Городок (Рассказ)

Я еду по залитой битумом дороге на заднем сиденье «Газика». За окном: запах горячей смолы, куски гравия, шорох шин, ветки деревьев, робко касающиеся дороги и бескрайние-бескрайние поля. Ветер треплет початки кукурузы, и я слышу шелест их листьев. Они шепчут, что он уже близко…

…сентябрь 1801 года.
Небольшое пассажирское судно идет в порт. На верхней палубе стоит плотный широкоплечий мужчина и наблюдает, как на некогда пустых склонах застраивается гавань. Мужчина отмечает, что в прошлый раз четырех крайних складов еще не было. В эту минуту мысли мужчины прерывает голос с нижней палубы:
-Господин Мускули! Капитан!
Мужчина повернулся на голос и увидел мальчишку лет десяти. Худой, одетый в какие-то лохмотья, но с широкой и искренней улыбкой, он стоял, вцепившись в рукав отца, и благодарно смотрел на капитана.
–Благодаря…э-э-э… - мальчик посмотрел на отца, тот ему что-то прошептал на ухо. - … Э-э-э… спасибо, что мы живы, капитан!
Мальчик сказал это все с ужасным акцентом, но капитан понял бы его и без слов. Он добродушно улыбнулся, потом взял «под козырек» и напутственно произнес:
-Это хорошая земля, мальчик. Она тебе понравится…

…Я просто не могу себе представить, сколько людей прошло через его ворота. Десятки тысяч? Сотни? Или гораздо больше? Взрослые и дети. Они заходили, чтобы изменить, сделать его «своим». Но, оказалось, некоторые из них зашли, чтобы уйти, другие уходили, чтобы вернуться, а умершие остались там навсегда.
Он никогда никого не винил и не считал себя должником. Он молча смотрел на копошение людей и отмечал только интересные для себя события. Потому что любил немного: запах полей, весенних цветов и гул ветра в печных трубах.

«Тысячи болгарских и сербских беженцев пребывают в Одесский порт» - пестреет заголовком воскресный выпуск «Петербургских ведомостей». А капитан Мускули, пробегая взглядом по строчкам, вспоминает того самого мальчишку с широкой, искренней улыбкой.
Как приняла его российская земля? Жив ли он? Жив ли его отец?
Капитан закрывает газету и несколько минут смотрит на бескрайние морские просторы. Он и сам, как тот мальчишка, гость в этой стране…

…Я смотрю на ромбы серого забора. За ним мелькают фасады домов, высоких домов. Я провожаю взглядом один, желтый с отлетевшей под крышей штукатуркой. Расплавленный битум к этому времени сменился ровным асфальтом, и автомобиль больше не трясет.
-Это гарнизон! – говорит солдат-водитель. – Аэродром немного дальше.
Я никогда в жизни не видел военные самолеты, и с нетерпением жду встречи с ними…

…Болгарский мальчик не знал, что такое самолеты и не любил их, он любил птиц. Он лежал на залитой солнцем поляне, заложив руки за голову, и наблюдал, как птицы грациозно парят в воздухе. В воздухе витал запах цветущей липы, а где-то рядом жужжал шмель. Мальчику нравилась эта земля, она была добра к нему и его семье. И он не понимал, почему отец с матерью огорченно вздыхали, вспоминая свой старый дом. Ведь здесь так хорошо и красиво! Ему нравился ветер, горячее дыхание степи и облака, плывущие высоко в небе. Но больше всего на свете ему нравилось, как на празднике танцует красивая девчушка по имени Донка. Жаль, что она живет далеко, а праздники бывают так редко…

…Если закрыть глаза, когда едешь на велосипеде с горы, то можно представить, что ты летишь. И я летел. Ехал с тех самых «гор», которые казались тогда Альпами, вдыхая в низине запах тины высыхающего ставка, и с трудом забираясь на противоположную вершину. Тогда еще можно было не только ловить рыбу, но и купаться в этом ставке. В то время над городком еще летали самолеты, а местные жители проклинали советскую власть за дарованное им «чудо военной техники». На праздниках солдаты стреляли с крыш из сигнальных пистолетов, а пацаны внизу искали разноцветные гильзы. Повсюду слышалась музыка, взрослые танцевали возле клуба, в воздухе витал запах абрикоса и женских духов, и мне это нравилось.
А сколько в небе было видно звезд! Особенно в то время, когда в гарнизоне остался только один целый фонарь, да и тот так тускло светил, что видел лишь свой собственный столб. В это время городок становился центром Вселенной, одной из звезд, затерявшейся в бескрайнем космическом пространстве.
Вечер. Затихают птичьи трели, трава становится шелковой и прохладной, а из дома напротив едва слышно доносится музыка. Невидимой ниточкой она поднимается к вечернему небу и, словно заигрывая, опоясывает темные силуэты телевизионных антенн. Антенны стеснительно жмутся друг к дружке, из-за чего телевизоры внизу ничего не показывают.
В это вечернее время в городке всё дышит свежестью и прохладой. И если вдохнуть воздух глубже, то можно ощутить, как свобода бескрайних полей наполняет легкие и зовет на самые отчаянные поступки.
Только в это время городок по-настоящему свободен. Он устал за день, он работал каждой мышцей, каждым суставом. И, наконец, настало время отдохнуть.
Не поэтому ли легкий полевой ветерок ласкает верхушки деревьев, а музыка взлетает все выше и выше? Ведь, только с такой высоты можно увидеть, как внизу целуются пары на скамейках, как взлетают в небо огни сигнальных ракет, и как за забором врассыпную разбегаются полевые мыши.
Да, он такой в это время: спокойный, мудрый, умиротворенный. Он не помнит зла обидчикам и не делает плохого сам. В это время он влюблен. Влюблен в звездное небо, в аромат луговых трав и запах грецкого ореха. Он смотрит невидимыми глазами в ночную тишину и видит прекрасную девушку, облаченную в разноцветную одежду. Каждый вечер она танцует ему этот танец, передвигаясь, то среди кукурузной листвы, то среди пшеничных стеблей, а то и просто по вспаханной земле. И в это время он наслаждается ее танцем…

-Баща, какво е това?
-Това фонтан, син.
Отец и сын рассматривали лист из книги, выброшенный кем-то из богатых. На раскрашенной вручную гравюре был изображен фонтан. Вода падала на мраморную чашу и через края сливалась в бассейн. Зрелище для мальчика было необыкновенным. Он никогда в жизни не видел такой красоты и был еще больше удивлен таким  бестолковым расходом воды.
-Красив… - задумчиво произнес мальчик.
-Малко детэ, – отец потрепал сына по затылку.

…Уже семь вечера, но солнце жжет спину. Вокруг меня люди, много людей. И все они хотят пить. Я тоже хочу, поэтому стою. Воды на всех не хватит, и люди это знают, но хочется верить, что случится чудо и пожарная машина станет неиссякаемой.  А до конца лета еще два месяца…
Два ведра в одни руки! – слышен приказ. Люди недовольны и начинают волноваться, но приказы не обсуждают.
Эх, городок, кирпичные стены! Я любил тебя и без воды и без газа и без света. Я любил твои улицы, любил электрический свет, пробивающийся сквозь твои окна, любил людей, живущих обычной жизнью за этими окнами. И даже, когда осенний дождь моросил по стеклу, а стены домов набухали от влаги и выглядели как наросты плесени, я любил тебя, городок.
Я любил смотреть, как небо, затянутое тяжелыми тучами, задумчиво висит над раскисающими под дождем полями. Любил вдыхать холодный осенний воздух, и видеть свечку, мерцающую в окне, когда идешь поздно вечером с вокзала. Я любил людей-легенд, время от времени появляющихся в твоих стенах. Любил что они и ты, городок, были одно неразрывное целое, что это ты воспитал их, а они уважали тебя. Я любил смотреть, как взрослые идут на работу по тропинке в часть, а школьники бегут в школу. Любил, когда холодный осенний дождь смывал с асфальта летнюю жару, и любил, когда знамя на клубе дрожало под порывами ветра. И даже, когда трубы гаражей дымили приготовленными борщами, в связи с отсутствием света в квартирах, я тоже любил. И даже запомнил радостные крики соседей, когда после трехлетнего отсутствия газа, плиты выдохнули свое первое дыхание.
Я любил все: судьбы, характеры, поступки. Но, это все люди и события, а не ты, городок. Ты другой: ты задумчиво следишь за нами из-под нахмуренных бровей и вспоминаешь былое прошлое, когда был молод и силен, когда каждый твой дом дребезжал от звука пролетающих самолетов, а твои эполеты блестели яркими звездами.
Я любил…
Впрочем, я уже не люблю тебя, городок. Остались только воспоминания, но они хорошие, поверь.
Когда я вспоминаю тебя, я вижу лица людей, слышу их голоса. Они – это ты, городок, они твоя душа. Я вижу, как они стоят рядом друг с другом и машут мне вслед. Я уехал.

-Това хорошая земя… - шептал мальчик.
Когда-то он лежал на теплых степных травах, смотрел на ночное небо, и мечтал стать таким, как его отец. Возможно, спустя несколько лет, рядом с ним лежала та самая девочка Донка, ставшая взрослой. У них родились дети, много детей, но колесо времени поглотило их историю, а спустя столетие на том самом месте вырос небольшой городок, городок покорителей воздуха. И уже другие люди ходят по этой земле, рождаются другие мальчишки, и другие девочки Донки, лукаво смотрят на них.
Вряд ли мы найдем упоминание об этом мальчике, потому что время стерло страницу истории и засыпало песком его могилу. Болгарский мальчик растворился в Буялыке, стал степным ветром, шелестом кукурузных листьев и запахом грецкого ореха…

…Двадцать четыре дома. Я пишу про вас, и меня охватывает одновременно гордость и злость.
Вы, как немые свидетели, смотрите на меня. Я хожу среди вас, переступая через ямы в асфальте, вглядываюсь в пустые окна-глазницы. Обветшавшие балконы свешиваются над окнами, отчего похожи на нахмуренные брови старца. Я люблю вас и одновременно ненавижу. Вы забрали у людей будущее, но взамен оставили этот необъяснимый дух свободы. Люди недовольны вами, но вспоминают о вас, как о светлом периоде своей жизни.
Вы никогда не похвастаетесь счастливой любовью, не расскажете о скандалах и бранях за вашими стенами, и не покажете свой семейный альбом. Вы молчаливые каменные стены, созданные только с той целью, чтобы временно приютить тех, кому даровано чувство полета. И только люди наделяют вас характером и речью, а не тем шуршанием крыс в подвалах и звуком капающей воды, что заменяют вам голос.
Двадцать четыре дома! В ваших фасадах отражаются тени тех летчиков, что ходили некогда этими улицами! А сейчас только ветер нещадно треплет хлипкую крышу верхних балконов. Вы как гости на чужой планете, пришельцы из большой и развалившейся цивилизации, отголоски того времени, где каждая частица воздуха была пропитана волей и честью. А сейчас…
Сейчас не любят люди тебя, городок. Стараются из него выбраться, уехать любой ценой, зацепиться где-нибудь, как-нибудь, и забыть на год, на два, на всю жизнь.
Я тоже не люблю тебя, я люблю людей и события, каким-то образом, связанных с тобой. Люблю приезжать к друзьям в гости, смотреть, как подрастают в твоих стенах дети. Они не знают, каким ты был раньше, да и не должны об этом думать, они настоящие твои хозяева, твои защитники и твоя радость.
Ты мудр, городок, и за это я тебя уважаю. Но чтобы любить тебя, нужно быть тем болгарским мальчиком, который по праву владеет этим краем. Ему даровали эту землю, и она стала для него домом, настоящим домом, где всякий угол родной.
Так что, скоро зарастут капониры, песок взлетной полосы размоет дождем, развалится забор, и ты станешь частью Буялыка, древнего и исконно болгарского поселения. И может быть, в это самое время ты обретешь настоящую свободу, городок…
И только тела тех летчиков, что лежат неподалеку, изредка будут напоминать нам про былое время. Время, когда оконные стекла дрожали от гула пролетающих в небе серебряных птиц…

О. К._2008.