Помнить всех поименно... А помним ли? (Очерк)

   Дни Победы проходят под песню о «празднике со слезами на глазах», под бравурные слова о том, что фронтовики являют собой пример несгибаемого мужества и отваги, и что «никто не забыт». Мы наблюдаем, как они, спасшие Родину, подходят к монументам поклониться памяти своих товарищей. Мы чествуем их, оставшихся в живых, и замечаем, что с каждым годом ветеранов становится всё меньше и меньше, что бодро распрямить плечи и печатать шаг они уже не могут. Они были несгибаемыми в страшное для Родины время, но согнулись, сгорбились под тяжестью прожитых лет. Сейчас ветераны окружены вниманием – и бесплатные путевки в пансионаты выделяются, и бесплатные лекарства, и другие льготы предоставлены. Но радуясь за этих фронтовиков, горько, что многие ушли в мир иной, не успев ни квартир получить, ни другими льготами воспользоваться. А если бы заботу стали проявлять раньше, может быть, до наших дней дожили б не единицы?
   Из семьи Александра Николаевича Семеняка на ту страшную войну ушли трое: его отец Николай Васильевич, его старший брат Иван и он сам. Отца и брата призвали в армию летом 1941 года. Иван Семеняк, 1921 года рождения, пропал без вести – в сорок первом от него пришли 3 письма, а с начала 1942 года он замолчал – ни писем, ни похоронки, и никаких сведений о том, где он мог погибнуть, семья не получила. Николай Васильевич успел повоевать подольше – он погиб в начале 1943 года. Сейчас только сам Александр Николаевич помнит о погибших в боях за Родину отце и старшем брате...

   ВОСПОМИНАНИЯ А.Н.СЕМЕНЯКА ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

   Я жил в Саратовской области, в колхозе «Победа». Колхоз был богатый, хорошо жили. Никто о плохом не думал, вдруг по радио объявляют – война. И всё изменилось. Сразу же забрали отца, старшего брата, вообще всех мужчин села. Остались женщины, старики и дети. Мой отец Николай Васильевич в гражданскую войну воевал с Буденным, и в начале 1943 года погиб где-то недалеко от Киева. От брата Ивана в 1941 г. получили 3 письма, а с 42 года – ни похоронки, ни весточки. Так ничего и не знаем о нем.
   Я в 1941 в восьмом классе учился. Зимой из школы взяли троих пацанов, которые получше других учились, и направили в МТС на обучение на трактористов. Еще в МТС девушек начали обучать. Посевную мы отработали, уборку. Да, а во время уборочной я на тракторе таскал комбайн, на котором ездила моя двоюродная сестра. Комбайны тогда такими были, нужно было тянуть чем-то. Зябь вспахали, трактора отогнали в МТС на ремонт. А в феврале 1942 года меня призвали и отправили в Саратов, на танкиста учиться. Двигатели, коробка передач в танке такая же, как и в тракторе, мне уже знакомы были. Только трактора от стартера заводились, надо было крутить, а танки - на аккумуляторах. Мы на заводе танки, привезенные с фронта, ремонтировали и еще на полигоне обучались. Командир командует: «Приготовиться!» «Готов» - отвечает радист-стрелок. И в этот момент я должен остановиться, а стрелок провести выстрел. Поначалу тормозили перед выстрелом, пока не привыкли. А потом в боях уже и на ходу стрелять научились.

   Боевой путь – из пекла в пекло

   После учебы я попал в дивизион, который входил в Резерв Ставки, нас бросали с одного фронта на другой. Сначала направили нас под Сталинград. Очень горячие там бои были! Больше всего полегло пехоты – танкистов-то хоть броня защищала, а пехотинцы гибли один за другим... А когда переправлялась часть с одного берега на другой, никто не знал, доберется ли. Вода краснела от крови.
   Сначала воевал только Сталинградский фронт, потом сформировали Донской, и началось наступление, армию Паулюса окружили. Паулюсу было предложено капитулировать, но он отказался, ждал подмогу. А наш дивизион и еще две дивизии навстречу направили, и мы шедшую на выручку Паулюсу армию «Гот» разбили. Паулюс понял, что подкрепление не подойдет, и капитулировал. Но к тому времени, когда он сдался, наш дивизион уже перебросили под Ленинград. Окруженных зачищали другие части.
   Мой танк под Сталинградом был подбит. Мы через люки вылезли, меня и радиста ранило, но не сильно. В полевом госпитале лечились, часть наша передислоцировалась, и мы с нею.
   Экипаж у нас как сформировался на Сталинградском фронте, так и не менялся. Моим командиром был Жарлыгасов Арзизян с Казахстана, старше меня года на три. Его в армию призывали еще до войны. Мы за время войны потеряли одного радиста под Ленинградом, и то не в бою, а на отдыхе. Он отошел немного в сторону, и под снаряд попал. Ранение у него тяжелое было, и радиста нам другого дали.
   В дивизион входили пехота, артиллерия, разведка, танки – и все одной семьей жили. Курить нечего – на пять человек одну сигаретку делили. Хоть пехотинец, хоть танкист, всё равно поделимся. Если у нас еды нет, а у пехотинцев есть, они делились. Взаимовыручка была. И командиры хорошие были.
   Под Ленинградом жутко было. Сначала встали километрах в двух от города. Комиссар ходил в сам город, от него мы и узнавали, как там люди выживают. Сами-то мы бывали только на окраине – всё разбито. Потом нас перебросили под Мясной бор, на Волховский фронт.
   Под Мясным бором была настоящая мясорубка. Там единственная дорога, по которой снабжали Ленинград, по низине проходила. Наши в низине стояли, а на горе – немцы. Гора высокая, как Мамаев курган, но длинная, несколько километров. Вторая Ударная армия отбила эту гору, но не смогла удержать, хотя надо было её беречь, как зеницу ока. Надо было дальше наступать, а сил не хватило. Немцы там такие большие силы собрали, хотели удушить город совсем. А когда мы прибыли, наступление заново началось, мы деревню за деревней освобождали, потом железную дорогу перешли, соединились с частями, которые от Тихвина наступали. Но в Ленинград не заходили. Прорвали блокаду, развивали дальше наступление.
   После Ленинграда попали мы на Курскую битву. Прибыли с Волховского фронта , и сразу в бой. Там была битва машин, воевали железки – артиллерия и танки, а пехота ждала своего часа. Наших танков подбито меньше, чем немецких. Тигры боялись наших тридцатьчетверок, как увидят – разворачиваются и убегают. Потому что Т-34 маневреннее, быстрее, а Тигр неповоротливый, попасть в него проще. А целились мы завсегда в башню. Если и не пробивали, то она деформировалась – ни люк не открыть, ни выстрелить. Как только пушку разворотит – танк пропал, и танкисты не могут выбраться. У нас в дивизионе было 20 танков, после Курской осталось 12 или 14. И то многие машины отремонтировать можно было. Из наших танкистов погибло там 4 человека, кроме этого раненые были...
   После Курской битвы немцы совсем растерялись: бежали, только догоняй. А нас на отдых отправили, да пополнение к нам прибыло, мы обучали.
   Освободили Украину, до Германии дошли. Наш фронт шел к Берлину, но застрял ближе к Чехословакии – очень большое сопротивление встретили, не смогли подойти вовремя, как предписывал Жуков.
   Но потом приказ – перебазироваться. Нас на платформы погрузили. Берлин еще не был взят, а мы уже ехали на восток. И Победу справляли в Монголии. Мы стояли в Чайбалсане, готовили позиции. Потом туда же прибыли другие части, и мы от тех ребят узнали, как Берлин брали.

   Разгром Квантунской армии, Монголия

   Воевали с японцами недолго. Если сравнивать немцев и японцев, то немцы воевали, конечно, лучше. У Японии и такого мощного оружия не было, танки и самолёты устаревшие. Противотанковые орудия у них, в основном, калибра 37 и 47 миллиметров, самый большой калибр пушек у японцев 120, но таких мало было. А у немцев вон под Ленинградом такие пушки стояли, что через ствол человек мог пролезть, снаряды к ним подымали лебедкой. Если та пушка стреляла, то от танка ничего не оставалось. А от японских мы несильно страдали. 9 августа началось наступление, а 3 сентября Япония уже капитулировала. Но японцы не все приказа послушались, некоторые продолжали воевать. Меня ранило уже после боев, когда мы возвращались. Танки не своим ходом шли, мы на броне сидели. Проехали Большой Халхин-Гол, а Малом Халхин-Голе попали под обстрел. Разорвался рядом снаряд, и мне осколком кисть разворотило, командира ранило в плечо, а радисту нашему руку совсем оторвало.
   Попали в госпиталь, с неделю вместе с командиром лежали, но у него рана более серьезной была, и его перевели в другой госпиталь. Так и расстались мы с командиром, с которым всю войну прошли.
   После госпиталя вернулся я в свое подразделение. Меня в Особый отдел вызвали. Тогда особистов очень боялись, думаю, что случилось. А там полковник интересуется, как здоровье. А рука у меня так и осталась покалеченной, пальцы плохо слушаются, как будто не родные. Потом давай выспрашивать, кто отец, какая родня. А что родня? Отец - коммунист, у Буденного служил, погиб в 1943, старший брат тоже, наверное, погиб, потом у как от него ни весточки никакой не было. Про дядей и теток рассказал. И полковник говорит: будешь работать у нас. И до 1949 г. я в Особом отделе прослужил, ездил с тем полковником. Был и водителем, и задания разные выполнял.
   В Монголии были предательства со стороны местных, а со стороны наших – мародерство. Солдаты забирали у скотоводов 5-6 баранов и грозили – не смей сообщать. У монголов было много овец, ну а лошадей, верблюдов намного меньше. Вот мы и выявляли такие случаи. А некоторые умудрялись самострелы себе делать. После войны стали многих отправлять домой. Но не всех сразу. Тех, кого призвали в армию году в 38, 39, в первую очередь. Были люди, что 8-10 лет служили, и среди них самострелов не было. Этим занимались те, кто и по два года не служил. Призвали только в 44-ом, и на фронте человек не был, а уже служить устал! Обмотают руку тряпкой, прикладывают хлеб и через него стреляют. И врачи не сразу догадались, думали, что местные подстрелили. Потом разоблачили. В Монголии, пока я служил в Особом отделе, таких было человек 15 на моей памяти.

   А дома ждала разруха

   А в 1949 г. я демобилизовался. На своей родине в Саратовской области недолго побыл. Колхоз совсем не тот, что был до войны. Многие на фронтах погибли. Из стариков с фронта за всю войну только трое вернулось. Один пришел инвалидом, у него жена умерла, трое детей осталось. Во время посевной он полный карман пшеницы принес домой, чтобы размолоть и кашу сварить детям. Его на 5 лет осудили. А другие, что с фронта возвращались, смотрели, каким село стало, и сматывались. В колхозе техника развалилась, ремонтировать нечем, лошадей не осталось - всё хозяйство в упадок пришло. Где-то колхозы уже переходили на денежную оплату, а там оставался трудодень. А что на него возьмешь? По всему Повольжью голод был в послевоенные годы, вот и не переходили здесь на денежную оплату. Если урожаи были, и на трудодень можно было заработать хорошо. Когда я на тракторе работал, в конце года от колхоза получил тонну чистой пшеницы за трудодни. Часть пшеницы смололи на муку, а остальную сдал на элеватор, получил деньги. Можно было жить, младшему брату тогда одежку купили. А после войны в неурожайные годы на трудодни ничего не приходилось.
   Я походил по селу: около тридцати домов жилыми остались, остальные с заколоченными окнами стоят. А что там делать, на что жить? Я забрал мать и братишку младшего и переехал в Казахстан.
   Там сначала работал на заводе, потом в школе сельского хозяйства мастером. А потом в местном отделе КГБ разузнали, что я был особистом, и меня за бока – работай у нас. Не хочешь выполнять задание партии – положи партбилет на стол.
   Расследовали там разные дела. Вот товарный состав с рельсов сошел. Выяснили, что ремонт дороги был проведен плохо. Шпалы старые убирали, а новые плохо закрепили, не везде костыли забили. Кто из рабочих работу не доделал, неясно, но мастер обязан был проконтролировать. Его осудили. В совхозе кочегар заснул, а в кочегарке пожар случился. Как он сам не сгорел, неясно, посадили его на 5 лет. Наркотики выявляли: был председатель сельсовета, что торговал наркотиками, которые привозили с Ташкента. Так и работал я до 1991года.

   Трое сыновей было. Один сын на Дальнем Востоке жил, но пропал весной во время половодья, остались там два внука, но связи с ними нет… Один сын у меня так и живет в Казахстане, и я с ним был. В Казахстане у ветеранов войны была только одна льгота – бесплатный проезд на общественном транспорте. Чтобы к врачу на прием попасть, надо было платить, лекарства дорогие. Вот меня третий сын и уговорил сюда, в Мегион, приехать. Здесь о ветеранах заботятся, на встречи приглашают. Два раза в год в пансионате лечение бесплатно прохожу, и лекарства многие бесплатно дают. Глядишь, и поживу подольше.