ч. 3
Речь Посполитая 1767-1768 года.
Перед судом истории, свидетельствует князь А.А. Прозоровский
В первых двух частях этой работы вы уважаемый читатель познакомится, как с предметом предстоящего исследования, так и с условиями, в ходе развития которых происходили описываемый событие приведшие к новой русско-турецкой войне.
Но, все это был либо взгляд, установившийся в российской историографии под влиянием поздних исторических исследований и в силу этого, трансформировавшийся в официальные школьные учебники или просто это отражения официальных точек зрения всей участников нового военного конфликта или то и другое, синтезирование в личном взгляде автора, на описываемые им события.
А теперь я считаю уместным дать слово простому русскому солдату, который к концу своей карьеры стал российским фельдмаршалом, а вот в 1767 г. занимал еще первоначально незначительную должность командира бригады и как непосредственный участник боевых действий в Польше, много чего увидел и в последующем описал в своих мемуарах.
Но в итоге достиг чина генерал-фельдмаршала (38 по российскому счету) и умер в почете славе, в кругу близких!
Теперь о том, почему я выбрал этого свидетеля.
Во-первых, потом, что он там, в Польше 1767-68 годов был.
А Вас там мои дорогие критики там не было!!!
И умны вы, как говорится «задним умом»!
Во - вторых, он был, не последним командиром, среди российский войск, хотя и не принимал никаких политических решений.
В - третьих это прямой свидетель всех описываемых событий со стороны обвиняемого в нашем историческом расследовании: Российской империи времен Екатерины Великой!
И кому как не ему сказать слова защиты?
Поэтому и давайте вместе перечитаем «ВОСПОМИНАНИЯ ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО»
(полный текст мемуаров находится тут -http://feb-web.ru/feb/rosarc/zgp/zgp-037-.htm)
Нас же, будут в этого «воспоминания» интересовать только главные моменты вторжения российской армии в Речь Посполитую и проведенные там боевые действия с участием российских войск.
Этот экскурс поможет понять читателю всю обоснованность объявления Турцией воны России.
А по ходу цитируемого текста я буду приводить цитаты из турецких дипломатических документов!
«В 1767 году в генваре велено Смоленской дивизии господину генерал-порутчику Ивану Петровичу Нумерсу выступить в Польшу с своим корпусом, в котором бывший прежде того на избрании короля Рязанской карабинерной, а затем еще Рижской же карабинерной пехотный, Четвертый Гранодерский, Бутырский, Выборгский и Пермский пехотные полки, над которою пехотою бригадное начальство поручено было мне.
А конница, состоящая из Рижского карабинерного, Сербского гусарского полку и тысячи донских казаков определена в бригаду генерал-майора Ивана Михайловича Измаилова, а генерал-майору князю Долгорукову с двумя бывшими уже с ним в Польше полками, с Санкт-Петербургским и Апшеронским, остаться велено на непременных квартирах.
В то же время из Лифляндской, Украйнской и Севской дивизии отряжены два корпуса, один под командою генерал-майора Николая Ивановича Салтыкова, а другой под командою генерал-майора Петра Никитича Кречетникова.
Наружное намерение объявлено было, что сии войска посылаются споспешествовать восстановлению прав и привилегий диссидентских!»
Отсюда уже было видно что в Польщу была отправлено одна пехотная дивизия в составе 5 пехотных полков, кроме того было 2 полка конницы и не считая 1000 донских казаков.
Отдельно, в Польшу вошли и еще два корпуса под командованием Н.Салтыкова и П. Кречетникова. ( в корпус т.е. непостоянное военное соединение, куда обычно входило по 20 батальонов пехоты, 10-15- отрядов конницы и 3-4 артиллерийских подразделений -автор).
Кроме того к российским войскам присоединились и вооружённые силы поляков оставшиеся верными королю С. Понятовскому.
И все эта «военная армада», двинулась против разрозненных и не обладавшими, ни силой, ни сплочённостью, не говоря уже о профессиональной боеспособности, вооруженных отрядов польских конфедератов!
Остается Рыцарский Героизм и беспримерная любовь к Родине против численного превосходства и выучки, в такой ситуации был не на пользу поляков!
В внутри Речи Посполитой, уже началось восстание гайдамаков, тоже выступавших против конфедератов!
В связи с этим изначально силы противников небыли равны и ввод такого количества войск в Польщу только лишь для поддержки прав «иссидентов» был явно не вызван необходимостью и целесообразностью!
А вот как А. Прозоровскаий описывае «причину» вторжения в Польшу!
«Но наконец и прямой предмет вступления в Польшу сих войск нам стал известен, ибо некоторые до сего относящиеся материи сказаны нам приватно, а другие и сами по себе в течении дел открылись.
Они состояли в следующем: польские магнаты или вельможи не только уклонялись от окончания дессидентских дел с таким ухищрением, что обещавшись еще на Сеймах коронации оные окончить, обманули в том Россиского и прусского министров, но еще хотели переменить нынешний их образ правления, отставив узаконенное на основании древних их привилегий “liberum veto” или единогласие на Сеймах, а узаконить вместо того большинство голосов.
Но уведав о сем намерении, министры двух дворов успели при собрании уже Сейма для роспуска оное уничтожить и оставить привилегии их на прежнем основании единогласия.
Но работав в сей важной материи, принуждены были оставить на сей раз приведение в действо требований, которые они тогда же делали об отдаче дессидентам прав их.
По стечении сих обстоятельств открылось, что Петербургский двор, употребляя в пользу сие открывшееся умышление о перемене ГОСУДАРСТВЕННОГО в Польше постановления, желал довести польскую республику до того, дабы они сами просили его о гарантировании ея конституции, то есть, чтобы он споручился, что их должности и привилегии навсегда будут сохранены.
В интригах, до вышеупомянутого превращения касающихся, главные были князья Черторижские, да ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО король.
Стремление их было сделать в Польше короля самодержавным.
В сем намерении и вошед было уж он в секретныя с венским двором приговоры, которых была та цель, чтоб ему соединиться браком с одной из австрийских герцогинь.
Но как ему на сие ответствовано, что его желание потому не может быть исполнено, что он только сам король, а дети его будут только Понятовские, то он обнадеживал сделать польский трон самодержавным и наследственным. Обязуясь довести дело сие до того, что он таковым сознан будет в Польше и от С. Петербургского двора.
Начать же сие предприятие хотел он тем, что поссорить берлинский двор с С. Петербургским. Все сие намерение сведано было заблаговременно королем прусским и сообщено нашему [двору], который посему имел причину за такие предприемлемые интриги отмстить.
Посему тому обстоятельству польский король едва тогда трона своего не потерял, ибо петербургский двор на низвержение его был согласен».
…………….
«Ко всем начальникам, находящихся в Польше войск был имянной Указ, чтобы они повеления князя Репнина равномерно, как Имянные Указы исполняли.
Вследствие того, до прибытия еще дессидентской конфедерации и от Несвижа, господин генерал-порутчик Нумерс получил от него писмо, которым предписывалось отрядить два деташамента, каждый под командою одного генерала-майора.
(Деташемент — воинское подразделение, выделяемое из состава более крупного подразделения для выполнения специальной задачи)
……….
«Исполняя сие и назначены были деташаменты из нижеследующих войск; первый под начальством моим состоял из карабинерного Резанского полку, одного Сербского гусарского ескадрона, под командою майора Жандра, двухсот донских казаков, Выборгского пехотного и Пермского полков одного батальона с их егарями с четырьмя орудиями полевой артиллерии под командою подпорутчика князя Волконского.
И сей деташамент должен был с дессидентскою конфидерацией для прикрытия ея итти в Бржесц Литовский и там для сего употребления остаться, а в другой деташамент определено два батальона пехоты, один карабинерный полк, часть гусар и казаков. Назначен же он был в Гродне, где должна была сочиняться литовская католицкая конфедерация.
А как вскоре и ожидаемая дессидентская конфедерация прибыла из Несвижа в Вилну, то я с оной и выступил в Бржесц-Литовский в половине мая, куда также назначенный в мой деташамент упомянутый Рязанский полк из Несвижа, где он до тех пор находился, прямою дорогою выступил.
……………
«По прибытии же моем с деташаментом и дессидентскою конфедерацией в Бржесц, сочинявшаяся в оном католицкая конфедерация кончилась, которой маршалом выбран был князь Михайла Радзивил.
В сие же время кончились и во всех местах частныя конфедерации и надобно приметить, что маршалками или предводителями оных выбраны были те, которых наш полномочный посол предназначил.
Я уже сказал, что главный предмет, к которому сих, как дессидентских так и католицких конфедераций сочинение клонилось, был тот, чтоб на намериваемом Сейме возвратить дессидентам прежния или древния их права, а затем, дабы они просили РОССИЙСКИЙ двор о принятии на себя гарантий в сохранении вольности и прав польской республики, чрез что уже она, как само по себе разумеется, не должна ни в какие новые входить учреждения без согласия своего гаранта.
А с сим тогда собран был под конфидерацией, как в таком случае на основании их древних привиллегий дела решатся на большинстве голосов. А “liberum veto” на то время оставляется.
Посредством такового Сейма предмет РОССИЙСКОГО двора, для которого и католицкие конфедерации сочинялись, удобнее мог произведен быть в действо, нежели на обыкновенном.
Ибо известно, что в Польше Сейм бывает, называемый ординарный, чрез каждые три года, а сеймики начинаются ко оному за шесть недель. Но со всем тем, не иначе, как по универсалу, выданному от короля. Затем же может созвать король польский вместе с Сенатом и екстроординарный Сейм чрез таковыя же универсалы.
Но если бы вся нация или часть оной имела бы какия неудовольствия от короля или республики, то тогда недовольная часть сконфедерируется, а потом должно сделать также Сеймики и с сим, когда же посредством такового Сейма претензии их удовлетворены бывают, тогда и Сейм и конфедерации разрешаются. А в сем случае производство дел было не только с сведения короля, но противу ево сообщников.
Главное искусство и труд состояли в том, чтобы согласить на сие нацию.
Первейшими к достижению сего средствами были обещания и присутствие войск.»
Ну, и самое интересное впереди! А именно сам российский механизм о «согласованию польской нации»! Это как говорится классика! И Микавелли в его умной книгой «Государь» наверно нервно курит в сторонке….
«В рассуждении первого надобно знать, что многие поляки недовольны тогда были избранным своим королем и ничего так не желали, как свергнуть его с престола и на его место возвесть другого.
В сих видах была так называемая саксонская партия с которой был граф Потоцкий, воевода киевский со своими сообщниками.
И как сия партия была главною пружиною всего движения, то с нашей стороны всемерно старались партизанов к ней более склонить, чтоб они питали надежду, что российский двор допустит их свергнуть короля с престола. Употреблены были от посла два, взятые из финляндской дивизии без полков полковники Кар и барон Игельстром, которые тогда получали сверх жалованья своего особливое содержание, ездили по земле с тем, чтоб приуготовить поляков к содействию, причем в виде партикулярных разговоров делали многие выражения и противу короля.
Наконец российский двор, когда на перемену короля не согласился, то тогда поляки знатные, а особливо те, которые саксонской партии были говорили, будто бы, когда при начале сих дел собирались они к послу нашему говорить об оных, то он в виде посла на троне у кресел обещал им, что ЕГО ВЫСОЧАЙШИЙ двор конечно согласен, чтоб они переменили короля, и для того они послу обещали все по требованиям нашего двора исполнить.
…………..
Между тем я все оставался в Бржесце при диссиденской конфедерации с деташаментом.
При вступлении наших войск в Польшу ВЫСОЧАЙШИЙ объявлен нам Указ, чтоб под опасением гневу ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА и неизбежного штрафа, отнюдь ни под каким видом обид никому не делать, безденежно ничего не брать, а обходиться ласково.
Но я, будучи не раз уже в Польше, опытом дознал, что войски имея надобность посылать в землю или уезды для закупки провианта и фуража команды, хотя при оных для соблюдения в подчиненных порядка отряжают и офицеров, но без того обойтиться не могут, чтоб не было наглостей и грабежей.
А особливо что штаб и обер офицеры для партикулярных своих закупок посылали собственных людей и денщиков, с прибавкою рядовых, которые тем более делали обывателям насильства.
Что когда и просьбы на них взойдут, то трудно виноватого и найтить, не так, как в посланных от полка командах.
С одной стороны был к тому предлог тот, что за неимением фуража и способов, чтоб его купить, таковые посылки были необходимы с другой стороны не меньшим предлогом служило то, что многие поссессоры по каким-либо причинам не хотят продавать провианта и фуража, что и заставляло отбивать у амбаров замки и брали оный под видом тем, что им заплачены, будут деньги.
При чем и другие непозволительности происходили.
Во отвращении таковых непорядков предписал я командированным от меня офицерам, дабы они при сочинении конфедерации собравшееся шляхетство просили для продовольствия войск в моей дистанции до самой Варшавы выбрать от земли комисаров. Что по требованию моему они и исполнили, с которыми положил я цену провианту и фуражу весьма для казны сходную.
А они уже имели попечение поставлять оной в назначенное место с тем, что за таковую поставку им платить, смотря по дороге, летом и зимою по равной цене, а осенью и весною противу оной с прибавкою.
В Бржесце сам я был, так и во всех местах моей дистанции, с таковыми же предписаниями отряжены были команды, на которых все вышеописанные пункты внесены в данные послам инструкции или лучше сказать во оных вписана была копия.
………………..
Между сим временем, когда я ожидал просимого мной дозволения ехать в Варшаву, находившаяся в Бржесце дессидентская конфедерация во исполнении посольского, как прежде упомянуто, повеления, также в Варшаву отправлена.
По прибытии моем в сей город князь Николай Васильевич оказал мне приятельский прием, пригласил взять квартиру в его доме. И как обыкновенно, руководством посла был я познакомлен со всеми в том городе именитыми людьми польской нации и других дворов министрами»
Возможно, это в том месте где был лично князь Прозоровский и формально соблюдалось, но вот в других местах, все было как раз наоборот.
В Польше началась гражданская война где не было уде ни правых, ни левых.
Сами поляки разбились на два враждующих и непримиримых лагеря.
В Польшу вторглись многочисленные российские войска, и украинцы под воздействием пропаганды от Российской империи подняли восстание гайдамаков, вошедшее в историю под названием «Колиивщина».
И если почитать документальные польские хроники этих времен, то слово ужас будет не самым страшным словом, исходя из прочитанной информации, о зверствах поляков над украинскими православными, украинских православных над поляками и евреями.
И над всеми ними оккупационные российские воска посланные для проведения миротворческой акции, но возложившие обязанности своего пропитания и обеспечения на все тех же поляков и украинцев!
Но продолжим чтение воспоминаний….
« Вследствие того я послал в деташамент повеление, чтоб, оставя один только Пермской батальон, без гранодерской роты, к Варшаве приближился.
И сам навстречу ему поехал и, осмотря в подробности все местоположение, избрал деревню Велишеву в 3-х милях от Варшавы лежащую при реке Буге. О избрании сего места донес князь Николаю Васильевичу сентября 1-го дня того же года.
В одно время приближались к Варшаве с других двух сторон с войсками своими Господа генерал-майоры Салтыков и Кречетников; первой из польской Пруссии, а последний — из польской Украины.
Главная причина всего собрания российских войск было наступление Сейма, к которому уже тогда вельможи съезжаться начали. И известно уже послу было, что они упорствовать во всем будут. Как ниже сего о сем будет сказано, что самим делом оное и доказано будет».
То есть мы видим, если провести аналогию с нашими днями, то все это могло бы в наших глазах выглядеть так, что скажем в независимом государстве Украине в 2009 г. происходят президентские выборы!
А Правительство Российской Федерации принимает решение о вводе туда нескольких дивизий или даже отдельных корпусов, с целью обеспечения проведения в Украине свободных и демократических выборов, разумеется, в первую очередь, поддерживая своим присутствием кандидата лояльного к Российской Федерации!
А ведь не вмешайся, тогда в украинскую ситуацию США с Польшей было бы все под копирку как в 1767 году! Как говорится век воли невидать…
Но читаем дальше и посмотрим какие же «демократические методы» для «организации польской нации» были осуществлены по указке из Снт-Петербурге:
«Наконец начался сей достопамятный Сейм, для приуготовления которого в наши интересы сколько ни сделано движений, но, однако ж целое почти ГОСУДАРСТВО превращено было в единомысленную противу нас конфедерацию. И начали уже многая из знатных открыто агитировать противу намерениев ВЫСОЧАЙШЕГО РОССИЙСКОГО двора, а некоторые еще скрывали себя в их противу нас расположениях.
Агитировать же открыто прежде всех начали епископы Краковский и Киевский, пол[ь]ный гетман Ржевуцкий и его сын.
Епископ краковский Салтык в одном собрании Сейма, на котором и мы, как и прежде нередко, скрытно из любопытства видеть происходящее на оном хаживали, так и на тот раз случилось. Говорил он весьма сильно против всех нашего двора требований и поведения в Польше. По окончании речи получил единогласное восклицание от всего Сейма.
А сын Ржевуцкого на Кржеменецком сеймике также непристойные делал выражения.
Почему малая часть оставшихся наших единомысленников согласно и в мое присудствие у посла утверждала, что не отлуча вышеозначенных особ нельзя ожидать желаемого окончания дел сим Сеймом.
Почему князь Репнин писал с нарочным к ВЫСОЧАЙШЕМУ ДВОРУ не приказано ли будет их арестовать. На которое донесение по прошествии несколько времени и получил согласное с его мнением решение.
Расположение было взято такое, чтоб их схватить тихим образом.
Вследствии того 1/12 октября дано всех деташаментов войскам повеление приближиться скрыто с трех сторон к Варшаве в 10-м часу пополудни и связать вокруг оной цепь.
Как генерал-порутчик Салтыков и генерал-майор Кречетников были тогда в Варшаве, то мы, съехавшись, положили между собою предварительно которые имянно места нам около города занять. 1-й Гранодерский полк поставлен был на заднем посольском дворе лагерем.
Мне же особливое дано повеление, приближась с деташаментом к варшавскому на правом берегу Вислы лежащему форштату называемому Прага, близ него остановиться, а потом с известным числом гранодер пройдя чрез оный к находящемуся на Висле перевозу, все перевозные суда и бывших при них караульщиков арестовать.
А потом переехав на нескольких паромах на левую, где весь город, сторону, скрыв себя ожидать на берегу привезения к себе арестантов, которых приняв и обратно перевезясь с ними, оставить их у себя в лагере и с великой осторожностью их хранить до повеления о их отправлении.
В тот же день отправился я из Варшавы, имея при себе верховую лошадь и правящего должность генерального штаба офицера господина порутчика Глинку.
И по выезде своем из Варшавы послал его скорее вперед к приближающемуся деташаменту с повелением, чтоб он к назначенному тогда часу неотменно поспешал.
Сам же я, продолжая несколько потише деташаменту же навстречу путь, отъехав несколько верст от Варшавы, действительно его встретил и, соединясь с ним, назад к городу тем более поспешал, что уже тогда наступила ночь.
Оставя пред Прагою (пригород Варшавы-автор) деташамент, взял с собою только подполковника Чернышева с двумя гранодерскими ротами, одну Выборгскую под командою капитана Андрея Тырка, а другую Пермскую роту под командою капитана Розенберга и две полковые пушки.
С сим числом войска проходил я Прагу, по свойственной ей грязи сколь можно тише, так что хотя некоторые обыватели из любопытства и выглядывали в окна, но по тихости нашего ходу, оставили нас без примечания.
Достигше же реки, во-первых, арестовал я суда и бывших при них перевозчиков, а потом учредил тут пост из Выборгской роты с двумя пушками и, наконец, переправясь на трех или четырех паромах с подполковником Чернышевым и Пермскою ротою на то место берега, где сделана пристань, свел своих только малое число гранодер, а прочих всех, дабы не обличить себя, оставил на поромах на реке и, учредя на берегу с одним офицером сколь можно неприметных часовых, с тихостью дожидал арестантов. Дабы до того времени о нахождении моем в городе и извещено не было, имел я осторожность всех идущих и едущих на перевоз задерживать!
По долгом ожидании, около первого по полуночи часу, полковник Озеров привез ко мне в двух посольских каретах парами лошадей бискупа Краковского и польного гетмана Ржевуцкого с сыном, которые были арестованы разными командированными. Как то бискуп краковский — полковником Игелстромом, киевский — Озеровым, а гетман Ржевуцкий — подполковником Врангелем.
Бискупа киевского здесь не привезено, а сказано мне, что он увезен в лагерь Кречетникова.
Итак я, поставя их на пороме, поехал и перевезя чрез реку, так и чрез Прагу, возвратился на рассвете к своему войску, с которым занял лагерь в прешпективе на гродневской дороги, по находящимся там буграм примкнув левой фланг к Висле, а правый к стоящему там лесу.
Тут опытом узнал я сколь нужно военному человеку иметь часы с репетицию, ибо надобно было, чтоб ни позже ни ранее назначенного часа приспеть в предписанное место, а на обыкновенных часах времени узнать темнота ночи не допускала, а тайность нашей експедиции не позволяла взять огня у обывателей, ибо чрез то не дать знать о прибытии войска.
Всякому рассудить удобно, сколь сие отправление подвержено было опасности, хотя оно и не против открытого неприятеля происходило. В чужой земле, в городе и без собрания Сейма довольно многолюдном, но тогда множеством народа наполненном, брать под стражу магнатов республики, а притом и персонально обществом почитаемых, дело было столь великой щекотливости и важности, что малейшая неудача или разглашение возбудило бы совершенный бунт и кровопролитие, но с божей помощью успех желанию соответствовал!
И тут снова предадимся лирическому отступлению.
Так вот оказывается какая она российская демократия!!!
Вот каким путем на российских штыках остался у власти король С.Помяловский!
И почему мы уже более двухсот лет все удивляется, почему же поляки восстали против своего короля и поддерживавших его российских войск, которые фактически захватили столицы Польши Варшаву и поставили под вооружённый контроль действия всех высших органов власти в Речи Постополитой, начиная от Сейма по последнего гарнизона….
…………..
«Наконец после сего забрания магнатов под арест происходил Сейм, но весьма тихо, ибо после сего примера дух противоречия исчез и все сделались смирными.
И когда на оном единогласно определено избрать доверенных персон для сочинения из оных делегации и трактовано вместе с теми министрами, которые брали участие в делах дисидентских, как то российским, прусским, аглинским, дацким и швецким и привесть дела не только десидентские, да и все вообще, а особливо с РОССИЙСКИМ двором в дружелюбном положении и сделать положении трактата вечной дружбы. А до того времени, пока сии дела приведены будут к окончанию, распущен Сейм, чтоб по приведении делегациею дел в надлежащий образ для торжественного их утверждения опять собраться.
Почему войскам нашим дано повеление возвратиться на прежние их места.
Но прежде выступления в оные мой деташамент выведен из лагеря в Прагу, за великими тогдашними дозжами294, так как и все наши войски стояли уже на квартирах, а когда из квартир обратились они в свои места, то и мой деташамент в поздую осень прибыл паки в Бржесц.
………………….
По столь удачливом, как на то время казалось, окончании всех наших дел, отправлено было известие о всем к ВЫСОЧАЙШЕМУ двору, который, не могши судить иначе, как по сей наружности. Был я доволен всеми подвигами князя Николая Васильевича, которому прислана Александровская лента и пятьдесят тысяч рублей денег.
И еще некоторым дали ленты Анненские, Салтыкову и Кречетникову — голубые польские, а графу Апраксину, мне и полковникам Игелстрому и Кару — Станиславские.
По сему самому я сей ленты и принять не хотел, ибо, как она дана и полковникам, то мне уже и не составляла никакого награждения.
И как одно утро полковник Игелстром мне объявил, а, наконец, и старался меня к тому склонить, то я ему в резон сказал, что я ее иметь не хочу потому, что по принятии ея почтено будет во награждение, а чрез то самое целой период пропадет у меня заслуживаемого воздаяния.
Что и действительно случилось, ибо за взятие Кракова дали мне Анненскую ленту, как ниже будет написано».
……………
«Но тут, против чаяния, получил посол в марте месяце от Кречетникова рапорт, что в Подолии сделалась новая конфедерация под предводительством маршалка Красинского, а Реиментарем назван Пулавски, которые манифестом своим все Сеймом узаконенное опровергали, доказывая, что они к тому войсками были присилены.
Сначала для отвращения их от сего предприятия посылан 23 марта / 3 апреля от короля и сената генерал Макроновский с увещательными письмами, дабы стараться сих возмутителей разумными советами привесть в спокойствие и к повиновению их правительству, а на размышление чего дано им только пять дней, о чем марта 17/29 генералу-майору Кречетникову предписано было.
Но когда такое увещание осталось тщетным, то после того 13/26 апреля приказано было от посла их атаковать, разбить и усмирить. А нам с войсками остановиться, дабы не допустить, чтоб вся земля сконфедеровалась в единомыслие со оной. То на сей конец разделили войски по маленьким частям в разные города на назначенных от посла каждой части дистанциях.
Наконец получил генерал-майор Кречетников в приказание, чтоб ему, собрав надобное число войск, немедля иттить в Бар, где конфедерация находилась и атаковать оную, разбить и привесть в послушание.
В то же самое время, по требованию нашего посла, Сенат польский признал их манифестом возмутителями. Почему Кречетников с корпусом своим и выступил, но как сбор сей, так и движение его столь были медлены, даже что он тем выводил посла из терпения, а честь свою подвергал подозрению, как и слухи были о его подкуплении противниками, ибо известно было, что все знатнейшие вельможи в том были согласны и уже работали, как чрез французский двор, так чрез своих посланных, дабы Отоманскую Порту склонить к разрыву мира с РОССИЕЙ.
О чем уже и бывший наш при Порте Отоманской министр князю Репнину сообщал.
…………………..
«Между тем соединился к Барской конфедерации и подчаший Потоцкий.
За сей его поступок велено секвестровать все имение, которое в дистанции моего деташамента, а при том знатное было. Имел я точное от посла предписание сделав опись всему движимому, сребро взять в казну, лошади и скот, волы хорошие, и вообще все съесное обратить в добычу на продовольствие войск, а доходы с деревень собирать в пользу РОССИЙСКОЙ короны.
Все сие было исполнено. Полковник Баннер сделавший опись нашел серебреной сервиз, но и оный также взят в казну, а после по повелению посла продан.
Дабы же доходы с деревень вернее получить, то надобно было учредить для Управления онаго такое распоряжение, чтоб и надлежащую с него получить пользу и самих деревень не подвергнуть разорению.
…………………
Кречетников, так как я выше сказал, и приближась к Бару, поворотил вдруг к монастырю Бердичеву и оный атаковал.
Сия осада продолжалась, помнится, более месяца. А наконец сей генерал писал к послу, что войск у него для взятия онаго мало и штаб-офицеров почти нет, как всех, которые при нем были переранили, в том числе и брата его, что значило отчаяние в успехе. Почему он требовал для подкрепления себе войска, штаб-офицеров и военных снарядов.
А как по слухам доходившим считали, что он в сем образе интересуется, то все таковое его поведение привело князя Репнина в совершенное сумнение, который меня призвал тогда к себе дружески, но с огорчением говорил, что он наконец подлинно сумневается не подкуплен ли он. Ибо все его поведении имеют тот вид, делав при том примечание, что как весьма продолжительный был сбор его войск, так потом медленно было его движение, так что сделав один, и то небольшой марш, делал при каждом переходе роздых.
Наконец, приближась к Бару поворотил к Бердичеву, оставя всю конфедерацию, или лучше сказать гнездо оной.
И пошел, где только малая оной часть. А тем еще хуже, что приближась к нашим границам открыл всю вверенную ему дистанцию. А тем дал свободу приумножить конфедерацию, которая только страхом войск во внутренних своих желаниях удерживаема была. Наконец атаковав монастырь столь долговременно ничего сделать был не в состоянии».
А теперь идут описания событий за 1768 г. когда уже была объявлена Турцией война России, но боевые действия между странами еще не начались.
Но, российские войска уже воевавшие с конфедератами в Польше пока не могли похвастаться большими успехами.
1768 год
Все что происходило в Польше в этот год хорошо описано в мемуарах А.Прозоровского, главным же событием после о купирования Варшавы и аресты всех противников короля С. Понятовского на Сейме было все же событие связанные с взятием второго по величине и силе укрепления города в Польше - Кракова!
И вот как это описано в мемуарах А. Прозоровского:
«Итак он, дав о том знать впереди находящемуся Макару Древицу, сам к Кракову возвратился.
Граф Апраксин на той стороне города, где он находился, нашед стену совсем, как казалось открытую, и от одного на форштате дому в пушечный выстрел стоящую, на котором расстоянии место было равное, рассудил учредить тут батарею из двадцатифунтовых орудий. И оную закрыв редутом, сделать брешь или пролом.
Исполнение сего препоручено было полковнику Сухотину, которым при том усмотрено, что город сей облечен двумя каменными стенами, из коих внутренняя была выше, в внешняя ниже. И между тем сведал он от обывателя какого-то, что между ими есть одетый каменем ров, чего всего глазами разобрать было неможно, хотя же не в дальнем расстоянии была брешь, но пули попадали в высокую стену и оную только сбили. А как нижняя стена была в впадине, то и горизонтальными выстрелами оной не трафили.
Итак, хотя сего прежде глазами фацировать было неможно, но тут уже ясно стало видимо, что действительно двум стенам и по скатам рву быть должно. О такой невозможности господин Сухотин представлял графу Апраксину, ибо должно было делать ескаладу во-первых, чрез малую стену, потом чрез ров, который у старинных укреплениев обыкновенно узок и глубок бывает.
Как же намериваемый пролом натурально не мог быть разбит пониже вышины предлежащей стены, то должно было делать шесть ескаладов. Не взирая на таковое от господина Сухотина представление, граф Апраксин, имев от посла в таких же, как и я заключениях повеление, всячески настоял, чтоб атаковать.
Почему господин Сухотин при приезде моем для осмотрения на сию батарею, сказав наперед мне о безуспешности его такового графу донесения, просил меня встать в посредство для склонения его (графа Апраксина) к отмене невозможного предприятия. Я, будучи на месте и видя все состояние дела, нашел заключение господина Сухотина справедливым, почему и взял на себя графа уговорить, но, тут же будучи, усмотрел я, что из сего дому и одного покою возможно сделать галерею, чтоб подкопаться под стену города. Почему заключил я сам в себе, что работа сия, хотя не мала, но возможна.
Итак, поехав оттуда к графу Апраксину советовал ему оное отменить. Когда же он против всех моих убеждений упорствуя на отмене своего предприятия согласиться не хотел, то я наконец сказал, что в усмотренном мною месте можно попробовать делать галерею. И как только он на то согласился, то оную тотчас начали делать. У нас тогда не было ни инженерного офицера, ни минера, почему я сам все, что можно было учредя, начал оную делать, поручив продолжение сего дела г-ну Сухотину.
Но пройдя несколько сажень нашли такой пещаной грунт, что все валилось и, не взирая на подставляемые деревянные подставки, чем далее шли, тем более было песку. Сия невозможность и не имение минеров и надобных к тому инструментов принудила оставить сию работу.
Между тем к удовольствию нашему получил я от жены генерала Грабовского, шефа литовской гвардии, чрез бежавшего из города солдата, письмо о слабых в стенах оного местах. Сия госпожа, будучи тогда в Кракове, была от возмутителей арестована. Так как и все бывшие литодессиденты и вместе со всеми ими положена в один дом под присмотром стражи.
Многие из них были мне знакомы, а особливо оная генеральша.
Сии заключенные, желая свободиться из неволи, нашли способ уговорить стоявшего у них на карауле солдата к побегу из города и явиться ко мне. В принесенном чрез него письме упоминаемо было о так называемых Новых воротах и стене езуитского монастыря, яко слабейших местах.
А о прочих слабых местах рассказать поручено было от них самому посланному. Я, взяв его особо, поехал к графу Апраксину. Но он тем же утром и сам положил атаковать двое ворот, в число которых и Новые входили, выбить оные петардами327, из Варшавы от посла нарочно на сей конец присланными. Почему он и намерен был отменить предлагаемое мною, по присланному письму, на езуитский монастырь покушение. Но я, представляя, что по меньшей мере оную осмотреть должно, получил от него сие поручение.
Я, осмотрев оную сколько можно ближе, по показанию сего присланного солдата, нашел подлинно, что она была в превеликих трещинах, клонилась к падению сама по себе и имела положение во впадине, которая однако, была не крутая. Сверх того она тут была одинакая, ибо вторая возле нее бывшая стена давно уже упала. Рва тут также не было. К оной же приделаны были три фаса. Стены сего езуитского монастыря не очень высокие.
Но она с возвышенного несколько места, на котором и я стоял, видны явственно были. Пробив сию стену в случае сильного отпору можно было ложироваться в сем довольно крепком анклаве или загороже доколе подкрепление прийдет.
По донесении о сем графу Апраксину, он и тогда не хотел отменить прежнего своего положения. Мне не оставалось тогда, как только сказать ему, что, когда он так судит, то я должен с ним, как с моим начальником, на то согласиться. Но по меньшей мере дозволил бы мне взять надобное число пушек, сделать против сего места, где я назначаю, батарею на тот конец, что естли атака в вороты будет неудачна, то бы сею батарею тогда воспользоваться. Сие тем нужнее мне тогда казалось, что все вороты, кроме называемых Новыми, заперты были, как присланный солдат сказывал, двумя или тремя запорами, которые, хотя были деревянны, но железом, как то обыкновенно бывает, укреплены. Сверх того закачены они были бревнами и порыты ямы, что после в точности, как ниже объявлено будет, и найдено было.
Новые же вороты, как тот же солдат говорил, хотя и закачены были бревнами, но только один был затвор. Естли ж бы удалось Новые пробить вороты, то я брал на себя сию атаку подкреплять и уверен был об удаче оной. Склонив таковыми представлениями графа Апраксина, показал я артиллерискому офицеру место, и дав ему работных, приказал в сумерки начать редант. Но в самой обед у графа Апраксина получил я письмо от посла об отправлении моем, как наискорее в Варшаву для принятия от него ВЫСОЧАЙШЕГО повеления. Из приложенной же при том собственноручной его записки увидел я, что мне ехать в Украину сменить господина генерал-майора Кречетникова. Но я графу Апраксину тогда же объявил, что взяв на себя в ту ночь атаку, непристойным почитаю уехать, не исполня оного. И тогда же испортил от него на то позволения.
Когда такой атаке сделано было учреждение, то полковнику Сухотину поручено было приставить петарды за час до свету к Новым воротам. А мне должно было, как выше сказано, ожидать последствия онаго. То есть естли удасться ему в оные войти, то мне его подкрепить. В противном же случае на рассвете начать, брешь изделав, оной ложироваться в езуитском монастыре, чего и неприятель воспрепятствовать не мог. Куда надобная часть войск, для совершенного городом овладения, еще прислана быть долженствовала.
Приметить надобно, что весь Краков состоит из каменных и высоких домов, так, как все старые немецкие города построены, следственно тем большая для возмутителей была удобность, засев в оном, обороняться, что их немалое было число и все они из ружья цельно стреляли, что самое немалую составляло трудность и препятствие. Но, как от посла графу Апраксину предписано было, так как и мне, что как можно скорее спешить взять Краков и истреблять возмутительское сборище, то полковнику Игелстрому повелено было атаковать шляховские вороты с приставлением то ж петарда. К атаке шустер-форта наряжена особая команда, а сверх того повелено было делать две фальшивые атаки, из коих одна была под предводительством карабинерного майора Паткуля, а другая под командою майора Герсдорфа330. Таким образом город был так тесно обложен, что никто из оного уйти не мог.
Итак, началась атака таким образом. В назначенное время перед светом Игелстром и Сухотин атаковали обои Шляхетские и Новые ворота. И когда последние из них господином Сухотиным поставленная петарда без остатку все вырвала так, что несколько кучей бревен, которыми они были завалены, по всем сторонам рассыпала, то первый господин Сухотин в город вошел, а потом и я с своей командой тотчас к оной присоединился. Но медленность была во входе в город потому, что мы должны были перелазить чрез бревна, выдерживая при том сильный огонь, которым возмутители начали из окон ближних каменных домов по нам стрелять. Сие самое принудило нас построиться в воротах, дабы тем сохранить людей. Я, видя при том, что по прямой против ворот улице начали возмутители делать батарею, послал сперва имевшихся за воротами Рязанского полку ескадроны карабинер очистить сию улицу, а за ними егарей, чтоб крайние домы на площади они заняли, дабы тем во власть взять улицу до самой площади.
Когда сие ими было исполнено храбро и порядочно, тогда оные, проехав на площадь, построились, а егари остались в занятых домах.
Но сей строй не мог долго оставаться. Возмутители не преставали стрелять по нем из окон тех домов, из коих они не были выгнаны, а сие принудило начальника оных донесть о том мне. Почему я и велел им паки к воротам воротиться, дабы безплодно людей не терять, а егарям остаться в своем посте.
Но при самих воротах был из окололежащих домов великой по нас огонь, а особливо с левой стороны.
Хотя артиллерии порутчик князь Волконский по приказанию моему, стрелял из полковых орудии на те места картечами. И хотя то их в молчание приводило, однако, как он так и канонеры ево были почти все ранены.
В жару сего смятения возмутители, пользуясь знанием мест и переходов, заняли башни близ самых ворот в левой руке и с оных стреляли на лежащий от предместия чрез ров к Новым воротам мост так сильно, что без опасности по нем проехать было трудно. Видя сие приказал я занять другие, в правую руку от ворот находящиеся, башни и простирать заемкою оных до самой полковника Игелстрома атаки, взяв на то употребление одной фальшивой атаки в прибавок войска. А тем и связать между нами коммуникации. А наконец послал команду для занятия и на левой руке бывших башен и для выгнания оттуда возмутителей, которые скоро ретировались, а башни вдруг заняты. После чего и въезд в сии ворота стал свободен.
Но взятие Шляхетских ворот полковником Игелстромом весьма было затруднительно. Он имел только один петард, но нашел в них трое затворов, из которых, как первой и другие все почти завалены были бревнами. Так что после пробития перваго затвору петардой надобно было все бревна растаскивать. Во втором сделали проход топорами, но тут нашли вырытою яму, которую заваливать надобно было. Но последний затвор выломали.
Сие, а наипаче сильная оборона, останавливала несколько времени вход в город. Совершенному же в том успеху способствовала фальшивая, не в дальнем от ворот расстоянии, майором Герсдорфом веденная атака, который, увидя, что в том месте, против коего он вел атаку, была возможность войтить в город, действительно в оный вошел. Но не без трудности, ибо возмутители вход сей так обороняли, что не только многие из его команды, но и сам он был ранен.
Когда же они увидели, что майор Герсдорф вошел уже в город, тогда оставили оборону Шляхетских ворот, чрез что уже беспрепятственно господин Игелстром в оные вошел. Причем не только многие из его команды ранены и убиты были, но и сам он легко ранен, хотя же и в нашей части было несколько убитых и раненых, однако не так много.
И как только несколько около ворот огонь поутишился, то я, увидев ксенза в белом одеянии, показывающего себя и опять скрывающегося, велел ево привесть к себе и нашел его с дарами для причащения умирающих в воротах конфедератов. Я сказал ему похвалу и дозволил свободное отправление своей должности.
И войску приказал раненых тяжело конфедератов выносить из тесноты в сторону на порожнее место, чтоб там отдать им долг християнства.
Сей случай подал мне способ доказать самым делом, что наш двор не касается той веры и, как о том от духовенства народу внушаемо было, чтоб таковым фанатизмом более лехче их возбудить противу РОССИЙСКОГО ВЫСОЧАЙШЕГО ДВОРА.–*
Но граф Апраксин, видя, что войски наши уже в городе, а возмутители обороняться почти перестали, не присылая однако сказать о своей задаче, прислал ко мне своего дежур-майора Ременникова с тем, чтоб я послал к ним трубача требовать сдачи их на дискрецию, повелевая им сказать, что ежели добровольно не сдадуться, то войдем мы в средину города и тогда уже пощады никому не будет.
С сим требованием послан был в сопровождении трубача адьютант мои Храповицкий . Таковое требование не могло не тронуть возмутителей и маршалок Петр Потоцкий, один из конфедератов не умедлил ко мне притти.
А как и граф Апраксин приехал уже ко мне к воротам, то обще с ним положено, что когда они здадутся, то знатных на реверс отпустят, а простым остаться военнопленными на нашей дискреции. На, что однако после тово посол не согласился*.
По утверждению договора на словах возмутительское войско построилось на площади и, отдав честь графу Апраксину, положило свое ружье, которое было тотчас от них отобрано. По введении же войск наших в город и по занятии ими Главного и у ворот караулов, граф и я обедали в ратуше.
А на другой день отобедал я у графа Апраксина и отправился в Варшаву. А обозу моему приказал ехать в Броды, ибо, как уже выше сказано, партикулярно мне князь Репнин дал знать, что я еду сменять Кречетникова.
Но, как оное должно было быть до времени секретно, дабы Кречетников не был предуведомлен, то я и поездке своей в Варшаву дал тот вид, будто я ни за чем другим туда послан от графа Апраксина, как только с изъяснением о взятии Кракова.
Ну, прежде чем мы прейдем к победным реляциям российских войск, давайте припомним цитаты из турецких дипломатических документов:
"Блистательная Порта, при точномъ наблюденіи, заключенныхъ между ею и россійскою имперіею договоровъ, увиділа однако, что россійскій дворъ оныхъ не сохранялъ, чему служатъ нижеслідующія доказательства, а именно: что помянутый дворъ не только без престанно, противъ постановленной дружбы, строилъ крепости въ близости границъ, но и наполнялъ ихъ войсками и аммуниціею; что въ 1177 году, (по магометанскому счисленію) по кончині Августа III, короля польскаго, означенный дворъ при избраніи королевскомъ, которому по конститущямъ вольности надлежало быть отъ республики, велйлъ выбрать, силою, человека изъ числа офицеровъ оной, не достойнаго быть королемъ, и изъ Фамиліи и предковъ ко¬его, ни кто не былъ королемъ.
Россіяне принявъ сторону сего че¬ловека вопреки вольности республики, нанесли ей симъ самымъ много затрудненій, и когда россійскій резидентъ о семъ спрашиванъ былъ, то онъ объявилъ, что республика польская для сохра- ненія своей вольности требовала несколько войска безъ пушекъ и аммуниціи, почему и цазначилъ россійскій дворъ для посылки въ Польшу шесть тысячь 'конницы и тысячу казаковъ, итого семь тысячъ человекъ ъъ темъ, чтобы команда оныхъ войскъ зависала отъ республики, и что боліє означеннаго числа войскъ не будетъ въ Польше;
Но со всемъ темъ извістно, что ньіні тамъ находится гораздо большее число вооруженнаго войска; а какъ спро¬сили у него, для чего россіяне принудили поляковъ выбрать въ короли сына Понятовскаго, одного тамошняго вельможі, и.хотя учинено было письменное увіреніе, что россійскій дворъ ни мало не способствовалъ и непринуждалъ поляковъ выбирать себі такого въ короли, однакоя;ъ не оставили они тотчасъ послать туда войска съ пушками и аммуниціею, подъ предводительствомъ ихъ собственныхъ генераловъ; слідовательно и опровергнули они симъ самимъ польскую вольность, принудя поляковъ повиноваться человеку, котораго они не выбирали, и который не былъ королевскій сынъ.
"После убивали они тех, которые имъ не повиновались, и отни¬мали у нихъ ихъ имбніе И все, что они ИМЄЛИ».
Такимъ образомъ ВОЗИМЄЛИ ОНИ СМЄЛОСТЬ производить подобныя дЬла, которыя против¬ны и манифесту, ими саммми публикованному, чемъ самымъ и воепричинствовали они смятенію на границахъ Порты отоманской».
«Потомъ послали они свои войска съ пушками и ору- яиемъ въ слободу Балту, лежащую на границахъ отоманской Пор¬ты, которыя напавъ, нечаянно, на мусулманъ, побили ихъ болЄе ты¬сячи человЬкъ, какъ мущинъ, женщииъ такъ и ребятъ.
По полученіи сей ведомости, какъ блистательная Порта, такъ и храбрЬйшій и мужественнЄйпіій крьімскій ханъ, спрашивали о причине сего дела у россійскаго двора, который не признался, чтобы сіє было учинено съ пушками и ружьемъ, хотя оное произшествіе довольно известно; и ответствовалъ СМЄЛО, что гайдамаки причинившие раззорЄніе наказаны будутъ, однакожъ всему свету известно, что гай-дамаки не ходятъ никогда съ артиллеріею.
Россійскій министръ и резидентъ при блистательной Порте, который называется въ подписываемыхъ имъ запискахъ за его печатью, тайный советпикъ и полномочный министръ россійскаго двора, былъ призванъ блистательною Портою, и спрашиванъ о причине такого поступка, учиненнаго въ противность мира; и для чего россійскія войска не выходятъ изъ Польши целые три или четыре года, темъ болЄе, что въ мирныхъ трактатахъ 1138, 1152, (170І) и 1718 годовъ упоминается, что если случится, что нибудь предосудительное вечному миру, то оный будетъ разорванъ и уничтоженъ.»
И кто из Вас уважаемый читатель скажет ,что турки в этих своих довожах об объявлениивойны России погрешили против истины???
Ну перехожим к реакции на победу в Польще императрицы Екатерины Второй не заставил себя ждать!
Он нам интересен тем, что сразу видны все «герои» это пока еще необъявленной войны против Речи Посполитой!»
ВЫСОЧАЙШИЙ двор важным происшествием принял взятие Кракова и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволила дать свои ВЫСОЧАЙШИЕ
Указы полномочному послу князю Репнину и генерал-майору Салтыкову, которые здесь в копиях приобщаются.
“БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ ИМПЕРАТРИЦА И САМОДЕРЖИЦА ВСЕРОССИЙСКАЯ, и прочия, и прочия, и прочия.
Нашему генералу-майору чрезвычайному и полномочному послу князю Репнину.
К особливому удовольствию нашему известились мы от вас что бывшие при взятии города Кракова войска наши под предводительством генерал-майора графа Апраксина и князя Прозоровского оказали в сем случае особливое мужество и похвальную точность в соблюдении строжайшей воинской дисциплины.
Мы поручаем вам потому от собственного имени нашего объявить чрез генерала-майора графа Апраксина всем под Краковым в команде его бывшим деташаментам, что мы весьма довольны общим всех усердием и храбростию, а особливо с стороны командующих офицеров мужественным предводительством. С стороны же рядовых, оному повиновением.
Что на сем основании отдавая всем и каждому полную справедливость ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем МЫ не в зачет третное жалованье всем тем, кои были в деле взятия города сего и его предместия Казимир и, что напоследок в соответствии с сей нашей МОНАРШЕЙ щедростью, несумненно ожидаем мы от войск НАШИХ, что каждый, чуствуя оную по достоинству и впредь из побуждения собственной чести и по обязательствам звания, должность свою усердно и верно исполнит, а тем самым и вящшую нашу милость и благоволение себе заслужить стараться будет, с которыми между тем пребываем мы благосклонны и к вам персонально.
Дан в Санкт Петербурге 30-го сентября 1768-го года.
Копия с Указу, посланного из Военной коллегии к Господину генерал- порутчику и кавалеру Николаю Ивановичу Салтыкову от 25-го числа сентября 1768-го года.
“ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО известясь о храбрых и отличных поступках находящегося ныне в Польше, как генералитета, так и штаб и обер офицеров и последних по рекомендациям об них от посла НАШЕГО князя Репнина и генерал-майоров графа Апраксина и князя Прозоровского сего сентября 22-го дня в знак особливаго своего к ним за то благоволения ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ соизволила пожаловать чинами и наградить деньгами.
А имянно: генерал-майора графа Апраксина за взятие города Кракова, при котором он находился главным командиром, пятью тысячами рублями;
генерал-майора князя Прозоровского за отлично храбрыя поступки при взятии того ж города и его предместий и во время всей осады кавалерским орденом Святыя Анны;
• Каргапольского карабинерного полку полковника Гурьева за избрание гайдамаков под Гуманем — тысячью рублями;
• Белозерского пехотного полку полковника Вейсмана за разбитие подчашия Потоцкого при-под Ганцселе — тысячью рублей;
• Куринского пехотного полку полковника Сухотина за мужественное ескалидирование с тремя ротами ево полку местечка Казимера, при котором случай со всеми своими офицерами оказал несказанную храбрость и за храбрыя ж поступки ево при взятьи сего города, где и ранен — двумя тысячами рублей;
• Сибирского пехотного полку полковника Кречетникова и Троицкого полку полковника Ширкова за разбитие партии возмутителей близ Житомира — по тысячи рублей;
• Кабардинского пехотного полку полковника Игелстрома за отличную храбрость при самом взятии Кракова, где и ранен, и за взятие знатной партии возмутителей в Топорове — двумя тысячами рублями;
• Третьего Гранодерского полку подполковника Бока и Перваго Гранодерского полку подполковника Штакельберга за отменную храбрость при самом взятии города Кракова, и сверх того Штакельбергу за отличность при взятии Бара — каждого по пяти сот рублев;
• Тверского карабинерного полку подполковника Волкова за претерпение во время бытности ево у возмутителей под караулом — тысячью рублями;
• Рижского карабинерного полку премьер-майора Чоглокова за весьма храбрыя ево поступки при атаке города Кракова и за мужественное приставление к воротам того города петарда — подполковником;
• Сербского гусарского премьер-майора Жандра, который употреблен был с партиею из карабинер, гусар и казаков состоящею во все время предприятия на Краков к поискам над возмутителями и везде их с успехом атаковал, разбил следующаго с подкреплением в Краков князя Мартына Любомирского и другую туда следующую партию несколько раз атаковал, из гор выгнал и разбил — подполковником;
• Ахтырского гусарского секунд-майора Паткуля за отменную храбрость при взятии города Кракова, где он и тяжело ранен — премьер-майором;
• Венгерского гусарского секунд-майора Древица, который, как знающий штаб-офицер, от посла и князя Репнина употреблен был очистить разныя места от возмутителей и разбил часть оных в Серадском воеводстве — премьер-майором;
• Троицкого пехотного полку секунд-майора Этингена за разбитие партии под Винницей — премьер-майором;
• Нижегородского карабинерного секунд-майора Новокщёнова за отлично храбрые поступки при взятии города Кракова — премьер-майором;
• Тверского карабинерного ротмистра Селемана за разбитие партии под Винницею — секунд-майором;
• Куринского пехотного полку капитана Арзамасцева, который, гнавшись за неприятелем с командою, едва самым Краковом не овладел и которому только темнота ночи воспрепятствовала прислать вовремя нужное подкрепление и тем предприятие ево исполнить — секунд-майором;
• Перваго Гранодерского капитана князя Херхеулидзева, Третьего Гранодерского капитана Трейдена и Перваго Гранодерского капитана князя Баратова за отличные поступки при взятии города Кракова, из которых Херхеулиздев тяжело ранен — секунд-майорами;
• Белозерского пехотного капитана Плеца за разбитие партии возмутителей близ Житомира — секунд-майором;
• Пермского пехотного полку капитана фон Розенберга за отменный храбрый ево поступок, командуя резервом при штурме города Кракова, — секунд-майором;
• Выборгского пехотного капитана Тырка за отличный поступок при штурме замка краковского — секунд-майором;
• артиллерии подпорутчика князя Волконского за отличной же поступок при атаке города Кракова, где остался он наконец с одним только пушкарем при пушке, заряжая сам со оным пушкарем, производил безпрерывной огонь покамест сам был ранен в ногу насквозь пулею, да и во все время в команде генерал-майора князя Прозоровского, где случилось, что ево пушкам действовать надлежало, находился всегда он с смелым духом исполнял все с такою охотою, что никогда не было нужды к чему-либо его принуждать — артиллерии порутчиком и пятьюстами рублями;
• Рязанского карабинерного полку порутчиков Петра Бурцова, да Ивана и Михайлу Олешевых, которыя выезжали в город во время сильного еще защищения и стрельбы от неприятелей и в очищении улиц, перерубив всё, чтоСветл. Князь Н. И. Салтыков им противилось, и потом посты свои заняли, хотя непрерывно по них из окон стреляли, особливо же Иван Олешев, который, хотя две раны получил, но места своего не оставил — ротмистрами;
• Выборгского порутчика Нолкина и прапорщика Розенберга за храбрую атаку, лежащей у замка краковского горы и за прогнание со оной неприятелей — первого-капитаном, а последнего — подпорутчиком;
• Третьего Гранодерского подпорутчика Бока за отличную храбрость при взятии города Кракова, где и тяжело ранен — порутчиком;
• Сибирского пехотного адьютанта Лутковского за претерпение во время бытности у возмутителей под караулом — порутчиком;
• Троицкого пехотного прапорщика Фролова-Багреева за разбитие партии близ Житомира — подпорутчиком;
• Чугуевского казацкого полку хорунжему Демьянову за отличные ево поступки, будучи в команде майора Древица — триста рублев;
• Сибирского пехотного полку сержанта Култашева за претерпение во время бытности у возмутителей под Краковом — прапорщиком.
Вы имеете всем сим чинами пожалованым и награжденным деньгами, которые в корпусе вашем состоят помянутое ВЫСОЧАЙШЕЕ к ним МОНАРШЕЕ благоволение и пожалованные чины объявить и на оные привесть к присяге и в тех чинах счислять их сего сентября 22-го числа.
Определенное ж каждому денежное награждение из имеющейся при вас экстраординарной суммы каждому в том, где кто находится, немедленно выдать приказать.
О распределении ж оных по полкам особливо и Указ прислан будет”.
И снова в качестве лирического отступления!
Пусть уж вышеуказанные воины (у которых у каждого в дальнейшем сложилась своя, по своему трагическая человеческая судьба) меня простят, за то что я может, помянул их имена, в суе, расследую это историческая ситуация..
Но, кто же бы о них и когда вспомнил если бы не я?
Но, кроме указа о поощрениях было, и императорское поведение и найти «козла отпущения» - за все убийства, насилия и грабежи в Польше.
И в первую очередь, это было необходимо, чтобы оправдать действия русских войск в первую очередь перед Османской империи и Францией!
И вот что пишет по этому поводу А. Прозоровский!
«Но обстоятельства польские никак вывод войск не дозволили. А тут исследовать поступки Г-на генерал-майора Кречетникова надобно было. По соображению всех обстоятельств и получил я нижеследующее наставление, которое здесь в копии приобщается:
“Как жалобы многие приносятся на разорении и грабительства, учиненные будто от войск и Персоны господина генерал-майора Кречетникова, то извольте, Ваше Сиятельство, оное розыскать, распрося порознь бывших при нем офицеров, коих он во всякия случаи посылки и партии употреблял.
Как-то дежур-майора Кикина, аудитора и протчих, при нем находящихся, кои усмотрены будут, что в такие дела от него употребляемы были.
Ответы их, взяв от них по присяжной должности, не было ль от него когда и кому из сдешних жителей каких притеснений, не деланы ли кому оным в каких-либо причиняемых насилиях послабления, то ж всяких обид и тому подобного. Которыя б ответы прямо в Военную коллегию представить, а и к нему со оных копии сообщить.”
В рассуждении моих будущих поступок мне предписано было:
…………………
В случае ж вступления возмутителей в здешние границы так действовать, как пред сим предписано было, то есть постараться сколь возможно от границ турецких их отвращать и отрезывать, а к сему, дабы нам без необходимости к границам не приближаться, коль способно будет, лутче естли б употребился граф Броницкий.*
А наши б войски к ним встречу шли и таким образом, захватя их между двух огней, стараться надобно искоренить и взять. И что, когда я в сем условлюсь с графом Броницким, тогда не вредно б было возмутителям вход в здешние границы не препятствовать, дабы конец сделать всему. То есть, чтоб оне не могли между мною и Броницким никуда вырваться. Естли однажды, оставя границу турецкую и отдалясь от оной войдут вовнутрь здешней земли. С сим же графом Броницким надлежит согласно действовать и естли б он в опасности случился от возмутителей, то ему помогать.
По второму надлежит подтвердить всем командам, чтоб где не услышат об таковых бунтовщиках и разбойниках, то б тотчас везде преследовали. Употреблять все силы к искоренению и забранию тех злодеев и помогать помещикам, кои помощи будут просить против сих разбойников и бунтовщиков.
Примечая однако ж то, чтобы до татарского местечка Балты, которое уже сими разбойниками разграблено, отнюдь наши войски ни под каким видом ближе осьми миль не подходили.
Тако ж естли бы, паче всякого чаяния, куча какая сих разбойников побежали от наших войск к турецким границам и естли б не можно было их от оных отхватить, то в таком случае тотчас надлежит от наших войск дружески дать знать турецким пограничным командирам, что таковыя злодеи к ним бегут, дабы они осторожности свои против их приняли.
А что мы, дабы их не напирять на сии дружественные границы, которые мы всегда, как таковыя почитать будем, остановились за четыре мили от оных, ожидая от них ответа об их расположениях, с коими мы охотно согласоваца станем для искоренения таковых злодеев.
…………………..
Таким образом прибыл я 20-го числа благополучно в Тулчин и вручил господину генерал-майору Кречетникову данной мне Военной коллегии из секретной експедиции относительно возвращения его в Россию, который был нижеследующего содержания.
“По секретной экспедиции УКАЗ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВАСАМОДЕРЖИЦЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ из ГОСУДАРСТВЕННОЙ Военной коллегии Господину генерал-майору и кавалеру Кречетникову.
По получении сего чрез двадцать четыре часа, и естли возможно скорее, имеете вы весь состоящий в команде вашей корпус с стоящими при нем комиссариатскою и провиантскою комиссиями, генерального штаба офицерами, артиллериею с ея служителями и прочими чинами, тако ж имеющуюся при вас екстроординарную сумму отдать тому полномочного нашего посла к принятию.
И на время вместо вас назначен будет, а при том отдать ему равномерно и все данные вам от комиссии указы и наставления.
А сами имеете немедленно явиться в Украине у господина генерала-аншефа и кавалера графа Петра Александровича Румянцова и там ожидать дальнейшего повеления и по исполнении сего рапортовать”.
Сверх того посол прислал ко мне на дороге свое письмо со вложением другого, к Кречетникову, в котором прописывалось ИМЯННОЕ повеление на тот случай, чтоб, когда Кречетников сделает затруднение или ослушание, то б ему оное отдать, а без того оного не употребляя, сжечь.
Равным образом приказано мне принять от него все писанные к нему от князя Николая Васильевича письма. После которой смены на другой день он отправился в Россию.
……………………..
По распределении таким образом своей команды. приступил я к следованию офицеров в показанных на господина Кречетникова грабительствах содействовавших. В начале велел я явиться тотчас тем, кои будучи в числе принадлежащих к следствию, были по командам в отлучках, а от протчих чрез их команды ответы на вопросные пункты получил. Главнейшие из обвиняемых были: полковник войска донского Попов и капитан Кикин и порутчик Кологривов, капитан Вилкин, князь Фабулов.
Взятые от всех допросы я препроводил в Военную коллегию и копии к послу.
От которого в ответ получил, что они много в себе мерзости заключают, но видно однако, что еще с осторожностью офицеры изъяснились.
При сем пишет, чтобы я ему выбрал несколько хороших людей из подлых конфедерацких пленных для подарения прусскому королю в солдаты.
23-го полковника князя Мещерского с тремя рязанскими эскадронами отправил по ордеру чрез Пинск в Литву, а полк донских казаков туда же чрез Овруч, а полковника Озерова — в Варшаву с его ротами.
Того же числа получен мною от командированных генерал-майором Кречетниковым в разныя места войск для истребления гайдамаков рапорт, что оных не находится, а только полковник Протасов рапортовал, что он их около Белой Церкви несколько забрал и послал еще партию оных искать.
А я ему предписал, как поступать по сближении гайдамакам к турецким границам.
Господин генерал-аншеф граф Петр Александрович Румянцов, по представлению князя Репнина, ко мне наперед, а от меня уже к графу доставленному Московский карабинерный полк препоручил в команду мою.
24-го числа рапортовал меня подполковник Волков на ордер господина Кречетникова, из которого я усмотрел, что он мужиков сечет плетьми и входит во внутреннее распоряжение земли польской. Посему я тотчас, запретив оное, велел в соделанном прислать ответ.
25-го вследствие данного наставления к паше хотинскому и господарю молдавскому отправил письмо следующего содержания:
“Быв определен командовать корпусом войск ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ моей государыни, бывших пред сим под командою генерал-майора Кречетникова, который отсель к другому месту отозван, чрез сие дружеское письмо его светлости [его в.превосходительству] о том сообщая, желал им доказать, как о том и повеление имею, что ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ намерена навсегда сохранять мир, дружелюбие, согласие и доброе соседство с Блистательной Портою Оттоманской.
На сем основании, конечно все мои поступки утверждены будут, равным образом и поведение войск моей команды и границы Блистательной Порты Оттоманской почитаемы мною будут, как дружественные и ЕЯ подданные, как приятели. За удовольствие ж я себе поставляю, видя сие согласие наших ВЫСОЧАЙШИХ дворов, что могу в том действии доказательствы подать чрез мое и войск моих поведение. Надеясь же на взаимность его сиятельства [высокопревосходительства] льщусь, что не откажут мне приязнию соответствовать за смиренное мое желание прибыть с ними в дружбе.
Дошло до меня чрез публичные слухи будто-бы не знаю какой плут пойман в лагере возмутителей, находящихся в границах Блистательной Порты Оттоманской, и будто бы сей человек говорит многими разными языками, а объявлено им, что он казак службы моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ и что прислан для разведывания об позиции и состоянии возмутителей потому, что есть в наших войсках намерение для истребления тех возмутителей войтить в границы Порты Оттоманской.
Что я могу с точной совершенностью Его Светлости [Его Высокопреосходительству] уверение дать, что никого и никакого казака из войск, над коими я команду принял, да верно и не из каких ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, в границы Оттоманския для разведывания посланно не бывало.
Да конечно и намерения как не было, так и впредь не будет ни для какой причины войтить в границы Блистательной Порты потому, что все войски ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА имеют повелении добрососедство наблюдать и с охотою то исполнять.
А сверх того каким образом может какой из наших казаков разными языками говорить, когда оне, по большей части и грамоте не умеют.
Итак, естли сей дошедший до меня слух основание какое имеет, то все оное происшествие ничто иное, единственное плутовство, дабы сумнении подать Блистательной Порте Оттоманской об наших поступках.
Хотя мы в подлинности желаем в добром согласии и сосеодстве с оною пребывать и сей названный казак конечно плут, который ложно казаком называется и посланным от наших войск. И что я бы желал, чтобы сие дело разыскано было, дабы можно было из того увидеть, что мы конечно никакого участия не имеем в сих в склепанных на нас намерениях и поступках.
Напоследок, что кончая я сие дружеское моими искреннейшими уверениями о желании Его Светлости [Его Высокопревосходительству] всячески и всегда доказывать мою приязнь, уповаю что и они не откажут меня своею удостоить”.
Да и кстати вы думаете, что я идеализирую А.А. Прозоровского и если вы желаете познакомится с его дальнейшей жизнь, то как «Душителя свободомыслия» всем вам, вот сюда: (http://ru.wikipedia.org/wiki/)
(конец ч. 3)
Все рисунки и фото к статье находятся тут:
http://narodna.pravda.com.ua/history/4ddfec1a179a8/