Летом ливни. До моря – дорога в полдня.
В старом доме – квартира, сестра холостяцких пещер,
Где среди статуэток, и книг, и ковров
Украшали богемный прокуренный кров
Хрустальная ваза и хрустальный фужер.
Им бы, не расставаясь, на полке стоять!
Но нечаянный праздник случался опять,
И хрустальная ваза в объятья ловила букет.
А хрустальный фужер, выбиваясь из сил,
Под веселые тосты шампанское пил.
И в грязной посуде он встречал свой рассвет.
Уходили цветы, оставляя шипы,
И друзья, истребляя похмелье и пыль,
Хохотали: «С такой, - мол, - судьбой не сносить головы!
От ударов ничто не спасет на земле,
Но не держится грязь на твоем хрустале!
Мы вместе с тобой быть созданы. Но - увы!»
А любовь – не искусство. Не требует жертв.
Ваза вечно в цветах, и с бутылкой – фужер.
Но однажды затихла пластинка, и шепот угас.
И неведомый кто-то решил не со зла
Все часы усыпить и прикрыть зеркала.
Был стол – без фужеров, и букеты – без ваз.
Вот герои вдвоем. И покинутый дом
Вдруг затих, как река в январе подо льдом.
Только затосковали они по прошествии дня.
Ваза блеск потеряла, и треснул фужер,
Без конца повторяя: «Как скверно, «ма шер»,
Я – горе твое, ты – моя западня».
Вор-наследник с дверей все затворы сорвал,
И старьевщик отнес на воскресный «развал»
Статуэтки, картины, и книги, и вздорный хрусталь.
Но зачем-то над городом песня неслась:
«На хрустальных сердцах не удержится грязь!
Мы вместе с тобой быть созданы. Очень жаль».
