Решающая фаза войны. 1773-1774 года.
Кампания 1773 года.
В 1773 г. основные военные действия развернулись на территориях прилегающих к устью реки Дунай, где действовала армия Румянцева.
Ее численность была доведена до 50 тыс. чел. Румянцеву было предписано начать наступательные действия, чтобы склонить Турцию к миру уже на полях сражений.
Однако Румянцев решил сначала произвести разведывательные вылазки.
Из них наиболее известен поиск на Карасу генерала Вейсмана и поиск на Туртукай, в котором отличился недавно прибывший из Польши генерал майор Александр Суворов.
Те их читателей, которые уже прочли все предыдущие части этой главы, уже хорошо знают о детстве, юности и начале службы будущего генералиссимуса А. Суворова ставшего впоследствии «священной иконой» для российской армии.
Но вот для тех, кто не читал это главу с начала кратко скажу так, что генерал-майор А. Суворов, попав в действующую армию под командованием П. Румянцева, не имел никакого опыта командования войсками в реальной войне.
Все его кровавые «подвиги», которые так любят перечислять российские историки сводились ранее, только к карательным актациям в отношении польских партизан –конфедератов.
Жестокими и массовые расправы солдат Суворова над польскими патриотами, заложили или вернее зацементировали и так мощный фундамент, на котором стоит тысячелетняя взаимная ненависть, между польским и русским народами.
Ведь после 1774 г. когда Россия, наконец, заключили в Османской империей мир, территория Польши была разделена между Пруссией, Австрией и Россией и вследствие этого Польша окончательно утратила значение суверенного и свободного европейского государства с тысячелетней и славной историей.
Кроме того, А. Суворов показал себя в Польше как недисциплинированный командир, не выполнявший распоряжения вышестоящего командования, за что был И.И. Веймарном отстранен от службы и материалы были направлена в Военную коллегию на рассмотрения вопроса о предании его военному суду.
Но, тогда заступничество влиятельного отца спасло А. Суворова, от суда и от ставки.
Но, и после этого «странности» в поведении А. Суворова ничего не изменилось. Он оккупировав польский г. Любин, и уже совсем от безнаказанности, «вышел из повиновения» перед новым командующим российскими войсками в Польше генерал - поручиком А.И. Бибиковом.
А в итоге А. Бобиков, чтобы избавиться от него, поступил более «дипломатично» чем его предшественник.
Он начал информировать Санкт-Петербург о массовых протеста на действия А. Суворова уже со стороны польской знати, лояльной к Российской империи, и его наконец, убрали из Польши, отослав на русско-турецкий фронт, в действующую армию П. Румянцева.
Далее вся компания разделилась на несколько отдельных эпизодов.
Но, прежде чем я начну излагать ход военной кампании, я бы хотел для объективности привести тут отрывок из работы ранее известного, но сейчас незаслуженно забытого российского историка-профессора Императорской военной Николаевской академии полковника А. Боиова изложенном в его фундаментальном , 8 томном труде «Курс истории русского военного искусства» изданном в 1909 г.
Это нужно, чтобы понять один важный вопрос, почему так не сопоставили по численности потери турецких и российских войск.
Обычно в российских описаниях колеблющиеся от битвы к битве в компании 1769-1774 годов, в среднем пределах: турки убитыми потеряли 5000 солдат, российские войска 200 солдат.
И вот, что правдиво, писал полковник А. Боиов:
«Турецкие вооруженный силы представляли въ это время скорее милицию, ополчение, чемъ правильно организованную армию. Некоторое подобие постоянного войска имела часть пехоты—янычары', учреждение которыхъ относится къ половине XV столетия. Блеящая храбрость, на поляхъ сражения, строгая дисциплина въ мирное время мало по малу исчезали подъ разлагагощимъ влияниемъ широкихъ правъ и привольной жизни, которую вели янычары, и въ XVIII столетии лишь въ сравнительно редкихъ случаяхъ по храбрости и энергии они напоминали янычаръ первыхъ вковъ ихъ существовашя.
Число, янычаръ въ половине XVIII столетия. не ( превышало' 60 т. Несмотря на многчисленный войны, ведённые и съ европейскими народами, янычары остались верными темъ сцособамъ и приемамъ боя, которые выработаны были въ XV—XVI столетиях, и въ этомъ отношении ничем не отличались отъ ополчения.
Ополчения, громадный до своей численности, при войнахъ противъ русскихъ увеличивались конными массами татаръ Крымскаго полуострова и прилегающихъ степей. Собственно, турецкие силы могли быть доведены до внушительно цифры въ 300—600 т. человекъ, но сборъ этихъ ополчений шелъ медленно, сосредоточеше къ русскимъ границамъ требовало несколькихъ месяцевъ, и протирникъ, перешедппй; къ системе регулярныхъ армий, имелъ несомненный выгоды более ранней готовности, и при умеломъ пользовании этою данною могъ наносить туркамъ прямо по частямъ последовательно прибывающимъ на театръ военныхъ действий отрядамъ.
Хотя собственно турки выставляли, пехоту и конницу, но главнейшее . значение какъ но нравственнымъ качествамъ, такъ и по искусству ведения боя принадлежало' коннице. Она составлялась изъ лицдь, владевшихъ земельными участками, своего рода вассаловъ, обязанныхъ являться по первому призыву подъ знамена.
Вооруженные хододнымъ оружиемъ и искусно имъ владевшие, сидёвише на легкихъ коняхъ, эти, всадники, по ловкости и порывистой храбрости превосходили любого регулярнаго кавалериста.
Но они не знали какой либо организации, .дисциплины, власти начальствующихъ лицъ. Это была масса всадниковъ, грозная качествами отдельныхъ членовъ, ее составляющихъ, но неспособная къ управление); волею одного лица, не имевшая понятая о взаимной выручке, устойчивости.
Пехота имела значение второстепенное, хотя она и была вооружена огнестрельным оружием, но тяжёлым; пользовалась имъ неумело и при случае предпочитала ему стремительный ударъ въ ятаганы.
Артиллерия была многочисленна, но состояла изъ тяжелыхъ орудий, мало подвижных, съ трудомъ поспевавших въ (доходе за пехотою; къ маневрированию на поле сражения была совершенно неспособна, а потому, разъ занявъ позицию, она не могла переменить ее, а такъ какъ конница обыкновенно бросалась въ атаку прямо пёредъ собою, закрывая свою-же артиллерию, то последняя скоро прекращала всякое полезное участие въ бою.
Походныя движетя армия совершала крайне медленно, но въ случаяхъ необходимыхъ части турецкой армии могли развивать замечательную подвижность, и например, потерпев поражение, быстро уходили изъ подъ ударовъ преследующего!
И пехота, и конница составляли для боя более или менее значительный неправильный кучи съ коротким фронтом и большою глубиною. При наступлении кучи теряли свою компактность, расплывались въ стороны й въ,. конце концовъ вся масса соединившихся кучъ обращалась въ сплошную толпу, представлявшую форму клипа, къ, голове котораго стекалцсь храбрейппе.
Въ боевомъ порядке пехота и конница составляли два совершенно независимых элемента, въ самой организации не заключавших ничего, что обеспечивало бы общность действий, взаимную помощь. Конница была всегда впереди и начинала бой, бросаясь въ атаку преимущественно на. фланги, стараясь охватить ихъ съ несколькихъ сторонъ.
Первый хотя и нестройный, но запальчивый, отчаянно храбрый ударъ представлялся грознымъ явлешемъ для противника. Тесно сплоченная, компактная толпа фанатизированныхъ, храбрыхъ, искусно владеющих оружием, всадников, проникнутых решимостью ворваться въ ряды противника, быстро несущихся, сама по себе могла поколебать мужество атакованнаго и подготовить нравственно успехъ удара. И плохо приходилось противнику, позволившему прорвать свой строй, разбиться на малые группы: оне окружались и гибли, подавленный всей массой всадников и пехотинцев, тогда только переходивших въ наступление.
Но эта грозная толпа, способная къ беззаветному порыву, не обладала настойчивостью, была впечатлительна и, если стойкий, спокойный и выдержанный противник отбивалъ первый стихийный натискъ, то толпа теряла порывъ;
Въ лучшемъ случае она- еще несколько разъ повторяла атаки, но уже не всею массою, грозною и нравственной энергией, и сомкнутостью,' а лишь храбрейшими воинами, бросавшимися то против того, то против другого участка боевого порядка, например, въ надежде где либо прорвать его и проложить путь менее отважным, ожидавшимъ исхода боя вне выстрела или укрыто за местными предметами.
- Но разъ все эти попытки храбревших были отбиты, пределъ ихъ нравственной упругости былъ сломленъ; это решало окончательно дело и вся арм^я быстро деморализовалась и обращалась въ неудержимое бегство. Не было силы, которая заставила-бы какую либо часть задержать победителя во имяспасешя и отступления въ порядке остальныхъ.
Итакъ главная задача турокъ заключалась въ томъ, чтобы заставить регулярный войска утратить свой порядокъ, разбиться на мелкия группы и давить последния своимъ численнымъ превосходствомъ и уменьемъ владеть холоднымъ оружием.
Что касается татарскихъ полчйщъ, то они представлялись идеальною конницею для разведывая, действий въ тылу, для набегов.
Неутомимость и быстрота движений были изумительны, но на поле сражения значеше ихъ было ничтожно. Ни храбрости, ни увлечешя, ни порыва турецкихъ всадниковъ у нихъ не было. Они рисковали кидаться только на более слабые конные отряды противника, окруживъ котораго со всехъ сторонъ, пытались закидать тучею стрелъ и задавить своею массою.
Ну нужно прибавить, что пехота турокъ, имевшая столь малое значеше въ полевом бою, способна была къ геройскому - упорному сопротивленио за валами, къ постройке которыхъ турки въ то уже время. такъ охотно прибегали».
Эпизод I Штурм крепость Туртукай
И как всегда я в спорных случаях подаю два описания одного и того же события. Официальное и объективное.
Официальное. 10 мая 1773 г. русские под командованием Суворова незаметно переправились через Дунай и стремительно атаковали крепость Туртукай (ныне болгарский город Тутракан), прикрывавшую одну из переправ.
Несмотря на полученную в начале боя контузию, Суворов довел атаку до конца.
Донесение Румянцеву он отправил в стихах:
"Слава Богу, слава Вам;
Туртукай взят,
Суворов там".
Сражение за Туртукай знаменательно тем, что в нем Суворов (впервые после действий Румянцева под Кольбергом) применил колонны в сочетании с рассыпным строем егерей».
Объективное. А. Суворов прибыл в 1773 г. в 1-ю армию фельдмаршала П. А. Румянцева, в корпус генерал-аншефа Салтыкова. Вскоре после назначения он прибыл в Негоешти 6 (18) мая и получил приказ произвести разведку боем крепости Туртукай. То есть получил под свое командование незначительный по силе военный отряд, ведь задача поставлена второстепенная и отряд не насчитывал и двух тысяч человек. Ядро отряда составил Астраханский полк – семьсот шестьдесят солдат.
В ночь на 9 мая Суворов едва не погиб из-за небрежности ведшейся сторожевой службы.
Был Иванов день, и донцы, полтысячи которых входило в суворовский отряд, сильно подвыпили.
Утомленный генерал-майор спал в палатке на земле, завернувшись в плащ, когда его разбудил во тьме боевой клич: «Алла! Алла!» То были турецкие конные ополченцы, выскочившие из засады, – четыреста спагов с ятаганами наголо. Часть всадников бросилась на русский лагерь, а тридцать спагов поскакали прямо на выбежавшего из палатки Суворова.
Один из них уже занес над генералом ятаган, но тот отразил удар. В это мгновение подоспели казаки есаула Захария Сенюткина и спасли Суворова..
10(21) мая 1773 г. после успешного отражения турецкой атаки А. Суворов решает немедленно провести разведку и без согласования захватить укреплённый туртукайский гарнизон.
Турецкие войска не ожидали ночной атаки и поэтому Туртукай был взят значительно меньшими, чем у турок, силами. А. Суворов в бою был то ли ранен то ли контужен.
Отношения между Суворовым и его начальником генерал-аншефа Салтыкова и так с самого начала были не идеальные по вине мало-помалу портились.
В Салтыкове, своем ровеснике, Суворов «видел бездарного полководца, баловня судьбы, выскочку, нахватавшегося чинов и наград благодаря родственным связям».
Сколь высоко он ставил славного победителя при Кунерсдорфе, столь насмешливо и уничтожающе отзывался о его сыне, именуя его за глаза не иначе как «Ивашкой», не знающим «ни практики, ни тактики».
Остроты эти доходили до Салтыкова. Все это отражалось на делах служебных. Суворов, бессильно наблюдая, как турки вновь укрепляли Туртукай, писал Салтыкову о необходимости закрепиться на правом берегу Дуная.
Не получив запрашиваемых подкреплений А. Суворов отдал приказ о новом штурме. И Вечером 7 июня 1773 г. его отряд, усиленный батальоном Апшеронского полка и гренадерской ротой, направился к переправе.
Однако, усмотрев, что на противоположном берегу турки готовы к отпору, полковники Мещерский и Батурин не решились начать операцию.
Их отказ был воспринят Суворовым как личное оскорбление. Обессилевший, едва державшийся на ногах, он уехал в Бухарест, откуда писал Салтыкову: «Какой позор! Все оробели, лица не те».
В отчаянии он даже просил прислать вместо себя командира потверже и «пару на сие время мужественных стаб-офицеров пехотных», горько восклицая: «Боже мой, когда подумаю, какая это подлость, жилы рвутца».
И это, нам с юных лет втюхивают, как факт, что именно так А.В. Суворов одержал свою первую блестящую победу!
И ко всему этому за самовольные действия А. Суворов был предан военному суду.
И Российская Военная Коллегия приговорила его к смертной казни, но Екатерина II не утвердила приговор, написав: «Победителей не судят».
Кто, повлиял на смягчение приговора, российские историки не пишут.
Не гоже мол выносить сор из избы! Но опять же за решением Екатерины Второй выглядывает отец и всесильный сенатор Василий Суворов, оказавший такие неоценимые услуги Екатерине Второй, во время совершенного ею переворота
.
Но, и 1 –й первой российской армии эта победа Суворова была не нужна и турецкие войска вновь вошли и принялись укреплять Туртукай.
После помилования А. Суворов, был убран с театра военных действий и назначен начальником обороны города Гирсово.
И 3(14) сентября 1773 турки в количестве 4 тыс. пехоты и 3 тыс. конницы неудачно попытались взять Гирсово штурмом.
В конце октября 1773 г. А. Суворов, окончательно разругавшийся и со своим непосредственным командиром Салтыковым и командующим 1 –й российской армией П. Румянцевым берет отпуск и уезжает в Москву.
Так уже его отец сосватал ему невесту!
И уже 18-го декабря 1773 г. генерал-майор Суворов помолвился с княжною Прозоровской Варварой Ивановной, дочерью своего бывшего начальника по экспедиции в Польшу, генерал-аншефа И. Прозоровского, у уже 16 января 1774 г. сыграли свадьбу.
Венчание состоялось в церкви Федора Студита, той самой, где некогда крестили Суворова. На другой день после свадьбы, в браутскамере, или брачной комнате, молодые сели писать письма знатным родственникам в Петербург и действующую армию о состоявшемся торжестве.
Суворов быстро набросал размашистым своим почерком извещение фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну: «Изволением божиим брак мой совершился благополучно. Имею честь при сем случае паки себя препоручить в высокую милость вашего сиятельства...»
Варвара Ивановна сделала приписку. Склонив головку набок и закусив от напряжения язычок, она медленно вывела лебяжьим пером: «и Я, миластиваи Гасударь дядюшка, принашу маие нижаишее патъчтение и притом имею честь рекаманъдовать въ вашу миласть алекъсандра васильевича и себя такъжа, и такъ астаюсь, миластиваи гасударь дядюшка, пакоръная и веръная куслугамъ племяница варъвара Суворова»
Ну и по такому случаю и российская императрица расщедрилась! И 17 (28) марта 1774 года он был произведён в генерал - поручики!
Ну а пока А.В. Суворов отдыхает, российская армия продолжает войну с сильным и опасным противником.
После событий связанных с незапланированным штурмом крепости, примерно 10-11 мая 1773 г. переправился через Дунай и корпус генерала Вейсмана.
27 мая 1773 г. у местечка Карасу Вейсман разгромил 12-тысячный турецкий отряд. Турки отступили, потеряв 1 тыс. чел.
После этого в июне 1773 г. началась переправа через Дунай основных сил армии Румянцева.
Эпизод II
Осада Силистрии и битва при Кайнардж
18 июня 1773 г., вскоре после переправы, 20-тысячная армия Румянцева осадила крепость Силистрию, гарнизон которой насчитывал до 30 тыс. чел.
На предложение сдаться комендант решительно отвечал, что русские не получат ни одного камня и ни одного гвоздя в Силистрии.
В это время на помощь осажденному гарнизону двинулась армия под командованием Нуман-паши (до 30 тыс. чел.), которая грозила Румянцеву ударом с тыла. Навстречу Нуман-паше выступил 5-тысячный корпус Вейсмана.
22 июня 1773 г. близ местечка Кайнарджа Вейсман решительно атаковал основные силы Нуман-паши (20 тыс. чел.) и нанес им поражение. В начале сражения Вейсман встал в первом ряду своего каре и личным примером увлек солдат в атаку.
Во время боя отважный генерал был поражен пулей в сердце. Последние его слова были: "Не говорите людям".
Турки не выдержали русского натиска и отступили, потеряв до 5 тыс. чел. Потери русских составили 167 чел. Среди них был и их командующий, гибель которого опечалила всю армию.
Турки не могли теперь прийти на помощь Силистрии.
Но Румянцев все же принял решение об отступлении обратно за Дунай. Штурм сильной крепости со столь многочисленным гарнизоном сулил огромные потери и мог окончиться неудачей. Дальнейшему же наступлению мешал недостаток кормов для лошадей.
30 июня, русские войска вернулись на левый берег.
Вторая осада Силистрии началась в октябре 1773 г. силами войск под командованием генерала Григория Потемкина.
Одновременно через Дунай переправились два отряда под командованием генералов Унгерна и Долгорукова.
Они нанесли поражение туркам у Карасу, а затем двинулись по направлению к турецким крепостям Шумла и Варна.
Однако и эта вторая попытка активных действий за Дунаем завершилась неудачей. Сил для овладения турецкими твердынями у русских оказалось недостаточно, и они вновь отошли на левый берег.
Как видим никаких особых побед у российской армии в 1773 г. если не считать самовольного штурма А. Суворовым крепости Туртукай не было!
Но, тем не менее 1773 г. был годом, взлета нового фаворита императрицы Екатерины Второй –Григория Потемкина!
И вот как эту историю, преподнёс своим читателям Бантыш-Каменский, в своей книге «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов». В 4-х частях. Изданной в 1840 году.
«Съ возобновленіемъ военныхъ д;йствій (1773 г.) Потемкинъ снова обнажилъ мечь свой: переправился черезъ Дунай въ виду многочисленнаго непріятеля,
7 июня; участвовалъ въ разбитіи Османа Паши подъ Силистріей, въ овлад;ніи его лагеремъ.
Эти подвиги Потемкина остались безъ награжденія. Оскорбленный Полководецъ, всегда предпріимчивый, отправился въ С. Петербургъ и р;шился написать сл;дующее письмо къ Императриц;:
«Всемилостив;йшая Государыня! Опред;лилъ я жизнь мою для службы Вашей, не щадилъ ее отнюдь, гд; только былъ случай къ прославленію Высочайшаго Имени. Сіе поставя себ; простымъ долгомъ, не мыслилъ никогда о своемъ состояніи и если вид;лъ, что мое усердіе соотв;тствовало Вашего Императорскаго Величества вол;, почиталъ уже себя награжденнымъ.
— Находясь почти съ самаго вступленія въ армію Командиромъ отд;ленныхъ и къ непріятелю всегда близкихъ войскъ, не упустилъ я наносить оному всевозможнаго вреда: въ чемъ ссылаюсь на Командующаго арміею и на самихъ Турокъ.
— Отнюдь не побуждаемъ я завистію къ т;мъ, кои моложе меня, но получили лишніе знаки Высочайшей милости, а т;мъ единственно оскорбляюсь, что не заключаюсьли я въ мысляхъ Вашего Величества меньше прочихъ достоинъ?
Симъ будучи терзаемъ, принялъ дерзновеніе, павъ ко священнымъ стопамъ Вашего Императорскаго Величества, просить, ежели служба моя достойна Вашего благоволенія и когда щедрота и Высокомонаршая милость ко мн; не оскуд;ваютъ, разр;шить сіе сомн;ніе мое пожалованіемъ меня въ Генералъ-Адъютанты Вашего Императорскаго Величества.
Сіе не будетъ никому въ обиду, а я приму за верхъ моего счастія, т;мъ паче, что находясь подъ особливымъ покровительствомъ Вашего Императорскаго Величества, удостоюсь принимать премудрыя Ваши повел;нія и, вникая въ оныя, сд;лаюсь вяще способнымъ къ служб; Вашего Императорскаго Величества и Отечества.»
— На другой день Потемкинъ удостоился получить сл;дующій собственноручный рескриптъ:
«Господииъ Генералъ-Поручикъ! Письмо ваше Г. Стрекаловъ Мн; сего утра вручилъ и Я просьбу вашу нашла столь ум;ренною въ разсужденiи заслугъ вашихъ, Мн; и Отечеству учиненныхъ, что Я приказала изготовить указъ о пожалованіи васъ Генералъ-Адъютантомъ. Признаюсь, что и сіе Мн; весьма пріятно, что дов;ренность ваша ко Мн; была такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмомъ ко Мн;, а не искали побочными дорогами.
Впрочемъ пребываю къ вамъ доброжелательная Екатерина.»
Не особенно выгоден отзыв кн. Ю.В. Долгорукого, участвовавшего в этой последней кампании и находившегося при Потемкине близ Силистрии:
„Как у Потемкина никогда ни в чем порядку не было, а граф Румянцев его весьма уважал по его связям у "Двора" и пр.
Достойно внимания то обстоятельство, что в начале 1773 года, когда императрица настаивала на переходе русских войск через Дунай, а Румянцев писал ей о неудобствах такого действия, Потемкин находился в числе тех генералов, которые говорили против мнения Екатерины
Последняя, сообщая Вольтеру в июне 1773 года о военных действиях, упоминала о подвигах Потемкина.
Несколько позже, осенью, узнав через Румянцева о смелых военных делах Потемкина у Силистрии, Екатерина собственноручно писала Потемкину 4 декабря 1773 года:
„Господин генерал-поручик и кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам некогда письма читать; и хотя я по сю пору не знаю, предуспела ли ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что все то, что вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному отечеству, которого службу вы любите.
Но как с моей стороны я весьма желай) ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то вас прошу по пустому не вдаваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься, сделаете вопрос: к чему оно писано?
На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мыслей об вас, ибо я всегда к вам весьма доброжелательна".
Екатерина
Декабря 4 числа 1773 г."
Эпизод III
Сражение у Балаклавы и Суджук-кале (1773). Кампания 1773 г. ознаменовалась первыми успехами русского флота на Черном море.
23 июня 1773 г. близ Балаклавы (южное побережье Крыма) произошел бой между двумя русскими кораблями "Карона" и "Таганрог" под командованием капитана 2-го ранга Кинсбергена и турецкой эскадрой из 4 кораблей (в том числе 3 линейных).
Турки пытались высадить десант в Крыму, близ Балаклавы, но были атакованы русскими кораблями, несущими патрульную службу у крымских берегов.
В ходе упорного боя, который длился 6 часов, турецкие корабли получили тяжелые повреждения от огня русской артиллерии (хотя число русских пушек на порядок было меньше турецких).
Они были вынуждены отступить, не выполнив поставленной задачи.
Спустя месяц, 23 июля, в районе турецкой крепости Суджук-Кале на восточном побережье Черного моря эскадра Кинсбергена (6 кораблей) вступила в бой с турецкой эскадрой из 18 кораблей.
Воспользовавшись значительным численным перевесом, турки атаковали русскую эскадру, но после двухчасового боя отступили.
Кампания 1774 года.
В этот период резко обострилась ситуация внутри России. В стране полыхала крестьянская война под руководством Е. Пугачева (1773-1775).
Несмотря на невозможность переброски дополнительных войск, перед Румянцевым была поставлена та же задача - продолжить активные наступательные действия на правом берегу Дуная для ускорения окончания войны.
В это же время вернувшийся с отпуска А.В. Суворов назначается командующим . командиром резервного корпуса. Видно, П. Румянцев ставший уже родственником Суворова по линии жены, не решился отпустить его в боевые части, хорошо зная его неповиновение приказам.
Но русско-турецкая вона продолжалась и требовала все новых и и новых жертв. Поэтому в мае - июне 1774 г. два корпуса под командованием генералов Александра Суворова и Михаила Каменского общей численностью в 25 тыс. чел. заняли район города Добруджи и двинулись по направлению к турецкой крепости Шумла.
Навстречу им выступило 40-тысячное турецкое войско под командованием Абдул-Резака.
Эпизод IV
Тут ситуация опять спорная. И поэтому я снова представлю эти события в двух версиях. Официальной и объективной
Официальная. Битва при Козлудже (1774).
9 июня 1774 г. близ болгарского села Козлуджа корпуса Суворова и Каменского вступили в бой с войском Абдул-Резака. В начале сражения основная тяжесть турецкого натиска выпала на долю Каменского.
Туркам удалось потеснить его казачий авангард, а затем создать угрозу окружения пехоты на левом фланге. Но попытки турок охватить с флангов и окружить русский корпус были после упорного боя отражены.
Тем временем суворовский авангард (8 тыс. чел.) атаковал главные силы турецкой армии.
Сочетая батальонные каре с рассыпным строем егерей, Суворов отбросил передовой турецкий отряд.
Возглавив атаку кавалерии, Суворов захватил высоту в тылу турецкого лагеря, а затем при поддержке пехоты корпуса Каменского разгромил все войско Абдул-Резака.
Урон русских составил 209 чел. Турки потеряли 1,2 тыс.чел. Считается, что Победа при Козлудже решила участь кампании 1774 г.
После битвы Суворов и Каменский блокировали крепость Шумлу, где находилась ставка великого визиря. Тот уже не имел достаточных сил для продолжения войны.
После этих успехов русских турки 4 июля выступили с предложением начать мирные переговоры.
Надо отметить, что надежды Турции на серьезную помощь извне к тому времени окончательно рассеялись. Австрия, привлеченная разделом Польши (1-й раздел, 1772), отказала султану в обещанной дипломатической и военной поддержке.
Франция ограничилась посылкой денег и инструкторов к конфедератам, отряды которых оказались неспособны серьезно повлиять на ход войны.
Объективная. В ее основу положена книга О. Михайлова «Суворов» Глава 6. Туртукай и Козлуджи
Как далее и сам узнает читатель, О. Михайлов, попытался максимально представить картину в положительном для А. Суворове виде.
Но, из сквозь эти скупые похвалы, мы видим, что эта победа российской армии была делом случая и следствие слабости непрофессиональной турецкой армии!
«В начале 1774 года, последнего года войны с оттоманской Портой, умер султан Мустафа, противник России, не желавший и слышать о независимости крымских татар.
Наследовавший ему брат Абдул-Гамид передал управление страной верховному визирю Мусун-Заде, старому и разумному политику, поддерживавшему переписку с Румянцевым.
Мир был необходим Турции. Но в нем крайне нуждалась и Россия, истощенная длительною войной, событиями в Польше, страшной чумой, которая опустошила Москву, наконец, все разгоравшимся и охватившим обширные пространства крестьянским восстанием на востоке.
Екатерина предоставила Румянцеву широкие полномочия – полную свободу наступательных операций, право ведения переговоров и заключения мира.
Самым весомым аргументом в пользу мира была бы новая, убедительная победа над турками.
И для реализации этого замысла, т.е. достижения решительной победы над турками П. Румянцеву не осталось ничего другого, как кинуть в бой свой последний резерв - Корпус генерала М. Каминского и резервный корпус А. Суворова.
И тут надо отдать должное Михаилу Федоровичу Каменскому, он в числе большинства российских высокопоставленных генералов неодобрительно относился к А. Суворову и его «партизанским» методам ведения войны.
(Как и Суворов- автор) ,»…. Каменский был небольшого роста, худощавый, отличавшийся крепким телосложением и большой живостью. К тому же Каменский был наделен природным умом, остроумием, соединенным с блестящим образованием.
Он изучил высшую математику, владел несколькими языками, любил литературу – издал впоследствии «Душеньку» Богдановича, «знал тактику», по отзыву Суворова, и выделялся личной храбростью и отвагой.
Он успел отличится он во жестоких боях по взятии Хотина и штурме Бендер, и уже считался талантливым полководцем.
Идеалом Каменского всю его жизнь оставался Фридрих II, к которому он ездил на выучку в 1765 году.
(Но, как всегда в каждом человеке, есть и обратная сторона.
Которую у А. Суворова тщательно замазали его историографы, а вот фигура М. Каменского ими осталась не тронутой и тут мы узнаем, кто же командовал российскими войсками и какими методами - автор).
«С. Каминский смелый в бою, был тираном в жизни. Все положительные качества Каменского блекли вблизи отталкивающих сторон его характера. Он совсем не умел сдерживаться, отличался раздражительностью, вспыльчивостью, желчностью, непомерным самолюбием и разнузданной похотливостью.
В русско-турецкой войне 1787–1791 годов жестокость Каменского переросла уже в ненормальность.
Он раздевал подозрительных пленных и, облив водой, выставлял на морозе. Когда однажды ему надоело мычание коровы, он приказал отрубить ей голову.
В другой раз он поджег захваченную деревню, выгнав население, которое погибло от холода. С дворовыми и солдатами он вел себя хуже зверя – на маневрах кусал провинившихся, вырывая клоки мяса, и отличался бешеной яростью в семье, дав однажды своему сыну Сергею, бывшему уже в чинах, двадцать ударов арапником.
Каменский кончил свою жизнь в 1809 году под топором пятнадцатилетнего крепостного, родного брата его любовницы.
А по генеральному плану Румянцева в 1774 году предусматривалось перенесение военных действий за Дунай и наступление до самых Балкан, чтобы сломить сопротивление Порты.
Для этого корпус Салтыкова должен был обложить крепость Рущук, сам Румянцев с двенадцатитысячным отрядом осадить Силистрию, а Репнин – обеспечивать их действия, оставаясь на левом берегу Дуная.
Каменскому и Суворову предписывалось наступать на Базарджик и Шумлу, отвлекая на себя до падения Рущука и Силистрии войска верховного визиря, причем в спорных вопросах первенство отдавалось Каменскому.
Он стал генерал-поручиком на год раньше Суворова и поэтому имел преимущество по «отвесу списочного старшинства».
Зависимость от Каменского была неполной, двусмысленной, отношения двух генералов – натянутыми.
Проявляя строптивость, даже неизвинительное самовольство, Суворов не желал подчиняться Каменскому.
И было ясно, что две эти горячие головы не могли ужиться вместе и пользы от их экспедиции будет мало.
В последних числах мая 1774 г. отряды Каменского и Суворова разными дорогами направились к Базарджику, причем Суворов выступил двумя днями позже условленного.
По всему видно, он вообще не хотел соединяться с Каменским и даже двинулся совсем другой дорогой, чем было обговорено. В результате Каменский потерял с ним связь, пожаловался Румянцеву и получил от него подтверждение своего старшинства:
«Власть ваша ознаменена изражением, чтобы вы предписывали исполнять г. генерал-порутчику Суворову».
2 июня после удачного дела Каменский занял Базарджик, откуда перешел в деревню Юшенлы.
Здесь в час пополудни 9-го числа с ним наконец соединился Суворов. Выяснить, кто прав, а кто виноват, не было времени.
Суворов тотчас же вызвал своего любимца майора Василия Арцыбашева, сменившего в те поры зеленый пехотный мундир суздальцев на голубой гусарский долман Сербского полка, и послал его на рекогносцировку, совершенную, по словам очевидца, против воли Каменского.
К западу от Юшенлы на девять верст тянулся густой Делиорманский лес. Было раннее июньское утро. Арцыбашев с желтыми гусарами и казаками ехал дурною узкою дорогой.
В это время навстречу ему двигался ничего не подозревавший турецкий разъезд с генерал-квартирмейстером во главе.
За разъездом следовал сильный отряд спагов и пеших албанцев. В день, когда Каменский занял Юшенлы, к городку Козлуджи подошел и стал лагерем сорокатысячный корпус Хаджи-Абдур-Резака. Таким образом, только Делиорманский лес разделял русских и турок.
Абдур-Резак был известным дипломатом – впоследствии он станет министром иностранных дел Порты.
На бухарестском конгрессе 1772 года он представлял Турцию и сделал все от него зависящее для прекращения войны. Русский посланник Обрезков сильно хвалил его, сообщая в Петербург, что хотя весь свой век прожил с турками, но «такого добропорядочного и добродетельного человека не нашел».
Последнее, впрочем, не мешало Абдур-Резаку состоять на жалованье русского правительства. Заподозренный в измене, он променял перо дипломата на шпагу и был отправлен совершить поиск к Гирсову.
Двадцати пятитысячным отрядом его пехоты командовал свирепый Янычар-ага, конницей – пять двухбунчужных пашей.
В короткой стычке русские пленили генерал - квартирмейстера и нескольких офицеров, но затем турецкий авангард оттеснил горстку людей Арцыбашева.
Суворов немедля подкрепил его. Дорога была столь узка, что кавалеристы могли следовать лишь по четыре в ряд. Турки, имея громадное превосходство в численности, опрокинули русскую конницу.
Сам Суворов оказался отрезанным от своих. За спиною у себя он слышал, как возбужденно перекликались нагонявшие его спаги.
Он уже настолько хорошо знал по-турецки, что мог понять смысл их реплик. Они уговаривались не стрелять в генерала, а захватить его живым.
Спаги то и дело настигали его и пытались уже ухватить за куртку, но каждый раз казачья лошадка Суворова делала отчаянный рывок, и турки снова отставали на несколько саженей.
Их остановили выдвинутые на прогалину три каре – подполковника Ивана Ферзена, Ивана Река, старого боевого товарища Суворова, и Христофора фон Трейдена.
Но и пехота не могла долго противостоять бешеным атакам албанцев. В солнечном лесу замелькали красные фески и чалмы. Албанцы, захватывая пленных, тут же отрезали им головы и шли далее. Русские уже были почти вытеснены из леса.
В эту критическую минуту со стороны опушки ударила картечь и грянул ружейный огонь.
Подошли Суздальский и Севский пехотные полки бригадира Мачабелова, а вслед за ними и высланная Каменским кавалерия под командою генерал-майора фон Левиза. Когда пороховой дым рассеялся, Суворов увидел, что восьмитысячный отряд албанцев отступает в глубь леса.
Кирасиры и карабинеры Левиза двинулись им вслед. Узкая дорога была забита брошенными турецкими обозами, волами, телами павших. Наступила страшная жара, усилившая страдания солдат, с ночи ничего не евших и не пивших. Турки не раз переходили в контратаки.
Особенно яростно бросались на русских ялын - калыджи – «сабли наголо». Так назывались войска, вооруженные только кинжалами и ятаганами.
Солдаты шли с боем девять верст, многие пали в пути от жары и истощения сил. Наконец полил сильный дождь, освеживший измученных русских. Туркам же с их длинной и широкою одеждой он стал помехой. Приободрившись, русские вышли на обширную, неровную и заросшую кустарником поляну, за которой на высотах стояли главные силы турок, а еще дальше поднимались минареты Козлуджи.
Загремели вражеские батареи. Суворов под огнем развернул свои войска в боевой порядок. В первой линии стали егеря и гренадеры; бригадир Мачабелов с суздальцами и севцами образовал резерв; кавалерия расположилась на флангах. Всего у русских было около восьми тысяч человек.
Гусары и казаки, преследуя албанцев, поднялись на высоты, но были сбиты турецкой кавалерией, стремительно атаковавшей главные силы Суворова. Кавалерию поддерживали янычары, засевшие в кустах.
С ятаганом в одной руке и ружьем в другой они врывались как бешеные в левофланговые каре Ферзена и Трейдена и гибли на штыках. Переставив каре Река с правого фланга между расстроенными батальонами Ферзена и Трейдена, Суворов послал на левое крыло почти всю кавалерию, резерв Мачабелова и поручил особой команде суздальцев очистить заросли от вражеских стрелков.
Отразив турок, первым двинулось вперед каре Мачабелова, а за ним и остальные силы. Суворов появлялся в разных местах боя, увлекая солдат, которые постепенно поднимались на холм, верстах в трех от которого находился турецкий лагерь у Козлуджи.
Перед самым лагерем русские были остановлены довольно глубоким оврагом. Только теперь подоспела артиллерия. Приказав открыть пальбу по турецкому лагерю, сам Суворов повел гусар на занятую противником высоту. Пехотные каре направились в обход.
Войска Абдур-Резака охватила паника. Турки обрубали постромки у артиллерийских лошадей, чтобы воспользоваться ими для бегства, менее удачливые стреляли во всадников.
Один янычар даже выстрелил в своего командующего. В разгар этой суматохи в лагере начали ложиться русские ядра, довершившие хаос. Сражение уже клонилось к совершенной победе, когда турецкая батарея открыла сильный огонь на высоте, которую захватил Суворов.
В гуще боя генерал заметил неподалеку знакомое лицо – бывшего своего адьютанта по Суздальскому полку майора Парфентьева.
– Ильюша! – крикнул он, свесившись с седла. – Возьми, голубчик, три суздальские роты и, не мешкая, ударь на батарею!
Тем временем русская пехота уже ворвалась в лагерь, уничтожая все на своем пути. При Козлуджи турки потеряли двадцать девять орудий, отлитых под руководством французского барона Тотта, сто семь знамен и около тысячи человек. Суворовские войска расположились на захваченных высотах.
В наступавших сумерках генерал увидел вышедшую из лесу колонну. То была запоздалая помощь Каменского – черниговцы под командою бригадира И. А. Заборовского.
Разгром турок при Козлуджи лишил верховного визиря Мусун-Заде, остававшегося под Шумлою всего с тысячью янычар, последней опоры.
Когда на другой день после боя, 10 июня, Каменский собрал военный совет, Суворов горячо настаивал на немедленном наступлении.
Напротив, осторожный генерал-поручик Александр Александрович Прозоровский, троюродный брат его жены, предлагал не торопиться:
– Сиречь, в войсках провиянту мало, дороги, сиречь, скверны, да и пребывание басурман, сиречь, неизвестно...
– Сиречь треклятая, – пробормотал Суворов сквозь зубы.
Прозоровского поддержали, к явному удовольствию Каменского, генерал-майоры Райзер и Озеров.
– Вчерашняя наша виктория, – сказал Каменский с кислою улыбкой, – где толь отличился генерал- порутчик Суворов, дает нам возможность стать на отдых в ожидании подвоза провиянту, а потом отойти на позицию между Шумлой и Силистрией.
Мы отрежем последнюю от сообщений с внутренностью страны и будем содействовать переправившемуся через Дунай главнокомандующему нашему.
После огромного напряжения в бою Суворов чувствовал себя разбитым и больным. Он не находил сил для поддержания словесной победы над генералами. Встретив бригадира Заборовского, Суворов горько жаловался на Каменского:
– Ай да тактик! Помешал мне перенесть театр через Шумлу за Балканы!
…….
Поссорившись с Каменским, Суворов под предлогом болезни самовольно уехал в Бухарест.
Румянцев встретил его холодно и потребовал объяснить неожиданный отъезд из действующей армии.
Недовольный его самоуправством фельдмаршал еще более досадовал на нерешительного Каменского, которому писал 13 июня:
«Радуюсь с одной стороны победою, одержанной над неприятелем... при Козлуджи, с другой – не без сожаления встречаю купно с сим присланные уведомления, что вы, совершенно разбив неприятеля, отложили общим советом... пользоваться таковою своею победою... не дни, да часы и моменты в таком положении дороги и потеряние невозвратно».
Суворов выпросил у Румянцева отпуск в Россию, но еще долго (почти полтора месяца) оставался в Молдавии.
Здесь получил он повеление Екатерины выехать в Москву. Императрица страшилась бушевавшей на востоке крестьянской войны и уже вторично запрашивала туда популярного генерала…»
(конец ч. 10)
Все рисунки и фото к статье находятся тут:
http://narodna.pravda.com.ua/history/4df9243023c0d/