Имбирный дождь моросит
сквозь сумерки. Дом. Сад.
Далёкой трассы гранит.
Тишина спустилась с экватора,
беспокойством охровых крон.
Прольётся низкое небо на
поля. Зальёт горизонт.
Шепчи мне иные пути.
Тоска закружиться вспять.
Сегодня тебе не найти
покоя. Ко мне присядь.
– Привет, Хаджа, Алейкум!
Поцелуй, улыбка. – Салям.
А вечер строг и угрюм,
на старой улице Там.
Сменяет осень рубище.
Друг другу скажем: – Смотри,
в лесах становится чище,
имбирный ливень внутри.
– Послушай, бежит детвора
дворами. Их смех и гам…
Вот беззаботность! Густая пора.
– А может, махнём в Амстердам?
– Наверное, слышал, Хаджа,
весь опия урожай
спалило солнце. Душа,
по-прежнему ищет рай.
– Извелся род палачей.
– Так значит, нет смысла шалить?
– Ах, где бы достать свечей,
чтоб славить Всевышнего прыть!
– Спроси в иудейском квартале,
Творцу плевать, чей воск.
– Цыгане на днях нагадали,
холодную зиму, мороз.
В айране капли росы,
уж сколько недель смеркается.
– Хаджа, может, знаешь ты,
где Шахерезада, красавица?
Всё губы надменно сжаты?
– Да нет, померла уж девица.
смогла после порции яда,
стать белой пепельной птицей.
– Давно ли ходил в Мекку?
– Давненько. Забыл, где юг.
Всю память я выбросил в реку,
теперь старику недосуг,
лишь помню иные цвета.
– Всё можно простить старику!
– Коль ночь на дворе, тогда,
припомнить одно могу:
Привет, Алейкум Салям,
и двое в саду говорят,
в саду на улице Там,
и в Татарии – листопад.
VI.2004