морфий убивает страх.
Воцаряется тишина. Слышно, как капает на кухне вода из крана и как чирикают воробьи за окном.
РАХИЛЬ (нездешним голосом):
Как там погода?
КАНАКИ (машинально):
Снова слишком жарко,
А в воздухе — все тот же плотный дым.
Никак в лесах не кончатся пожары,
Горим, горим, горим, горим, горим…
Вновь повисает оглушительная тишина.
РАХИЛЬ (нерешительно):
Сестра… Мне, право, очень-очень стыдно…
Хочу тебе признаться… Ох, дела…
Шкатулку ту… тогда… никто не видел…
Шкатулку эту… в общем… я взяла!
РАХИЛЬ выпрастывает руку из-под полы халата. В руке ее маленькая старинная изящная музыкальная шкатулка. РАХИЛЬ ставит шкатулку на стол и открывает крышку. Начинает звучать тихая чуть дребезжащая мелодия, переходящая в саундтрек группы «Manu Chao» — «MERRY BLUES».
Постепенно свет на сцене угасает. Остается лишь пятно вокруг столика со шкатулкой. Фигура РАХИЛЬ в полумраке неподвижна. Тело же КАНАКИ сотрясается в беззвучных рыданиях. Лицо спрятано в ладонях.
ЗАНАВЕС
