Прошел месяц, как Доминик прибыла ко двору королевы Франции. И уже совсем скоро девушке предстояло сменить траурное платье на свадебное, — она стала невестой герцога Рауля де Ноайля. И через неделю выходила за него замуж! Голова у нее кружилась от счастья. И никогда не было на свете невесты счастливее Доминик!
Девушка больше не задавалась вопросом — почему Рауль молчит о том, что он уже является ее законным мужем. Что он — ее супруг уже четыре года! Это было так естественно, — что он хотел сохранить их тайну, секрет, в который были посвящены лишь они вдвоем. И было так легко и просто объяснить - что Раулю хотелось побыть женихом, именно женихом, а не мужем. Ведь перед ТОЙ их свадьбой не было этого сладостного и незабываемого для влюбленных периода ухаживаний, подарков, робких пожатий руки, понятного только им двоим языка жестов. Все это теперь познала Доминик,— и порой ей даже хотелось оттянуть день венчания.
Рауль был так влюблен, так предан, так нежен! Только, пожалуй, на одно досадовала Дом, — он слишком благоговейно преклонялся перед нею. Он ни разу не поцеловал ее в губы, ограничиваясь лишь поцелуями руки, даже после официального объявления их помолвки. Иногда девушка даже думала с невольным раздражением — не принимает ли Рауль ее за драгоценную статуэтку, которую легко разбить даже при легком прикосновении?
Доминик же хотелось страстных поцелуев…объятий…Чего-то, чему она не могла дать названия, но что должно было связать их неразрывно в единое целое. Но Рауль словно опасался чего-то. Смутить ее невинность? Испугать силой своего желания? Этого Дом не знала — и не решалась спросить у своего жениха. «А, может быть, это я хочу не того, чего все невесты хотят обычно? Может, Рауль ведет себя правильно, а я – нет?» - задавала она себе иногда вопрос. Он не говорил ей о кольце. А она молчала о своем, том, что Рауль надел ей на палец в капелле Руссильонского замка, и что Дом носила на груди. Но и это было, без сомнения, частью их игры. Игры в жениха и невесту.
Он дважды защищал цвета Доминик на рыцарских турнирах, и оба раза вышел победителем. Она гордилась им! Он был сильнейшим, храбрейшим, достойнейшим!
Однажды вечером, после турнира, на котором Рауль получил всего несколько царапин, они сидели втроем в комнатах Розамонды — Доминик, Рауль и его сестра. Они смеялись, вспоминая, как легко Рауль одолел всех своих соперников.
Доминик спросила:
- А почему никогда не принимает участие в турнирах герцог де Немюр?
- Он боится, - насмешливо сказал Рауль. — Трусит, моя дорогая.
Лицо Розамонды сразу стало серьезным:
– Рауль!.. Ты прекрасно знаешь, что это не так. Видишь ли, Доминик, у моего кузена не действует правая рука. А одной левой на турнире сражаться невозможно.
- Не действует! — усмехнулся Рауль. — С чего бы? Крысы ему ее в тюрьме погрызли, что ли?
Розамонда нахмурилась и укоризненно покачала головой, но ничего не сказала брату. А Доминик опять почувствовала смутное беспокойство. Значит, де Немюр — не левша, как она думала. Он — не левша, просто у него что-то с правой рукой!
С Розамондой Дом была уже на «ты», и герцогиня даже называла ее полушутя сестричкой. Королева, казалось, смирилась со свадьбой своего недавнего фаворита. С Доминик и ее величество, и герцогиня де Луна были если не ласковы — то все же очень любезны. Дом все еще называлась дамой Бланш де Кастиль, но, вероятно, благодаря Розамонде, получила множество поблажек, и в ее обязанности входило теперь только участвовать в выездах королевы — не более. Жила девушка в покоях герцогини де Ноайль, к Доминик была допущена ее камеристка Адель, ей позволялось выезжать в город; даже Снежинку удалось пристроить на королевскую конюшню.
Как обрадовались Пьер, Филипп и старая кормилица Элиза, когда Дом приехала в особняк отца и рассказала им о своем скором замужестве! Они, конечно, сначала недоумевали, почему их госпожа опять выходит замуж за того же человека — но, после объяснения Дом, они все поняли.
Доминик написала сестрам в Монсегюр, прося их приехать на ее свадьбу. Но Марианна ответила в письме, что в Лангедоке началась эпидемия, и они боятся выезжать из своего замка. Значит, со стороны невесты на торжестве не будет никого!
Доминик и Розамонда вдвоем сшили свадебное платье. Дом захотелось длинный, очень длинный шлейф и платье из малинового атласа с высоким стоячим воротником. Когда девушка в первый раз примеряла его перед зеркалом, — оно показалось ей страшно тяжелым. Шлейф волочился сзади, как цепь, прикованная к ноге каторжника.
- Не обрезать ли его, Розамонда? — спросила Доминик сестру Рауля.
— Что ты! — испугалась та. — Очень красиво, поверь! И ведь шлейф будут нести дети. Ты его даже не почувствуешь!
Рауль подарил Дом к свадьбе гарнитур — колье и серьги с крупными рубинами в россыпи более мелких брилииантов. Такой красоты девушка никогда еще не надевала! Розамонда сказала ей:
- Это гарнитур нашей покойной матушки. А ей его подарил, тоже к свадьбе, ее брат Генрих, отец герцога де Немюра.
Доминик захотелось немедленно снять все эти украшения. Ничто, связанное с подлецом и чудовищем де Немюром, не могло ей нравиться! Даже от одного его имени ее бросало в дрожь.
Доминик все время удивляло отношение сестры Рауля к де Немюру. Герцогиня ни разу дурно не отозвалась о нем... более того — он довольно часто бывал у Розамонды и проводил в ее обществе порой по нескольку часов. Иногда Доминик задавалась вопросом — не влюблены ли они друг в друга? Это было вполне вероятно, во всяком случае, со стороны Розамонды. Но как опасно для бедной сестры Рауля! Сама же Дом, едва услышав от слуги, что де Немюр хочет нанести визит своей кузине, покидала гостиную и удалялась в комнаты, отведенные ей сестрой ее жениха, и не выходила оттуда, пока герцог не удалялся.
«Интересно, - думала часто Дом, - знает ли Розамонда о преступлениях, совершенных де Немюром? Конечно, нет, - иначе она бы с презрением и ненавистью отвернулась от своего двоюродного брата!" Но спросить у Розамонды девушка не решалась. Вернее — решимости бы ей хватило; но тема разговора была слишком деликатная. Как сказал тогда Очо — не для девичьих нежных ушек. А Розамонда была очень впечатлительна. Не разобьется ли ее сердце, если ей так дорог кузен, от такого жестокого удара?..
Однажды Доминик не выдержала — и рассказала Раулю всё, что ей известно о де Немюре.
- Умоляю вас, дорогой Рауль… Не позволяйте вашему кузену и близко подходить к Розамонде! Он же просто зверь! Вдруг он набросится на нее? Как я боюсь этого!
Он отвечал, что Розамонда очень привязана к Роберу с детских лет.
- Мы с кузеном на восемь лет старше Розамонды, и вместе опекали ее после смерти моих родителей. Она относится к де Немюру почти с такой же любовью, как и ко мне. Конечно, о его преступлениях я тоже все знаю, любовь моя. Но тут я бессилен, — я не могу поведать сестре о гнусностях ее кузена и запретить ей видеться с ним. Уверен, впрочем, что Розамонде он не сделает ничего плохого. Не стоит вам так беспокоиться.... и затевать с нею этот разговор.
А вот Доминик отнюдь не была в этом уверена. Вернее — за Розамонду она, конечно, переживала. Но еще больше переживала за самое себя. Ибо де Немюр, как вскоре она ясно поняла, был неравнодушен не к своей кузине, а к ней, к Доминик.
Это можно было назвать преследованием. Или, скорее, слежкой. Пристальной и нескончаемой. Де Немюр был везде — во всяком случае, если рядом с Дом был в это время ее жених.
Если она танцевала с Раулем на балу, — де Немюр вставал со своей дамой в соседнюю пару. Если она гуляла со своим любимым в садах Ситэ, – де Немюр обязательно оказывался где-то поблизости, или один, или с де Парди. Герцог обычно молча холодно раскланивался с нею и Раулем. На Доминик он практически не глядел; а вот на де Ноайля смотрел своими светлыми серыми глазами, и было в этом взгляде нечто неуловимо опасное. Только Дом не могла понять — опасное для Рауля ? Или для нее?
...Особенно запал ей в душу случай на охоте, устроенной для королевы в окрестностях Фонтенбло как раз после объявления помолвки Дом и де Ноайля.
В то утро, надев синее платье с легкой белой вуалью, Доминик спустилась к королевским конюшням за своей Снежинкой. Псари уже держали на поводках визжащих от нетерпения гоних. Оседланных лошадей конюхи выводили из стойл. Кони, чувствуя предстоящий азарт охоты, протяжно ржали и рыли копытами землю.
Вот в дверях конюшни показалась красавица-арабка Доминик. Рядом конюх вел крупного породистого гнедого жеребца. Доминик сразу поняла, что лошади подружились друг с другом; Снежинка тихо пофыркивала, игриво косила глазом на гнедого и тянулась к нему губами. Жеребец отвечал ей не менее пылкими взглядами, — если можно так выразиться, если речь идет о лошади, — и призывно ржал.
«Интересно, чей это конь? — подумала Дом. — Я, кажется, его где-то видела.»
Она недолго оставалась в неведении, — появились другие охотники, среди них был, как всегда, в черном, герцог де Немюр. Не заметив Доминик, он подошел к Снежинке и, сняв перчатку, неожиданно нежно провел рукой по морде кобылы и, как показалось возмущенной девушке, что-то прошептал в ухо склонившей голову от его ласки арабке.
Потом герцог оглянулся, — он улыбался, что еще больше взбесило Доминик, - и увидел девушку. Улыбка сразу сползла с лица де Немюра, оно окаменело. Герцог вскочил на стоявшего рядом гнедого и, резко дернув уздечку, заставил его отъехать от белой кобылицы подальше.
Теперь Доминик вспомнила этого жеребца — конечно, именно на нем ехал барон де Парди, когда она встретилась с ним и его другом Мишелем де Круа по пути в Париж.
В памяти сразу всплыло все, связанное с тою встречей. Дом вспомнила, конечно, и виллана Мишеля у реки. «Жаль, что я тогда промахнулась. И не выстрелила в него потом, когда Филипп и Пьер держали его за руки! Собаке — собачья смерть!»
Но ведь он не убил тогда ее пажей. Они лежали под его ногой. Он мог просто раздавить их, как червяков! Но не сделал этого. Почему? Разве такой зверь может быть к кому-то милосердным?..
И Снежинка! Что она значит для де Немюра? Это ее лошадь! Только ее — и герцога Черной Розы, ее Рауля!
Стоило Доминик подумать о нем — и вот он – ее жених, ее муж, уже идет к ней, сияя улыбкой. Прекрасный, как спустившийся с небес бог Аполлон, с луком за плечами. Она вскочила на Снежинку и подъехала к нему.
- Какая красавица! — воскликнул Рауль, потрепав арабку по холке и, положив руку на колено Доминик, слегка сжал его пальцами. Впервые ее жених позволил себе такую смелую ласку. И девушка зарделась от удовольствия. — Как ее зовут?
«Притворяется! А то он не знает!»
- Рауль…Умоляю. Бросьте это притворство! Вы ведь прекрасно знаете эту лошадь!
- Неужели, любовь моя? Я знаю вашу кобылу? - с искренним удивлением спросил он.
Дом даже рассердилась. Понизив голос, она сказала:
- Вспомните же. В замке Руссильон…Четыре года назад. Вы подарили мне ее. К нашей свадьбе.
Он вдруг слегка покраснел.
- Ах, да…Конечно! - Он улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза. — Но мне НРАВИТСЯ делать вид, любимая, что четыре года назад мы были с вами незнакомы… А вам?
Она не могла не рассмеяться.
- Мне тоже, Рауль, - шепнула она. — Мне тоже!
Его рука скользнула по платью вниз, к лодыжке Дом. Но тут он оглянулся — и увидел герцога де Немюра, который следил за каждым его движением с непроницаемым выражением лица. Рауль прикусил губу и отдернул руку, как будто ее ошпарили. Дом заметила этот немой обмен взглядами двух кузенов.
«Да что же это такое? - возмутилась она.— Долго ли этот мерзкий человек будет преследовать нас? Не из-за него ли так сдержан со мной Рауль?» Девушке очень захотелось подъехать к де Немюру и ударить его хлыстом по его смуглому непроницаемому лицу. Боже, как она его ненавидела!
...Но вот уже и их величества оседлали своих коней, и сопровождаемая псарями и доезжачими кавалькада нарядно одетых всадников устремилась к лесу.
Доминик обожала охоту. Ей нравилось скакать, не разбирая дороги, на веселые звуки гона. Нравились предвкушение встречи со зверем, азарт преследования, тот трепет удачи, когда животное вдруг выскакивает прямо на тебя, и ты успеваешь выстрелить в него.
В тот день ловчими были выставлены в лесу под Фонтенбло несколько ланей и олень. Псари спустили собак, — и гон начался. Охотники с криками помчались вдогонку за сворой. Сначала они скакали все вместе — король и королева впереди, — но скоро гон разделился — вероятно, собаки напали на следы разных зверей, — и лай теперь слышался и слева, и справа далеко впереди. Разделились и охотники. Их величества свернули влево, и почти все последовали за ними.
Но Дом, которая хорошо различала голоса собак, поскакала вправо, - здесь лай звучал яростнее и ожесточеннее, - вероятно, гончие преследовали по этому следу более крупную и сильную дичь. За Доминик свернул вправо Рауль, за ним — герцог де Немюр и еще несколько охотников.
Охваченная азартом девушка летела как стрела на своей кобылице; Рауль скакал, отставая на пол-корпуса, на крапчатом выносливом жеребце. Вдруг впереди показалось поваленное дерево; Доминик, не задумываясь, послала Снежинку вперед, и арабка легко перепрыгнула препятствие. Дом чуть придержала кобылу и обернулась, ожидая прыжка Рауля. Он вонзил шпоры в бока крапчатого и также перемахнул через дерево; с не меньшей легкостью препятствие преодолел и гнедой де Немюра.
Но остальные охотники приостановились, ища объезд, и теперь Доминик скакала дальше только с женихом и де Немюром, который следовал немного позади, но не отставал ни на шаг. Как Дом хотелось, чтобы этот черный призрак сзади исчез… испарился… растаял! Девушка подгоняла и подгоняла Снежинку.
Вдруг белая вуаль, приколотая к прическе Доминик, оторвалась, и порыв ветра понес ее назад и вверх. Оглянувшаяся Дом увидела, как легкий кусок ткани повис на ветке дуба очень высоко над землей. Но девушка не остановила кобылицу и продолжала скачку.
Обернувшись еще раз, Дом увидела Рауля, ехавшего все так же почти рядом с нею. Но, к счастью, де Немюр наконец-то отстал! Девушка вздохнула с облегчением. А гон был уже близко. Она слышала яростный лай собак.
Неожиданно деревья расступились, — и Снежинка и крапчатый Рауля вылетели на большую поляну, окаймленную с трех сторон густым непролазным кустарником. Сердце Доминик замерло, — на дальнем краю поляны, окруженный со всех сторон визжащей сворой гончих, не дающих ему тронуться с места, стоял огромный олень с ветвистыми рогами.
Такого красивого и мощного зверя Дом еще не видела никогда. Он не выглядел очень загнанным — хотя с морды его и боков и свисала клочьями пена, все же он был очень опасен, - голова оленя была низко опущена, угрожая бешено лаявшим и мечущимся вокруг него собакам своими острыми как ножи отростками рогов; он рыл копытами землю и тяжело, хрипло дышал.
- Боже правый, Рауль! Какой красавец…- прошептала Дом, натягивая поводья.
А Рауль уже снимал с плеча лук и тянул стрелу из колчана. Он быстро прицелился — стрела пропела в воздухе и вонзилась в шею зверя, но неудачно, слишком высоко, лишь легко ранив его. Олень замотал головой, словно пытаясь избавиться от назойливого кусачего насекомого, и замычал низким протяжным голосом. Псы залаяли и заскакали вокруг зверя еще более остервенело. Одного олень достал ногой, — раздался хруст проломленного черепа, и мертвая собака вытянулась на земле.
Доминик сняла свой лук и, достав стрелу, прицелилась и тоже пустила ее в оленя. Ее выстрел оказался куда удачнее, — стрела попала в грудь зверю. Олень встал на дыбы — огромный, как гора, - и рухнул на бок.
- Я попала, попала, Рауль! — радостно вскрикнула девушка. Собаки бросились всей сворой на оленя, визжа от нетерпения, чтобы начать рвать его на куски… Но животное вдруг с утробным стоном забило передними ногами — и начало подниматься, сбрасывая с себя гончих. Олень встал, — он стоял, шатаясь, и с морды его и с боков текла кровь. Дом заглянула в его темные глаза — и увидела в них такую боль… такую смертную тоску… Это был почти человеческий взгляд.
Сердце девушки неожиданно сжалось, нестерпимая жалость охватила Доминик. Она оглянулась на Рауля — он стоял рядом, скрестив руки на груди, и смотрел на умирающего зверя таким же взглядом и с такой же улыбкой, как в тот день, когда де Немюр пел в музыкальной комнате. Дом вздрогнула - это был взгляд убийцы, безжалостного и хладнокровного.
Надо было прикончить оленя — она понимала это; прекратить его мучения. Она приладила стрелу, — но руки ее дрожали. Вдруг она не сможет сразу убить его, а только продолжит агонию несчастного существа?
И тут что-то мелькнуло в воздухе… И в горло оленя вонзился кинжал. Зверь коротко всхрипнул — и опять повалился на бок. Голова с могучими рогами закинулась назад, глаза закатились. Животное было мертво. Собаки принялись рвать его.
Доминик не надо было оборачиваться и смотреть на того, кто бросил кинжал. Такой меткий бросок мог сделать лишь один человек. Это был герцог де Немюр. Он подошел к оленю, наклонился, выдернул из его шеи свой кинжал и несколько раз вонзил клинок в землю, очищая его от крови. Лицо его было мрачным и замкнутым. Обернувшись к Доминик, герцог вдруг сказал ей:
- Если уж вы что-то делаете, графиня, доводите это до конца. Неужели вы так жестоки?
Доминик молчала. Ему ли, этому негодяю и насильнику, говорить о жестокости? Но она все еще была под впечатлением происшедшего.
Вдруг лицо его слегка смягчилось, словно он понял ее состояние. Он шагнул к ней и, не обращая никакого внимания на Рауля, достал из-за пазухи и протянул Доминик ее вуаль.
- Возьмите, графиня, - сказал де Немюр. — Вы потеряли ее.
Он повернулся и пошел прочь. Доминик растерянно смотрела ему вслед. Подскакали охотники, король, королева. Они поздравляли графиню де Руссильон с удачной охотой. А она сжимала в руке вуаль и думала — неужели он ради этого клочка ткани лазал на дерево?
В это сложно было поверить. Но это было так. И этот знак внимания де Немюра насторожил и даже напугал Доминик. Она незаметно отъехала от толпы охотников — и уже хотела выкинуть вуаль… Но вдруг девушку охватило странное желание поднести ее к лицу. Оно было настолько сильным, что не на шутку изумило Доминик. Что это с нею? Как могло ей это только взбрести в голову? Дом смяла тонкую ткань и бросила ее в кусты, чувствуя себя почти преступницей. Рауль же ничего не сказал ей о поступке своего кузена, но всю обратную дорогу он был очень мрачен.
...В ту ночь Доминик приснился странный и страшный сон. Она лежит совершенно обнаженная на кровати в комнате своих сестричек, в ночь после своей свадьбой с Черной Розой. Он не уехал в Каркассон, и должен прийти к ней. Она любит его и ждет. За окном полная луна, она освещает спальню своим призрачным светом.
Скрипит дверь — и Он входит. Он одет в черное, и на лице его черная маска. Доминик пугается — он ли это? Почему он в маске? Но он улыбается — и она узнает его ослепительную улыбку. Конечно, это Рауль!
Он подходит к кровати. Дом вся дрожит от предчувствия. В голове ее проносятся слова Черной Розы, подслушанные ею когда-то — о том, как он будет любить свою молодую жену. Сердце Доминик бешено стучит. Он садится в изножье постели, и она видит, как наклоняется вниз его темная голова… Вот сейчас, сейчас он начнет целовать кончики пальцев ее ног — как говорил... Она замирает в сладком предвкушении.
Но вдруг он грубо хватает ее ноги, разводит их широко в стороны и мгновенно привязывает их к столбикам кровати. Прежде чем она успевает опомниться, — он уже оказывается сверху и, так же грубо схватив ее за руки, привязывает ее запястья к столбикам в изголовье. Теперь Доминик лежит как распятая, обнаженная и совершенно беспомощная. Она вдруг с ужасом понимает — что это не он, не ее Рауль, а де Немюр!.. Она ошиблась… и позволила этому монстру войти в свою спальню! О, что с нею сейчас произойдет?..
Его улыбка превращается в волчий оскал. Дьявольская улыбка! Он шарит руками по ее телу… Доминик извивается под ним… Но он слишком тяжел. Она ничего не может сделать!
Он начинает целовать ее грудь… живот… шею… но его поцелуи больше похожи на укусы, они причиняют ей боль. Она вскрикивает. Но ему это, похоже, только нравится, и он впивается зубами в ее трепещущее тело… Как больно! Но вот он поднимает голову и приближает свое лицо к ее лицу. Доминик в нестерпимом ужасе видит его светлые глаза в прорезях черной маски. Они почти белые… как тогда, когда де Немюр разъярился, слушая баронессу де Гризи. О, что сейчас будет?..
…Но вдруг его как будто кто-то сбрасывает с постели. Затем путы, связывающие руки и ноги девушки, ослабевают и спадают. Доминик приподнимает голову, — и видит своего избавителя. Как странно, — он тоже весь в черном… и на нем тоже черная маска! Но, раз он освободил ее, — конечно, это Рауль! Он садится на кровать. Она, вся дрожа, обнимает его и прижимается к его широкой груди. «Рауль, - шепчет она, - ты спас меня! Мой любимый! Мой единственный!»
Но он отстраняется, — и Доминик видит, что он молча качает головой. Она в недоумении. Она вновь хочет обнять его… Но он снова отодвигается. И вдруг он протягивает ей руку — и при лунном свете она видит на его ладони какой-то маленький сверкающий предмет. Что это?..
Доминик осторожно берет ЭТО… И сразу же узнает. Это флакон с рубиновой пробкой. Тот самый, который она когда-то нашла в комнате сестричек около ванны, а потом, ночью, выбросила в окно, в ров. Дом поднимает глаза на человека в маске, — он знаком показывает ей, чтобы она открыла флакончик. Но ей почему-то страшно сделать это. Но она преодолевает этот страх, и вот ее пальцы тянут рубиновую пробку. Флакон открывается… И густой волнующий чувственный аромат наполняет ее ноздри.
Тут Доминик вскрикнула — и проснулась. Сердце ее колотилось где-то у горла. Она была вся мокрая, как мышь. Но самое ужасное было не то, что девушка увидела во сне… А то, что она вспомнила!
Тот вечер в музыкальной комнате, когда де Немюр наклонился, чтобы взять у нее лютню… Его волосы были так близко от лица Доминик. Тогда она почувствовала НЕЧТО… Это был аромат, легкий, едва уловимый аромат, исходивший от его волос! Тот же запах, что и из флакона в комнате Черной Розы!
И ее вуаль… Она была на груди де Немюра. Он достал ее из-за пазухи. И теперь Доминик поняла, ПОЧЕМУ она хотела поднести вуаль к своему лицу. От нее тоже шел этот аромат!
Дом вдруг начало трясти. Прошло четыре года, четыре долгих года с тех пор, как она открывала драгоценный флакончик в комнате сестричек. Этого аромата она больше нигде не встречала, не ощущала его. Но забыть его она не могла! Она могла забыть голос Черной Розы… Его походку… Его фигуру… Его улыбку… Но не этот чувственный волшебный запах! Этот запах был неразрывно связан в ее памяти лишь с одним человеком — и этот человек был ее мужем! Но Рауль…От него этого аромата не исходило ни разу. Этот запах не принадлежал Раулю! Как же так?
А де Немюр… де Немюр не мог быть Черной Розой! «Он сидел в тюрьме, как раз в то время, когда шли Альбигойские войны. Все эти четыре с половиной года!»
Но это обстоятельство не успокоило в этот раз Доминик. Наоборот — ее заколотило еще больше.
«А вдруг… а вдруг он не сидел в это время в тюрьме? Вдруг он был на войне? Тогда и маску можно объяснить… Да, все думали, что он в заточении — а он был на войне!» Зубы девушки начали выбивать дробь. Де Немюр!.. Насильник…Убийца собственной невесты - Черная Роза?.. Уж не снится ли ей еще один кошмар?
«И он правша! И он дрался за Снежинку! И этот аромат… Боже, помоги мне! Я схожу с ума!»
Она глубоко вздохнула. «Надо прийти в себя. Привести в порядок чувства. Расставить все по местам.»
И вдруг она вскрикнула от радости. Ведь есть еще одно, ГЛАВНОЕ доказательство! Кольцо! «Кольцо находится у моего мужа, настоящего мужа! Если оно у Рауля, — то я вычеркну из памяти де Немюра! Забуду об этом монстре, как будто его и на свете никогда не было!»
24. Рауль размышляет.
Рауль де Ноайль стоял у окна в своем дворце на улице Жуайез и читал письмо, из-за которого его разбудил дворецкий ни свет ни заря, в десять часов утра. Но письмо от королевы Франции подождать не могло, и Раулю пришлось, чертыхаясь, вылезти из постели и вскрыть послание. Ничего особенно нового он не ожидал прочесть… и так оно и оказалось. Бланш была в ярости из-за неудавшейся игры с де Немюром, и в этой неудаче винила королева, конечно, герцога де Ноайля. А разве Рауль был виноват, что Робер разгадал часть их плана?
И все это время, с тех пор, как де Немюр дал Розамонде обещание, кузен Рауля почти ни разу не выдал своих чувств, хранил на лице непроницаемое равнодушно-спокойное выражение, был так сдержан и хладнокровен?
Робер выдал себя всего один раз,—в тот день, когда Рауль и Доминик вошли в залу для приемов рука об руку и объявили о своей помолвке их величествам и всему двору. Только в ту минуту Рауль увидел, как его спокойный надменный кузен побледнел как полотно, как сверкнули его светло-серые глаза…Как судорожно сжались в кулаки руки…С такой силой, что потом Рауль заметил кровь на ладонях де Немюра,-так вонзились в них ногти Робера.
Да, то был миг торжества—и Рауля, и королевы! Но де Немюр вновь обрел хладнокровие, и с тех пор не давал двоим заговорщикам повода насмехаться над ним.
И теперь Бланш бесилась. Ей казалось, что Рауль плохо дразнит кузена. «Где же ваша страстность?—брызгала ядом королева.—Или вы всю ее, без остатка, извели на меня? Графиня—ваша невеста! А вы ведете себя, как безусый юнец, щенок, никогда не прикасавшийся к женщине. Поцелуйте ее. Прижмите к себе. Покажите де Немюру, что вы—ее господин и повелитель. Заставьте его ревновать! Любой ценой!»
Де Ноайль чувствовал себя между двух огней. С одной стороны—взбешенная Бланш де Кастиль. С другой—его холодный внешне спокойный кузен. Но под этим спокойствием Раульугадывал вулкан, который, проснувшись, затопит раскаленной лавой все вокруг. Кто опаснее в этом положении для Рауля—де Немюр или королева? Молодой человек склонялся к первому. Робер непредсказуем. То, как он ворвался в спальню Бланш, было слишком свежо в памяти де Ноайля. Если Робером вновь овладеет этот приступ безумия…Нет, даже думать об этом не хочется!
Поэтому Рауль был столь осторожен…разумен…рассчитывал любой свой жест, любое слово при встречах с Доминик. Де Немюр следил за каждым его шагом, и де Ноайль нигде не чувствовал себя защищенным от этой слежки. Даже в своем собственном дворце!
«Наверняка, у него есть здесь свои шпионы. - Думал Рауль. Низкий сам, он считал подлыми и всех остальных, хотя и знал, что его кузен до смешного щепетилен в вопросах чести. - И эти шпионы докладывают Роберу обо всем. Впрочем, осталось ждать недолго…Шесть дней,— и уже никто не сможет отнять у меня Доминик!»
Была и еще одна причина для сдержанности Рауля. Он обожал ожидание того, что должно было произойти между ним и каждой его новой жертвой. Он не набрасывался на первую подходящую женщину, о нет! Он выслеживал…наблюдал…примеривался…рассчитывал ... мечтал…В мечтах он проделывал все то, что потом свершал наяву, - и порой эти его фантазии оказывались куда сладостнее и приятнее того, что получалось с его жертвами в жизни. Поэтому Рауль как мог продлевал ожидание. И, только когда желание становилось нестерпимым,—начинал действовать.
Началось все восемь лет назад, с невесты Робера, красавицы Эстефании. Рауль возжелал ее как только увидел. Но он искусно скрывал свои чувства, даже избегал девушку. А в мозгу его уже крутились планы, как безнаказанно овладеть прекрасной испанкой, не попасться при этом.
Маскарад был воистине чудесной находкой для Рауля! Ему сразу пришло в голову, что, если у него будет костюм такой же, как у кузена, он сможет без труда проникнуть в спальню юной маркизы. Эстефания не придерживалась слишком жестких правил этикета, она была девушка своевольная, жизнерадостная и прямая. Рауль не раз видел, как она целуется с Робером…Дает ему обнимать себя…Возможно, де Немюр даже уже взял ее девственность? И вот выпал прекрасный шанс выяснить это.
И в ту ночь в замке Фонтене Рауль в маскарадном костюме, неотличимом от костюма де Немюра, вошел к Эстефании. Она, думая, что перед нею жених, отослала служанку. Сама сбросила рубашку и начала целовать его, шепча что-то по-испански. В этом Рауль не солгал Розамонде,— невеста де Немюра отдалась сама, страстно и безоглядно…К большому удивлению Рауля, оказавшись девственницей.
Они лежали рядом на постели, утомленные любовью, и она целовала его тело. И вдруг она назвала его «Робер». Тут что-то с ним случилось…Это ненавистное имя пробудило в Рауле нечто темное, страшное, вставшее откуда-то из глубин сознания. И он начал бить Эстефанию, по лицу, по ее обнаженному телу. Потом перевернул ее на живот—и взял сзади, грубо, с размаху. Она сопротивлялась…стонала…плакала…умоляла не делать с ней этого. Но она повторяла: « Робер…Робер…» И Рауль не мог остановиться. Потом он опять начал бить ее. И вдруг ей удалось, защищаясь, сорвать с него маску. И она увидела его лицо. Отшатнулась, страшно закричала—и выбросилась из окна.
Вот что случилось в ту ночь. И в ту ночь, с Эстефанией, Рауль испытал неведомое им доселе наслаждение. Не тогда, когда девушка сама отдалась ему, добровольно и с любовью,-а когда она сопротивлялась, плакала, умоляла. И с тех пор Рауль мечтал только о ТАКОМ чувстве. К счастью, в окрестностях замка Ноайль было полно крестьянок, смазливых и юных. С них юноша и начал. Перебравшись в Париж, он стал выслеживать горожанок. Ему нравилось оставаться неузнанным, и обычно он надевал, отправляясь на очередное приключение, маску.
Рауль считал эти похождения вполне невинными. Девственницы попадались ему не так часто; а наставить какой-то плебейке синяков да укусить несколько раз — разве можно счесть это большим преступлением? Да эти девки должны ему ноги целовать уже за то, что ими обладает не кто-нибудь, а сам герцог!
Но однажды Рауль перегнул палку. И, что самое неприятное,— случилось это в замке Ноайль, где он долго выбирал себе очередную жертву, пресытившись немытыми вилланками. И остановил свой выбор на камеристке сестры Розамонды, по имени Люси.
…Девушка оказалась на удивление крепкой и сильной. Они долго боролись, прежде чем Раулю удалось связать ее, разорвать на ней одежду и изнасиловать. Он ударил Люси несколько раз по лицу и, когда она затихла, решил, что девушка потеряла сознание, и развязал ей руки и ноги. Но тут вдруг она вскочила—и набросилась на него. Она расцарапала Раулю лицо…Укусила в руку так, что остался глубокий шрам…А Рауль пришел к ней с кинжалом. И он вонзил его в живот Люси. И почувствовал вдруг опять дикое наслаждение. И бил -снова…и снова. Пока глаза ее не потухли. А потом пошел к себе и напился до полусмерти.
В таком виде и нашла его утром Розамонда. Она простила брата, после его долгих молений и просьб о прощении, списав этот ужасный случай на то, что Рауль был пьян.
Но Рауль понял теперь, что ему нравится не только насилие—но и смерть своих жертв. Однако, следовало быть крайне осторожным… И он редко прибегал к кинжалу, только когда был уверен полностью в своей безнаказанности.
…А теперь впереди, через несколько дней, было самое сладостное, самое незабываемое приключение, сулящее Раулю воистину неземное наслаждение! Он уставился в окно невидящим взглядом, забыв о письме королевы, и прошептал имя: «Доминик....» Она подарит ему сказочное блаженство! Рауль был уверен в этом! Ни одну женщину он не хотел, как ее. Ни одна женщина не вызывала в нем таких сильных чувств. Он ЛЮБИЛ ее!
Он опомнился и снова вернулся к посланию Бланш. « Если уж вы такой неумелый жених,-писала королева, - окажитесь, по крайней мере, умелым мужем! Обрюхатьте свою милую женушку как можно скорее, и привезите во дворец. И мы сообщим нашему любимому Роберу, что она—его жена! Вот будет веселая сцена!»
«Нет уж, дорогая Бланш,-усмехнулся Рауль.— Я слишком долго плясал под вашу дудку! Ненавижу беременных женщин! И в этом есть и ваша вина, мадам! Когда я стал вашим любовником, вы как раз ждали ребенка…И какой же ненасытной вы были в постели! Как издевались надо мной, заставляя терпеть ваши жестокие прихоти, исполнять ваши мерзкие желания! Вы были мне отвратительны, мадам. Я сносил это только потому, что вы - королева. Любую другую женщину я бы давно искромсал на куски!»
Нет! Доминик не понесет. Он этого не допустит! Вытравить плод—пара пустяков. Кому нужны эти дети? Дурачкам вроде де Немюра и Розамонды…Никаких детей!
Доминик будет принадлежать только ему, Раулю! Он еще не придумал, как поступить с нею, когда они приедут в Прованс, где он собирался провести с юной прекрасной женой медовый месяц. «Заставить ее ходить по замку обнаженной?...Я мог бы обладать ею в любой момент, где и когда мне захочется. Или, наоборот, одеть ее в глухое платье…как монашку. Ткань так приятно разрывать, когда под нею трепещет женское тело! Во всяком случае, я заставлю ее выполнять все мои прихоти. Она бесстрашная и сильная… Как приятно будет укротить ее! Она будет делать все…все, что мне захочется! А если нет? Тогда взять арапник, раздеть ее..и хлестать …не сильно…чтобы не оставить глубоких рубцов. Но все же следы хлыста на ее белоснежной коже… это возбуждает меня уже сейчас!»
..Он знал, что долго не сможет насытиться этой девушкой. «Возможно, пройдет не один месяц, или даже год, прежде чем она надоест мне. И тогда…только тогда , окончательно сломленная, покорная, ко всему равнодушная, постаревшая и подурневшая,—она достанется де Немюру. Если он еще захочет ее.»
Рауль вновь вернулся к письму Бланш. Она писала, что не сможет присутствовать на его венчании с Доминик де Руссильон, - и короля там тоже не будет. « Не забывайте, герцог, что все же эта девица уже замужем, и вы совершаете грех, беря ее в жены при живом муже. Я, как добрая католичка, не могу участвовать даже помыслами в подобном святотатстве. А потому завтра я и Людовик отправляемся в Реймс, и пробудем там несколько дней.»
Да, Бланш умывает руки! Ну что ж, Рауль на нее не в обиде. Пусть даже при венчании никого не будет вокруг…Лишь бы Доминик была в церкви и сказала священнику заветное «да»!
А первая брачная ночь будет здесь, во дворце Рауля. Самое интересное — что дворец де Немюра рядом; лишь пятнадцать туазов и высокая ограда посредине разделяют стены двух зданий. Когда-то любящие друг друга брат и сестра, Генрих и Маргарита, он —женившись на испанке донье Санче, она — выйдя замуж за герцога де Ноайля, пожелали возвести рядом два дворца на улице Жуайез, чтобы быть ближе друг к другу. Здесь же и родились их первенцы: у доньи Санчи — Робер, у Маргариты, через два месяца — Рауль. Летом семьи жили в Париже, осенью, с приближением холодов, перебирались в Прованс, где замки де Немюра и де Ноайля соседствовали тоже. Естественно, мальчики, практически ровесники, постоянно общались между собой.
Но Раулю казалось теперь, что не было дня и часа в его жизни, когда бы он не ненавидел своего кузена Робера. Робер был всегда на первом месте — в учебе, в детских играх...во всем! Состязались ли кузены в стрельбе из лука, или в верховой езде, учили ли они языки, занимались ли музыкой или сочиняли стихи, - Робер все делал лучше, все давалось ему проще и легче, он всегда выигрывал!
А Рауль…Рауль всегда догонял, только догонял своего кузена и никогда не мог догнать! И, в один прекрасный день, Раулю это надоело. И он сказал себе так: « Я не могу догнать Робера, - но я могу его остановить! И,переступив через него, я пойду дальше. Я стану первым…А он останется лежать сзади.»
Эта мысль пришла Раулю на ум очень давно, еще когда он был подростком. Но уже тогда это была мысль именно о смерти кузена — о том, что Робер останется лежать и не поднимется уже никогда. Уже в более старшем возрасте эта идея оформилась более полно. Робер был не только кузеном Рауля. Он стал, после смерти отца, обладателем трех титулов: двух графских — Арманьяк и Родез, и герцогского — Немюр. И огромного, сказочного состояния.
Рауль, хоть и был герцогом де Ноайль, опять чувствовал себя обойденным и ущемленным своим счастливым двоюродным братом. Да, Рауль тоже был богат, - но не так несметно, как Робер!
За что все — Роберу? Несправедливость судьбы! А ведь только одно отделяло Рауля от этих гордых титулов и богатства. Это был сам Робер, ибо, если он умрет и не оставит наследника, все перейдет к Раулю!
Но Робер был молод и здоров. И не собирался скоро покинуть этот мир. Раулю невыносимо было видеть его, красивого, всегда улыбающегося, блестящего…
Не это ли тоже повлияло на де Ноайля, когда он изнасиловал невесту кузена? Возможно. Ведь и самая красивая девушка — Эстефания — тоже доставалась Роберу. И, когда донья Санча выгнала сына из замка, обвинив его в преступлении против собственной невесты, Рауль очень надеялся, что мать Робера обратится к королю с просьбой передать майорат ему, де Ноайлю…Но донья Санча слегла. А потом она простила своего сына.
Затем пути де Немюра и Рауля разошлись. Они почти не встречались. Пока в замке Немюр-сюр-Сен не случилось того памятного обоим нападения Робера на королеву. О, как хотелось Раулю в ту ночь убить кузена! Если бы не Бланш…Она - увы! - помешала де Ноайлю расправиться с ненавистным родственником.
Робера бросили в тюрьму. Рауль молился, чтобы де Немюра казнили. Но и тут проклятый кузен выкрутился, отделавшись одиночным заточением. А Рауль отправился добывать славу в Лангедок вместе с графом Симоном де Монфором.
О, они славно повеселились с Симоном, вешая и сжигая еретиков! А уж с еретичками было еще забавнее. Вот где Рауль смог не таясь наслаждаться своими фантазиями! И вдруг — появляется некто, в черной маске и показывает королевский указ,— что Людовик назначает его командующим войском, дает ему почти неограниченные полномочия, герцогский титул…
Рауль был взбешен. Этот неизвестный выскочка сразу пресек зверства и казни, запретил, под страхом смерти, насилие и грабежи. Рауль и Монфор терялись в догадках — кто этот человек, именовавшийся Черной Розой? Они попытались избавиться от ненавистного герцога. Де Ноайль нанял людей. А наймиты ошиблись — убрали беднягу де Брие, жениха Розамонды Потом была еще одна попытка — в решающем бою под Тулузой, когда де Ноайль уже узнал, что Черная Роза — Робер. Но и тут клевреты Рауля смогли лишь ранить Черную Розу…Сколько ушло денег, сил, времени! И все оказалось напрасным. Робер был как заколдованный. Ничто не брало его!
Теперь де Немюр на свободе, вновь богатый, влиятельный. Ему вернули и земли, и титулы. Бланш боится его — потому что подписала документ, оправдывающий кузена и рисующий ее самое отнюдь не в лучшем свете…И имя Рауля тоже там упоминается. Вырвать у Робера эту бумагу — любой ценой! И можно расправиться с ним сразу же!
Но сейчас Рауль не будет об этом думать. Сейчас в его мыслях царит лишь Доминик де Руссильон, рыжеволосая красавица. Через шесть дней он привезет ее сюда…И проведет с нею ночь.
Как жаль, что де Немюр не увидит, как Рауль будет в первый раз брать ее! Хотя…если раскрыть окна, раздвинуть занавеси…Быть может, Робер будет в своем дворце в ту ночь? Наверняка будет! И, если он и не увидит, как Рауль будет обладать Доминик,— то уж ее крики он услышит! « А можно ее и к окну подтащить…за волосы…обнаженную…Пусть Робер сходит с ума! Я выставлю стражу везде. У всех дверей! Если даже мой ненормальный братец озвереет и попытается ворваться в мой дворец,— мои люди прикончат его, как бешеного пса!»
Эта идея очень развеселила Рауля. И возбудила его. О, час мщения близок! И сладок, как никогда!