Несбыточен быт, безнадёжна надежда,
Давно обносилась худая одежда,
Во рту – ни росинки, в кармане – ни гроша,
С душою бродяги – Вийона, Гавроша,
Бредёт он по жизни, Всевышним отмечен,
И строк жемчуга свои под ноги мечет.
Но люди их топчут бездумно и тупо,
И жёлуди предпочитают под дубом.
Попрыгунья
«Вот это облако кричит», —
заметил ей художник Рябов.
В искусстве разбираясь слабо,
она глядит влюблённой бабой,
и осень на губах горчит.
«Да, это облако кричит», —
она кивает головою.
Оно кричит, о чём молчит
луна в чахоточной ночи,
о чём ветра степные воют.
Оно кричит, пока он спит,
о чём капель по крышам плачет,
о чём душа её вопит
от первой боли и обид...
Она грешна не так — иначе.
Анкета
Перед ним лежал листок анкеты.
Взгляд его беспомощно блуждал.
Что тут думать, право, над ответом?
Не был. Не имел. Не состоял.
Вспоминал по гамбургскому счёту
всё, что было, мучило и жглось.
А в висках стучало обречённо:
«Не пришлось. Не вышло. Не сбылось».
В булочной
Старушка шептала, купюры считала.
Совсем ей немного на хлеб не хватало.
Я быстро ей сунула денежку в руку,
чтоб только не видеть старушечью муку,
и тут же смешалась с толпой магазинной.
Но глянула мельком — и сердце пронзило:
так губы дрожали, и дрожь её била —
ведь я той подачкой её оскорбила!
Как стыд меня жёг, я себя проклинала!
И долго потом её взгляд вспоминала.
Промчалась зима, а за нею и лето.
Я снова иду мимо булочной этой.
Смотрю — у дверей притулилась старушка
в дырявом пальтишке с облезлой опушкой,
и жалко на хлеб у прохожих просила:
«За ради Христа... С вами крестная сила...»
Та самая. Встретиться взглядом не смею.
Но что же судьба за год сделала с нею?!
Та нищая гордость и глаз её холод —
всё съел, обглодал унижающий голод.
И голос смиренный в привычных моленьях
уже не умел различить оскорбленья.
В натруженных пальцах тщедушно, неловко
сжимала она, как цветок, сторублёвку.
И, встретившись взглядом, глаза опустила.
Узнала? Прочла мои мысли? Простила?..
1995
***
«Что-то Вам я хотела сказать...Что-то очень хорошее...
Я молилась за Вас», — сквозь улыбку потупленных глаз.
С каждым годом слова её, письма, звонки всё дороже мне.
В этой светлой душе за пластом открываю я пласт.
Ни корысти, ни злости, ни тени чего-либо плотского,
и глаза — как промыты небесной живою водой.
Некрасивая девочка, выйдя из строк Заболоцкого,
ожила для меня в этой женщине немолодой.
Как доверчиво сердце,открыто бесстрашно, непуганно.
Нераскрытый судьбою и временем смятый бутон...
В некрасивых чертах, искажённых с рожденья недугами,
вижу то, что пленяет на ликах пречистых мадонн.
Старушка
Как утром выгляну наружу -
опять я вижу ту старушку,
как с палочкой бредёт она.
Труха, почти фантом, химера,
как будто из стиха Бодлера
иль с Брейгелева полотна.
Я подошла не без опаски.
Одна. Читает. Пишет сказки.
Похожа чуточку сама
на сказку древнюю иль притчу
своим сухим обличьем птичьим,
старушка, милая весьма.
Её не ждёт ничья опека.
Приметой улицы и века,
укутана, как в холода,
и с зонтом при любой погоде,
она упорно ходит, ходит,
как ходики, туда - сюда.
Фигурка маленького роста
искривлена, как знак вопроса,
но нет ответа с неба ей.
Судьба чужая манит тайной.
Старушка, гость земли случайный,
прими дань нежности моей.
О бедные чужие бабки,
в платках, повязанных сверх шапки,
одной ногой на свете том!
Предчувствием теснит мне душу:
что, если выглянув наружу,
однажды там не обнаружу
старушки вечной под зонтом?
***
Всё гадала, всё гадала по ромашке,
а ромашкой оказалась ты сама.
В чём причина, где ошибка, где промашка?
Ранит пальцами холодными зима.
Жизнь трудилась над тобою, обрывая
клочья будущего, словно лепестки.
И стоишь ты на ветру полуживая
с золотою сердцевиною тоски.
* * *
Дворник Павел Николаич
чисто по двору метёт.
Кот урчит, собака лает –
он и ухом не ведёт.
Поглощён своим уменьем,
вычищает всё дотла:
до песчинки, до каменьев,
догола и добела.
Чтобы стало всё безликим,
он метёт всё злей и злей,
не оставив ни улики,
ни былинки на земле.
Где ты, где ты, зелень лета?
Всё под корень, ё-моё.
Как он чисто делал это
дело чёрное своё!
Пот утёр рукою тучной,
сел устало на скамью...
Дворник, – я шепчу беззвучно, –
душу вымети мою!
Чтобы не ветвились чувства,
не клубилась пена дней,
чтобы стало чисто, пусто,
просто в памяти моей.
* * *
"Меня никто не любит, только Бог", –
Она сказала, и меня пронзила
Горючих слов, запёкшихся в комок,
Слепая и бесхитростная сила.
"Молилась я... И Бог мне помогал.
О, если б вам могла то передать я..."
И я училась, точно по слогам,
Неведомой чудесной благодати.
Наука оказалась нелегка.
У каждого в миру своя дорога.
И, слава богу, на земле пока
Мне есть кого любить помимо Бога.