Роскошь не та.
О причал разбиваются волны упорно.
Пристань пуста.
И одета в потертые джинсы простые –
Цвет, как вода –
Уплывает царица из Александрии,
Прочь, навсегда.
Прочь салфетку в постылом египетском гриме.
Не придется теперь быть наложницей в Риме!
Ей не нужно теперь ни огня, ни агоний,
Ей ни Цезарь не нужен теперь, не Антоний.
Постигая с одним сладкой власти ученье
(Здравствуй, народ!),
А с другим напиваясь, беспутнее черни
(Кто превзойдет?),
Не стеснялась она ни богов, ни потомков –
Что ей дрожать?
А любимых ждала так всерьез и подолгу,
Как миража…
Не она ли была их сиреной на Ниле?
Не её ли в гробнице вчера схоронили?
Что теперь красота - без легенды и власти?
И уже нет следа от зубов на запястье.
Странной тенью на праздник огней проникая,
Где-нибудь там,
Ей легко будет лгать на вопрос «Кто такая?»
Нижним чинам.
И в бокал наливать, завершая свой ужин
Просто вино.
А ведь было когда-то питьё из жемчужин!
Вспомнить смешно!
Как с ума не сойти в мире ярком и жутком,
Где жестокость её – неуместная шутка,
Где, не зная ни жалости, ни снисхожденья,
Миллиарды наследников делят владенья!
Гул мотора, вчерашней баталии вторя
Через века,
Наполняет, как храм, Средиземное море
И облака.
И царица, одна в этом праздничном утре –
Вечно одна! –
Подставляет под брызги блестящие кудри…
Всё… Спасена.
Пусть я путаю вымысел, сказки и были,
Мы достойны спасения, если любили.
И за это бокал поднимаю хрустальный,
Просто с белым вином. Не с растаявшей тайной.
2000
