Когда-то эта трасса мне виделась со стороны истока и, как ни странно, с высоты полёта птиц. Родился я в доме при школе, что возле пединститута, довольно далеко от этого Московского проспекта. Фасад у школы трёхэтажный, но конструктивный архитектор над входом, сбоку, пристроил башенку квадратного сеченья – ещё этаж для красоты. Внутри наверх проход был заколочен, да там всего лишь пустота. Снаружи забираться можно, но не помню, чтоб кто-то залезал, кроме меня, на эту башню. Конечно, пацаны разведали все чердаки, но вот на башню с крыши вела такая уж гнилая деревяшка, приставленная сбоку, что не решались. А я ведь жил при школе, пятнадцать лет провёл там, и, конечно, бывал на крыше почаще всех. Я залезал. По этой трухлявой лестнице, которая скрипела и шаталась, которая до верха-то не очень доставала. Здесь ласточки мелькают, их гнёзда слеплены в углах фасадных окон. На плоском пятачке без всяких ограждений захватит дух и вид предстанет. На речку, на луга, на левый берег и училище суворовцев, а если посмотреть в другую сторону, то там почти одни сады частных домов. Деревья давали разглядеть лишь крыши самых близких, а дальше сливались кроны и ни домов, ни улиц – всё в зелени тонуло. Однако, вдалеке отчётливо торчала какая-то прямая и широкая дорога, мощёная булыжником. Она была просторней окрестных улиц, но главное, что делало её такой заметной, – прицельная направленность на мою башню. Ещё и поднималась плавно, особенно к концу, как взлётная площадка на авианосце. Что это за дорога, я понять не мог, но был заинтригован. Она как будто бы манила чем-то. Не раз, конечно же, бывал на ней, но ясность наступила лишь тогда, когда на этой улице нам дали вдруг квартиру. Невероятным образом с проезжей части виднелась моя башня, всего чуть-чуть, одна далёкая верхушка – не каждый бы и догадался, что это там торчит, – но мне понятно.
Квартиру дали матери – отца уж не было. Не из особой щедрости хрущёвкой наградили, а просто расселяли пришкольный старый дом и мастерские там сооружали. Хрущёвская пятиэтажка наша – одна из первых, на кухнях поначалу ещё стояли дровяные печки для готовки. Здесь с матерью прожили почти что сорок лет – я из родного города ведь никуда всерьёз не уезжал, так только в отпуска, в командировки. Почти вся жизнь на этой улице. Сюда привёл жену, и сын родился здесь. Когда издалека я приезжал на мотоцикле или на машине – всегда рулил сначала под наши окна. По молодости бегал вечерами до самого проспекта – действительно имеется подъёмчик небольшой. А вид на мою башню затворился почти сразу – пединститут общагу выстроил и заслонил мою площадку смотровую, – такая зримая связь с детством прервалась. Лишь в памяти остался чёткий образ далёкой красноватой башни, залитой солнцем. Да, как-то проходил у общежития того, и сверху из окна выглядывали... негры. Потом снесли и родной дом при школе.
Булыжник мостовой давно сменил асфальт, все частные дома исчезли потихоньку, и вознеслись большие. Здесь выстроили школу, в ней отучился сын. Сейчас он со своей женой живёт в хрущёвке нашей. А матери уж нет. Теперь бываю редко здесь, осталось позади прямое это русло с его теченьем бойким, лишь мимо проплываю регулярно фарватером Московского проспекта. И из окна автобуса всегда смотрю невольно, как ровный ряд огней линейкой моих лет уходит вспять, от устья в сторону истока.
Идёт тепло от дальних фонарей.
Рисунок Елены Харахурсах