И горсть сырой, подгнившей чуть соломы.
Вот пес подходит, радостно скуля…
В глазах его Ты видишь тень истомы,
Которая сошла на нищий Вифлеем,
Давно заснувший в сумраке унылом.
Устала мать. Не греет плащ совсем.
И в чреслах боль ее не отпустила.
И Ты устал, Господь. И Ты, Господь, замерз.
Ты голоден. Но вперекор страданью
Ладонь Твою лизнул тихонько пес.
И Ты себя почувствовал за гранью,
Что отделяет твердь от благости небес.
Вокруг был мир – живой, тревожный, грубый.
В нем даже мысли свой имели вес,
А упованья – когти или зубы.
Шершавым языком пес тронул вновь ладонь.
Ты улыбнулся. И улыбка эта
Пронзила тьму, как звезд немой огонь,
Как отблески спасительного света,
Что странникам дают надежду отдохнуть
Под крышей безопасного постоя…
Ты, Господи, отправился в свой путь –
Путь сострадальца, стало быть, изгоя.
В Твой смертный, страшный день спросил Тебя Пилат
Об Истине… Ему Ты не ответил.
И римлянин отвел поспешно взгляд –
Так лик был Твой в мгновенье это светел.
А что до Истины… Ее Ты нам принес,
Когда той ночью – непроглядно-зыбкой –
Ладонь Твою лизнул приблудный пес,
И Ты, Господь, вошел в наш мир с улыбкой.
