Просто меняют личины с рассветами оборотни.
Воздух царапают бледными пальцами –
Ах, как не хочется силы утрачивать!
И на холодной земле просыпаются,
Вовсе не страшные, даже невзрачные.
И на холодной земле просыпаются.
Спорить не буду с легендами или колдуньями,
Только я не забываю свои полнолуния.
И, в зеркалах различив отражения,
Не замечаю оскала звериного.
Помню я шорохи, жесты, движения,
И как житейские шоры отринула.
Помню я шорохи, жесты, движения.
Вот потерял очертания город прилизанный.
Вот зашумели деревья жемчужными ризами.
В лунных лучах переплавлены заново
Песни запретные, дикая пластика.
В стаю, под крылья огня первозданного
Кровь повела меня, властно, но ласково.
В стаю, под крылья огня первозданного.
Спит, повторяя сквозь сон бесконечную проповедь,
Мир этот пошлый, где каждый по-своему – оборотень.
Разве простят нам такое роскошество –
Быть откровенными, злыми, влюбленными?
И обыватель с моралью расхожею
Нянчит оружие заговоренное.
Брат-обыватель с моралью расхожею…
Разве поймет он, живущий тихонько и чистенько,
Как может быть хороша наша лунная мистика.
Пусть до рассвета никто не спохватится
И не подарит богине проклятия:
Дескать, Луна, прекрати издевательства!
Не отдавай меня в эти объятия!
Эй ты, Луна, прекрати издевательства!
Но не повинны ни умысел, ни слабоумие,
В том, что другие не помнят свои полнолуния.
И, совершенно друг другу не нужные,
Там, за пределом восторга напевного,
Сонно роняют слова неуклюжие,
Схожие с выстрелом пьяного фермера.
Сонно роняют слова неуклюжие.
Жить кое-как, быть никем, говорить с кем ни попадя
Хуже серебряной пули для бывшего оборотня.
Долгая память – не плюс, а лишение.
Эту мораль сердце так и не приняло.
Но не смотри на моё отражение –
Не угадаешь оскала звериного.
Эй, не смотри на моё отражение!
