кровят и шипятся, царапают лоб и щёки,
на мёртвой планете уродивый лес шумит -
густой бороды из кюветов, столбов и щёлок
мышиных пентхаузов,
и самолётный рой
нацелил свои хоботки на избушку-с-курью-
шершавую-лапку, - не бойся.
Целует в бровь
молочный полковник созвездия нимф и гурий.
Колышется армия хищных сухих ветвей,
покой охраняя отпетых соловьих горсток.
И катит река рыбноватый густой шалфей,
и гладит песок по шёрсточке мимо роста.
...распята на смуглом пупке золотой земли,
разбросана в нервах-степях, как монгольский тугрик,
привязана к поясу памяти из золы,
к пещерам, и к поясу сочной песчаной бури, -
барашка на бархате двориков и домов,
ножа ожидающий мягкий комочек плача...
Когда тебе кажется, что в наш вселенский плов
тебя - чесноком - положили, и ты, как мячик, -
ко дну - в этот рисово-рисовый жаркий пар,
безкровная жертва.... и так же вот - раз за разом, -
не думай!...
Хотя и сгущатся в лунах гарь,
хотя у подвалов - собаки четвёртой расы...
Хотя одноногий ботинок стрелы минут
хромает на завтра, и время сутулит плечи.
И в городе мусора ржавую землю пьют
с далёких венер многоглазые человечки.
И сгустки набухшей тьмы в облаках кровят,
и жёлтый безумец рядом глотает кашель...
Не бойся, родная.
Воздух лизнёт кровать
и чёрной зелёнкой губы тебе замажет.
И на глаза положит из двух зеркал
чудо-примочки - нежность ромашки с мёдом:
... жив твой барашек.
Принц твой - как космос - мал.
Сны на кошмарах уносятся в город мёртвых...