по лужам рябь да сыпь,
весь Питер пуст инем
да сер, при всём модерне,
застыл как волнолом,
но всё же рвет низы
свинцовой пелене
шпиль-флюгером фанерным.
Погода – барахло.
Неделю моросит,
и тянет все сильней
промозглостью пещерной.
Вчерашним бы числом
остановить часы…
опять ты - не к жене,
а снова к той, наверно…
Что дорожить теплом,
когда одной в нем стыть?
одной на простыне –
как в проруби, примерно…
Ни решкой, ни орлом,
ни вкось, ни вкривь, ни вдыбь-
не выпадает мне -
дурехе легковерной.
Судьбу как прорвало, -
и впору волком выть,
да глупой голове
сплести венец из терний,
и зачитав псалом
с тринадцатой главы,
разбавить яд в вине,
пусть медленный, но верный…
Сил нет! – В душе надлом,
внутри стенает выпь,
всё мутно, как на дне
опавшей в омут черни…
Один металлолом
от мира и любви,
да несколько монет -
оставил благоверный…
Жалеть ли о былом? –
испить плакун-травы,
да подарить волне
дыханье мелкой зернью,
что выжить не смогло
пусть похоронит и зыбь,
и боль по глубине
поделит равномерно.
Постричься ль наголо,
не проронив слезы,
смирить остаток дней
мольбой неимоверной?
Иль руша всё кругом,
спустить за все разы
воинствующий гнев –
вцепиться в горло скверне.
Пусть всё идет под слом -
отбросить прочь бразды,
пусть корчатся в огне
соперница с неверным.
Да-да - им поделом!...
Но… сердцу б - от беды
босому по стерне,
стремглав, пугливой серной
сквозь топь и бурелом…
Как, чем остановить,
в чьей каяться вине?
Иль логикой усердно
возвыситься над злом,
и боль благословить,
до судорог в спине
грести рабой галерной,
заведуя веслом
как скипетром, ловить
приметы в вещем сне
надеждой суеверной…
вот-вот взмахнет крылом
и с горней синевы
вдруг снизойдет ко мне
архангел милосердный.
Нет! Мне не повезло
терпеньем нервы свить,
с рабами наравне –
гордыня столь чрезмерна,
их не связать узлом,
чтоб жаждать головы
Юдифью, при Луне
целуя Олоферна…
К эриниям - челом,
в запекшейся крови, -
стонать, взывать к войне
и мести планомерной?
Мне ль - ярость под седло -
безумие гневить,
не споря о цене,
с усмешкою мегерной?
Кому на ум взбрело
боль местью заживить, -
казнит себя вдвойне:
пожизненно – посмертно.
Так, памяти назло
обиду подавить,
смотря на все извне,
с небес высокомерных?
А душу занесло
предательством любви,
как илом по весне,
по самое предсердье,
Звук треснувшим стеклом
распарывает швы,
единственного в ней,
трепещущего нерва…
Пока не рассвело
все спорили «волхвы»…
альтернативы нет -
в миру все эфемерно…
На даче, за селом,
где прячется во рвы,
звук об одной струне,
когда звонят к вечерне,
с уродливым стволом,
вся в ягодной крови –
рябина – нет родней
душе моей ущербной,
вот тот ее излом,
что к омуту кривит -
она прядет кашне
для тишины химерной…
Над письменным столом
судьбы – замолкла выпь...
лишь ветерок в окне
блудит в шелку портьерном…
Что было, то прошло
по берегу Невы -
извне в страну теней –
стезёй закономерной.