где в церквушке полночь пробуждается и ей далеко
до обманчивых ангелов, ибо ангелы если ни в нас, то ни вне...
я такой же бродяга, как ветер с уставшим ливнем;
я такой же как обморок тонких ресниц – перед алым закатом, что Выше,
от каббалы до воздуха пожираю милую гефсиманскую вишню,
и шестой муравей тоже хочет попробовать сверток трамвайной эпохи,
может быть незаметно мы с ним укроимся овечей дохой,
чтоб в обломках тумана написать: «мы любить в праве!..»,-
может быть нас поймут под Чернобылем жившие травы?
И хотя эти стрелки так твердо твердят что восемь,
шваброй слов протеру мост рассвета, а осень
пусть шершавой рукой попросит узор света,
все мотивы давно расшифрованы кем-то и спеты,
ну а нам, старый Бог, остается хлопчатобумажный саван –
индевеющей тьмы? Парафраз: продите садом,
мол, узнаете, что означает, быть столь одиноким -
звон ночных поездов, фотографии, ряд книжек тонких?..
а еще – есть момент шелестящей реки, гиацинтов, акаций,
«Мир давно устарел» как сказал бы чуть слышно Гораций,
мне сейчас удалось убедить тишину, что грудным голосом
напевает мотив ее нежных волос, и что волосы –
точно ангелы, если корни их ни в нас, то ни вне;
я такой же бродяга, как ветер с уставшим ливнем.