Конкурс "Байки у костра" (Проза)

Проза / Рассказ, рассказ-миниатюра

Мы, компания охотников из пяти человек, устало передвигали ноги по раскисшему чернозёму. Ружья стали казаться неподъёмной тяжестью, рюкзаки оттягивали плечи. Сапоги облипли плотной грязью и стали весить килограммов по пять-шесть каждый. А ведь это была только дорога ТУДА!
Топали, растянувшись неровной цепью, похожей издали на подкову или невод. Есть такое охотничье построение, при котором зверь, поднявшийся в любом месте внутри него, обязательно попадёт под перекрёстный огонь как минимум из двух ружей.
Я шёл передним по правому краю. За мной, чуть ближе и левее к центру неровного полукруга, Славка Гамазин – наш бессменный председатель первичного охотничьего коллектива. Самым задним тянулся замыкающий – Коля Галуза. По левому краю, с трудом меся кирзовыми сапогами мокрую пахоту, шли Игорь и Степан Иванович. Игорь – молодой сильный парень, работает в рыболовной артели. Степан Иванович, ему уже под шестьдесят, но крепкий мужик, слесарь с электростанции.
Мы все – крепко сбитый и спитый круг друзей, постоянная компания на любой охоте.
Как в любом, даже самом небольшом обществе, у нас есть свой «дежурный комик», Коля Галуза. Над ним всегда подшучивают, подтрунивают, заводят на смешные слова и поступки. Коля не обижается, он в этом образе всю жизнь, с первого класса школы. Отличный парень и не делает проблем из ничего.
- Андре-ей! Я обернулся. Славка, идущий метрах в тридцати сзади и левее, показывал рукой куда-то впереди меня. Присмотрелся. И как он заметил, этот паразит Славка то, что первым должен был увидеть я? На пахоте, в небольшой выемке, лежал в отдыхающей позе здоровенный дохлый заяц, прямо таки зайчина, килограммов под пять как минимум. Скорее всего подранок, убежавший день–два назад от стрелявшего по нему охотника и приползший сюда умирать. Я опять обернулся к Славке, помахал руками, показывая, что поезд ушёл – у зайца были расклёваны воронами глаза, да и шкурка тоже пострадала. У нашего председателя рот расплылся до ушей. Он показал на идущего сзади Колю, и сделал вид, что стреляет из ружья.
Всё понятно. Сейчас будем творить очередную охотничью историю про Колю Галузу. Я ускорил ход, подошёл к зайцу, присел возле него. У меня всегда с собой бумажник, в нем кроме охотничьего билета и денег, записная книжка и авторучка. Написал на листочке из записной книжки: «Коля, на х…я ты мэнэ вбыв? - Заець», вложил зайцу в разодранный воронами рот, прямо меж оскаленных зубов, и пошёл дальше, с трудом передвигая непослушные от усталости ноги.
Потом резко обернулся, выстрелил раз, другой в сторону лежащего на пашне зайца. Тут же начал садить в этом направлении из своего двенадцатого калибра Славка. Отстрелявшись, он заорал, показывая Коле Галузе направление на будто бы убегающего подранка. Тот резко бросился вперед! Упал раз, другой, поднялся с перепачканными штанами и ружьём, но так рванул по липкому мокрому чернозёму, как другой, послабее, не побежал бы по асфальту. Сзади Славка уже махал всем остальным, чтобы тоже подтягивались быстренько к месту, куда нёсся Коля.
Галуза начал стрелять ещё метров за пятьдесят до покойника, прямо на ходу. Его ружьё гулко ухало: раз, два, небольшой промежуток времени для перезарядки и снова – бах, бах…
Когда через пару минут мы все добежали, запыхавшись, до Коли и «убитого» им зайца, то увидели такую немую сценку: Галуза стоял с растерянным, ошарашенным видом, держа в руке записку «от зайчика», вертя её то так, то этак, переворачивая и рассматривая со всех сторон.
Слава Гамазин вытянул двумя пальцами у него из рук эту бумажку и прочитал вслух под громовой хохот: «Коля, на х…я ты мэнэ вбыв? -Заець»
«Хлопци, та вы шо, та звидки це?» - растерянно бормотал Галуза…
Мы побродили по бескрайним полям ещё с час, потом сели обедать под стогом. На всю компанию у нас было три добытых косых и весёлая история о Коле Галузе и зайце, который с заячьего «того света» умудрился попенять Коле за свою неправильную, по его мнению, смерть…

Автор: Андрей Зеленский

Проза / Рассказ, рассказ-миниатюра

В Донбассе нет болот, лесных или полевых, диких уток стреляют на небольших водоёмах, ставках, как их у нас называют. И только во время утреннего или вечернего лёта, который и длится-то всего минут десять – пятнадцать.

На закате стаи уток улетают кормиться на поля, а на рассвете возвращаются отдыхать днём на воде. Охотиться на вечернем лёте, если у вас нет легавой собаки, которая потом соберёт убитых уток и подранков, вообще-то бессмысленно. После потемнения найти их на воде или берегу совершенно невозможно.
Поэтому так ценится время лёта утреннего.
Обычно приезжаешь на ставок ещё затемно, часа за полтора – два до зорьки. Прячешь где-то подальше под деревьями машину, сам залезаешь в камыш, расчищаешь от его стеблей впереди себя сектор обстрела и ждёшь начала лёта. Или надуваешь резиновую лодку и тоже забираешься на ней в камыш, так, чтобы он закрывал тебя со всех сторон, кроме передней и чуть по бокам. Тогда будет видно, куда стрелять и где упадут битые утки.
Ставки - они небольшие - для всех прибывших охотников места в камыше обычно не хватает. Так что любителям поспать приходится просто сидеть или стоять, чуть замаскировавшись наломанными ветками и пучками травы, на практически открытом пространстве.
Так было и на этот раз: я чуть припозднился, поэтому быстренько соорудил из нескольких, найденных на берегу длинных ветвей, некое подобие шалаша и засел в нём. Минут через сорок начало сереть и пошёл лёт.
Отстрелялся я довольно удачно: с восьми патронов сбил и, главное, сумел достать из воды, двух кряковых селезней, а чирок–подранок грянулся о землю практически рядом и я спокойно взял его, оглушенного падением.
Рассвело полностью, лёт закончился, охотники стали выходить из камыша на сухой берег. Кто был на резиновых лодках, тоже выгребли потихоньку из зарослей, собрали добычу и повытаскивали лодки на землю, чтобы спустить из них воздух и высушить резиновые оболочки.
Грохот выстрелов и шуршанье падающей рядом на излёте дроби тоже прекратились. Зато стали слышны разговоры, металлические щёлчки разнимаемых на половинки ружей.
Вдруг, совершенно неожиданно для всех, ударили два выстрела. Через несколько секунд ещё один.
Стрелял Коля Галуза.
Оказывается, из камышей выплыл селезень-подранок, Коля сумел в момент сложить почти разнятое ружьё и достать его. Третий заряд он влепил в селезня уже сгоряча, контрольный, так сказать.
Коля был «пустой», без единой добытой утки. Собственно говоря, Галуза редко бывал с добычей, на моей памяти так вообще никогда, хотя на охоту ходил с редким постоянством и патронов не жалел. Ну, не туда руки торчат у человека, глаза кривые, что ли! Ни умения у него, ни везения. Зато желания хоть отбавляй!
Достреленный подранок тёмным пятном болтался на мелкой волне, слабый ветерок дул с берега, и постепенно селезня стало относить всё дальше.
- Хлопци, поможить - молил Коля, подходя к каждому, у кого на берегу сушилась резиновая лодка - достаньтэ мэни вутку, я могорич поставлю, он вона, пляшка, у рюкзаку!
- А ты чё, сплавать не можешь? Тут метров сорок всего, раздевайся и вперёд, минут через десять вернёшься с селезнем, глянь, какой красивый!
- Та не можу я плавать, хлопци, нэ навчывся за усю жизнь, шо тэпэр делать, нэ знаю – чуть не плакал Галуза, не отводя глаз от тушки медленно удаляющегося к середине ставка крупного селезня - я ж зроду такого нэ збывав, нэ можу я йты додому без нього, ну достаньтэ, люды добри, помогить!
Его ломаный русско-украинский суржик резал слух, а, разволновавшись, он вообще начал так искажать слова, что понимать его стало трудно.
Вокруг него собралось человек двадцать пять–тридцать охотников, половина из них с лодками, но помочь никто не спешил.
В принципе, если бы на месте Коли оказался другой охотник, то утка давно уже была бы подобрана, вручена удачливому стрелку и дело забыто. Но в том то и соль, что мы всегда ждали, мечтали прямо-таки, чтобы именно с Галузой случилось что-то необычное, курьёзное и он опять отмочил такое, что можно будет потом и внукам рассказывать. Только потому все до единого владельцы лодок отказали Коле, но скатывать лодки и уезжать не спешили, с острым любопытством ожидая, что он станет делать дальше.
А Коля, отчаявшись получить помощь, стал снимать колёса с велосипеда, на котором приехал охотиться. Быстро отвинтил крепящие гайки, даже не подумав их где-то положить, просто бросил в траву. За полминуты снял покрышки, вытащил камеры и навинтил на сосок одной из них трубку велосипедного насоса. Накачал первую так, что она чуть не лопнула, раздувшись как связка сосисок потому, что на ней было несколько заплаток из жёсткой резины, и они не давали местам, куда были приклеены, растянуться как надо. Потом так же надул вторую камеру и стал раздеваться.
- Что делать будешь, Галуза? - спросил Толик Маркин. -А шо - шо я можу зробыть, як таки друзья в мэнэ? Попливу за вуткой. Як втопну, то не вытягайтэ мэне з воды, нэ хочу вас бачыть даже после смэрти. – не глядя на него, пробормотал Коля и снял последнее, что ещё оставалось на нём - трусы.
Он стал обматываться раздутой донельзя велосипедной камерой: сначала надел её на себя наподобие спасательного круга, затем перекрутил оставшуюся часть резиновой колбасы восьмёркой, пропустил под левой подмышкой и продел в образовавшееся кольцо левую руку. Тот же фокус он повторил со второй камерой, только руку продел теперь правую. Его торс оказался обмотанным несколькими кольцами надутой воздухом резиновой кишки. Плечи, через подмышки, также охватывали толстые резиновые валики. Смотрелся он в этом наряде мощно, наподобие Геракла, борющегося с удавом.
Мы перемигивались, подсмеивались, подкалывали его, но двое ребят далеко за спиной Галузы воткнули ниппели ножных насосов в соски баллонов своих лодок и стали небрежно так, незаметно для глаз и совершенно неслышно для Коли, накачивать их.
- Ну, хлопци, бувайтэ! - сказал Коля и медленно, пробуя пальцами ног дно, стал заходить в воду. Убитый селезень болтался на мелкой волне уже метров за пятьдесят от берега. Коля засёк примерное направление на него, перекрестился и пошел на глубину, пытаясь плыть. Он размахивал руками как крыльями ветряной мельницы, бил по воде ногами, поднимая тучи мелких брызг. Как ни странно, его система работала: сила у Галузы немереная, а раздутые камеры давали ту небольшую поддержку, необходимую всякому начинающему учиться плавать. Да и моральный фактор очень важен. Когда человек знает, что есть какая-то, пусть минимальная, страховка, он не паникует, не захлёбывается, а старается плыть – и плывёт, не тонет.
Две полностью надутые резиновые лодки мы подтащили к самой воде, четыре человека приготовились спасать Колю. А он и не думал звать на помощь - плыл себе и плыл, неторопливо отдаляясь от берега и приближаясь к вожделенному селезню. Постепенно новизна зрелища приелась, на берегу ребята разожгли костёр, вокруг него расстелили вытащенные из машин одеяла и подстилки, стали готовить "посиделки" с выпивкой, закуской и весёлой треплей, как всегда после охоты. На плывущего Галузу почти никто уже не смотрел.
Он всё-таки добрался до селезня, жадно схватил его, но не смог плыть с зажатой в одной руке тушкой. Тогда он взял его за тонкую шею в зубы, точно как легавая собака, приносящая хозяину из воды отстрелянную дичь, и погрёб к берегу. Мы все, увидев это, стали ржать как помешанные: с громовым хохотом, всхлипываниями, приседаниями, хлопаньем себя руками по бокам… Продолжалось это минут десять.
Отсмеявшись, мы глянули на воду и… не увидели там Галузу. На берегу его тоже ещё не было. Тут же четверо ребят прыгнули в лодки и погребли туда, где с минуту назад барахтался Коля. Мы увидели, как один из них опустился в лодке на колени и сильно перегнулся, его рука почти до плеча скрылась под водой. Потом из-под поверхности показалось тело Галузы. Толик схватил его за обрывок велосипедной камеры, приподняв голову и плечи над водой. Подошла вторая лодка и вчетвером, общими усилиями, затащили отплёвывающегося грязной водой и водорослями Колю к себе. Селезня он не выпустил, держал в левой руке, зажав за шею мёртвой хваткой.
Оказывается, обе сильно перекачанные велосипедные камеры, хоть как-то держащие Галузу на воде, лопнули почти одновременно, одна за другой. Коля, никак не ожидая этого, захлебнулся от внезапного нырка и резко пошёл на дно, до которого и было всего-то сантиметров тридцать под ногами – он почти уже доплыл обратно.
На берегу трое подняли Колю вверх ногами и сильно потрясли. Из него вылилась вместе с остатками завтрака вся вода, которой он успел наглотаться секунд за тридцать ныряния. Потом заставили выпить полный стакан водки, сунули в рот кусочек копчёной колбасы и усадили поближе к костру.
Коля весь дрожал, глаза его закатывались, но с лица не сходила счастливая, блаженная улыбка. Крякового селезня он так и не выпустил из рук, держал на коленях, поглаживая и что-то приговаривая, бормоча непонятные нам слова.
Часа через два, когда вся водка была выпита, закуска съедена и охотничьи истории рассказаны, мы потихоньку стали разъезжаться. Коля Галуза отогрелся у костра. От нескольких стаканов водки лицо его, и так свекольно-красное от природы, совсем побагровело.
Но он был счастлив! - Хлопци, та цэ ж моя перва в жизни вутка, вы понимаетэ – перва! Скилькы лет ходыв, стилькы раз стриляв – и ничого нэ вбывав, а зараз ось вона – моя пэрша. Та я за нэю щэ нэ туды поплив бы, вирыте?
- Верим, Коля, конечно верим, пьяными голосами подтверждали мы.

Домой Галузу отвёз на «Уазике» Игорь, вместе с разобранным велосипедом.

Привет, Мишка Горбачёв!
(байка про рыбалку на Енисее)

В пятницу, после работы, собирался мой друг Валера Воронин на рыбалку.
В магазине, где он закупал продукты и спиртное на все выходные, встретилась ему сестра. Когда она узнала, что брат собирается на рыбалку, очень обрадовалась:
- Забери с собой моего Мишку. Мне нужно быть в эти дни в Норильске, а муж на вахте. Боюсь его одного оставлять.
- Хорошо. Одень его получше и через час чтоб был на лодочной станции.
Через час Валера, я и первоклассник Мишка сидели в «Казанке» и тридцатисильный мотор «Вихрь» весело катил нас по простору Енисея.
Был конец июня и на Таймыре уже установилась хорошая погода.
Балок(охотничий домик) находился в километрах сорока от Дудинки вверх по течению и достался Валере «по наследству» от Петровича, его коллеги, уехавшего на «материк». Петрович соблюдал традицию, ведь и ему он достался от предшественника.
Таймыр-край суровый, долго здесь мало кто задерживается. Зашибут деньгу и спешат на ПМЖ в места потеплее.

Племянник у Валеры оказался шустрым, любознательным пацаном, и даже пытался уговорить дядю «дать порулить».
Примерно через час мы оказались на месте, перенесли вещи в балок. В нем всё сохранилось в том виде, в каком оставили в прошлый раз.
Из под нар выглядывали две любопытные мордочки горностайчиков.
- Привет, старые знакомые! Как перезимовали? Вижу, вижу, что отлично. Придется вас немного побеспокоить.
Эти горностаи старожилы балка и совершенно не боятся людей.
В прошлый раз, когда все ложились спать и притихали, они вылезали из убежища и спокойно разгуливали, а один даже забирался на нары и разглядывал меня. Красивые зверюшки.
- Дядя Валера, а когда сети будем ставить?- спросил Мишка.
- Сначала покушаем,- ответил Валера и мы стали выкладывать сьестное на стол.
- А я не хочу,- заявил Мишка,- давайте сначала рыбу поймаем.
- Слушай, племяш, ты мне здесь свои правила не устанавливай. Сказано кушать, значит кушать.
Мы разлили по сто грамм, выпили и закусили.
Мишка недовольный давился бутербродом с колбасой.
Закурили. Налили еще по одной.
Мишка снова начал канючить насчет рыбалки.
А у нас уже настроение повысилось и стало значительно лучше, нежели до этого.
Валера стал обьяснять Мишке, что спешить в рыбалке никогда не стоит. Особенно, если есть что выпить.
- И вообще, племяш, мы тебя взяли для количества. По закону, каждый рыбак может поймать не больше десяти килограмм. Нас теперь трое. Так что мы можем наловить 30 кг рыбы. Тебе тоже причитается 10 кило.
- Да мне не нужно столько рыбы. Мне интересно, как сети ставить и рыбу снимать.
- Всё увидишь. Зачем спешить, у нас два дня впереди.
И мы выпили ещё по одной.
- Дядя Валера, давайте сейчас поставим сети.
- А что, в этом есть резон. Поставить не долго. А там можно и продолжить мероприятие,- согласился подобревший Валера.
Я сел на вёсла, Валера запускал сети, а Мишка с интересом наблюдал за нашими действиями.
- Главное, племяш, места знать и сеть не перепутать,- поучал Валера.
Сети были благополучно поставлены и мы вернулись в балок.
Достали новую бутылку.
Выпили ещё по одной.
Мальчик предложил пойти проверить сети.
- Ты, Мишка, рассуждаешь как китаец в том анекдоте, когда он посадил картошку, а на следующий день выкопал, потому что кушать хочется. Надо часа три подождать, не меньше. Чем сеть стоит дольше, тем рыбы больше.
И он налил ещё по одной.
Мишка вздохнул, взял удочку и сказал, что пойдет на берег.
- Верно, племяш, полови сорожку на удочку.
Я рассказал анекдот, а Валера предложил тост за удачную рыбалку.
Только наливать уже было нечего. Початая бутылка исчезла. Последняя, третья бутылка, которую мыслилось оставить назавтра, тоже странным образом отсутствовала.
Подозрение, что это дело рук Мишки, видимо, нам пришло в голову одновременно.
Мы вышли из балка и увидели в сторонке две пустые бутылки. Рядом с ними темнело мокрое пятно. Валера наклонился и понюхал песок.
- Вылил, твою мать! Мишка Горбачев, тоже мне... Борец за трезвый образ жизни.
- Хорош, Валера, не шуми, его тоже можно понять. Пошли лучше сети проверим.
- Вот племяш! Родного дядю так кинуть... А впрочем, пошли проверим. Тем более, пить больше нечего, кроме чая.

Мишка сидел в лодке с удочкой в руках.
- Ну, генсек Горбачев, бросай удочку, едем сети проверять.
Я увидел, как засветились глаза ребенка.

На лодочной станции мы наложили в Мишкин рюкзак отборных сигов. Помогли одеть его на плечи.
- Не тяжело,- спросил Валера,- донесёшь?
- Нормально, донесу,- серьёзно, по-взрослому сказал Мишка и заулыбался.
- Ну, бывай, Мишка Горбачёв! Привет семье!
Мы смотрели в след этому маленькому мужичку и улыбались.
Как будто почувствовав, он оглянулся и прокричал:
- Дядя Валера, а ещё поедем на рыбалку?
- Обязательно поедем!

Позвал меня в баню Юрка Кащей (афганец). Безопасником депутата госдумы работает.С ним его друзья товарищи Батон, Наутилус . Вместе депутата защищают. С тех пор ,как Родину в свое время ограничили  выслугой лет в войсках дяди Васи.  Со мной Серега взводный и Вова пончик. Вы его знаете.Вместе полгода в командировке были. Юрка Кащей такой же Юрка как я волшебник. Он в миру то Аганес Ашотович Петров . По метрике армянин. Но отца  не знает и вырос в детском дом.Ну и вот сидим, 150 по жилочкам расходиться .У Юрки, тьфу у Ашотовича-Кощея под простынью мобила звенит. Он из плавок ее вынимает. Поговорил. «Слушай диспозицию»,-мы встали. Юрка и в бане командир еще тот,. «Щас летим на субботу и воскресенье на Ямал охотиться на медведя.Через час борт с Чкаловского. Затем пересадка и вертолетом в тайгу. Там все готово и медведь тоже. Летим с Ивановм Ивановичем моим шефом. Не расслабляться. Возможны нападения».Я Пришел в себя  в вертолете. Летели по над тайгой. С нами летят с похорон отделение солдат с лейтенантом  Серегой Минцевичем . Я как раз попал к разливу. Мне Батон в руки кружку алюминевую сунул и по 150 расплескал.Потом с этим Иваном Ивановичем спели под Юркину гитару «не встретив первую весну» и еще че то пели. В общем веселые здорово были. Сманили Серегу лейтенанта на охоту. Серега то тамошней комендатуры. Ну и Иван Иванович по мобиле стрелы перебил . Как был с автоматами и отделением ,полетел  сопровождать Ивана Ивановича .Добрали по дороге губернатора края. Спящим на борт  охрана погрузила.Борт на поляне. Иван Иванович мы все и пилоты ,солдатики в избушке сидим. Кащей по 150 грамм разлил . Охота медным тазом накрылась. Егерь обьяснил. Шатуна они вели. По непогоде пропал. Может замерз. Шаман местный надел шкуру медведя и давай плясать а местные девчата ему на местных балалайках лабают. А он пляшет, погоду зовет и медведя. А выпили изрядно.На ногах я да друзья Кащея ,взводный, да шаман. Остальные все в астрале .Шаман, а его под шкурой то и не видно ,скачет да воет. Да как ударит в бубен да заблажит на всю избу. Ну все  вскочили.Кащей с шамана снимает шкуру и морду через голову .«Ах ты хулиган  черноХХый!»,- и в ухо ему . Пока шаману 150 не налили в чувство не могли привести. Пришел в себя и говорит громко Кащею . Ты мол сегодня на охоте всех своих убьешь своими руками. Ну хотел его Кащей за это побить да пожалел убогого.И забыли. Еше приняли и опять уснули. Проснулся я от стрельбы . Как выяснилось, шаман надел медвежью шкуру . А может не снимал? По пьяни вместо двери в окно стал ломиться на улицу. Застрял и орет .  Кащей со сна с автомата солдатика стал в него стрелять. А патронов то нет . Все холостые. Темно .С улицы через оконце свет пробивается .Лохматая туша елозит в окно не может пролезть и ревет.Кащей подбегает к медведю (шаману) . «Ложись!Граната!».Упал на Ивана Ивановича,тот  орет .Медведь орет .Я с 22 до 44 досчитал.Не взрывается.Ну и все на улицу через двери кто в чем  выломились. Шаман в медвежьей шкуре висит в окне и орет. Батон у Кащея спрашивает:»Слушай, а это не та граната которую я сварил , чтоб Ивану Ивановичу задарить, он ее просил для внука».Потом шаман задарил шкуру Ивану Ивановичу. Кащея с шаманом замирили.      

Sapsan Жора, Ваша работа принята на конкурс.

   …Движется группа альпинистов в высокогорье, по насту…. Вдруг один из них проваливается под снег…и улетает в ущелье. Подбегает друг к краю, и кричит: «Вася! Ты живой…?» «Да…!», - отвечает Вася. «Руки целы…» - следует второй вопрос. «Целы…» - отвечает Вася. «Ноги целы…?» - спрашивает Васин друг. «Целы…» - слышится ответ. «Голова цела?!» «Цела…!» . «А что ты делаешь?!». «Лечу…!».
   Этот классический и классный анекдот, Женька,  я услышал впервые тогда, когда были в большой цене абалаковские рюкзаки, а станковые считались роскошью. Вот у нас сегодня с тобой фирменные рюкзаки, «Коммандор»!, с жёсткой спинкой, с широкими лямками, с кучей ремней и другими прибамбасами….,  а абалаковский – мешок-мешком…, и чтоб ему придать достойную форму надо было хорошо потрудиться при укладке. Да…и этот анекдот, Жень, я услышал как раз в абалаковском рюкзаке, - на одном из привалов, в походе по Кавказу. Пеший…, горный поход, с элементами скалолазания…, а маршрут начинался в Карачаево-Черкесске и заканчивался в Сухуми… Ты, Жень, бывал в сухумском обезьяннике?...Нет… Ладно. Кстати, нас, когда мы до Сухуми добрались, очень ловко обворовали,  – прямо в полупустом троллейбусе! Представь: проехали две остановки, а когда вышли, то оказалось, что у одного из наших нет кошелька – с деньгами всей  группы!, а у другого – часы успели срезать! Вот мастерство! Мы как раз в обезьянник-то и ехали. Да не доехали, - даже на билеты денег не осталось. Пришлось  потом несколько ночей хлеб разгружать в двух-трёх домах отдыха. И заработали, как ни странно, на билеты на поезд. Да…я тогда на обратном пути еще в Николаев завернул, перепугал там людей своим видом: борода отросла, рюкзак в дырках, а из него бобина основной верёвки торчит с ледорубом…. Подтолкни-ка вот ту дровишку в костёр, сэр.… Ага. Гут. Давай ещё чайку подолью…., и по пятьдесят грамм еще, и на сегодня можно сделать паузу…. Ага! За утренний клёв!   Да, так вёрнёмся на Кавказ. Сентябрь был в низинке…, а выше трех тысяч уже зима подступала. Кстати, малины было, Жень…, неимоверное изобилие: просто мешала идти…, и достаточно было провести ладонью под ветками, как насыпалась полная горсть спелой-преспелой малины…. Один  из вечеров занятный запомнился. Туман видели – просто невероятный! Вот этот туман, Жень, над рекой тоже хорош, но он же просто младенец по сравнению с тем, кавказским, туманом. На ночёвку мы стали, на самом краю ущелья, - «пятачок» метров 15-ть в квадрате… Ущелье уходило вправо, на километров пять, пожалуй…. Уже вечерело. Поставили палатку, костерок небольшой развели…чаёк с бутербродами, с сухариками, Жень! Хлеба-то не было, а сухари только… И смотрим, представь:  в ущелье начинает наливаться туман! Именно – наливаться! Как сметана или молоко, справа…течёт, и заполняет волнами ущелье. И поднимается к нам. И был момент, когда он достиг наших ног…и остановился на какое-то время! Ну просто можно было взять и пойти по туману, такой он был прочный. И, видимо, поразмыслив малость – куда ему двигаться дальше? – стал подниматься выше… Внимание, Жень! Вот он, момент истины! Через несколько минут туман стал перед нами, словно стена, - огромным белым экраном! Костёр горел у нас за спиной, а мы стояли на краю пропасти, и вот видим – наши тени на этом экране принимают четкие очертания! Такие огромадные великаны! Как ты думаешь, что делаю нормальные люди в таком случае?!!! Точно! Мы исполнили какие-то танцы индейцев! И смотрели,  как наши тени выплясывают где-то высоко под небом.  Нахохотались, конечно,  вволю.  Вот, Жень, такая история. Давай, пожалуй, пару часов подремлем, а там уже и зорька утренняя…. Покажу тебе я завтра мастер-класс по поплавчанке! Спокойной…

21.04.11
   

успехов!

Пришел в офис к Юрке Кащею на работу устраиваться.Принял. Секретаршу отпустил .Зама с ребятами на сопровождение к Ивану Ивановичу отправил. На скорую руку разлили перцовочи хохляцкой,сальца мелко настрогали.Хлеб Бородинский, огурчики
бочковые,капустки солененькой с бочки с брусникой . Я же подготовился. Достал Юрка из сейфа стаканы,сдул пыль. Выпили:-"Жор,про работу давай не будем щас а ?.Минутами  Наутилуса жду  и с ним  Серега Саранский,мой сосед и бухгалтер Ивана Ивановича Самуил Матвеевич .  На уток поедем!",-Юрка как всегда железно все организовал. Наутилус нас в свою Калину посадил (меня, Кащея, и Самуила Матвеевича ).Наутилус за рулем. Не пил. Все как положено. Ну мы втроем кое как влезли, да еще ,когда отьезжали сопровождение с Иваном Ивановичем нас тормознуло .Иван Иванович Кащея упросил взять коробку картонную с под телевизора . А там килограмм 10 навоза Кащей говорит не пахнет мол. "Как начальнику откажешь?Они с пацанами в театр поехали а в джипе сами знаете битком понабито .В багажнике спецоборудование",-Ивану Ивановичу   Самуил
Матвеевич перед этим навоз для парника домашнего подарил. Отьехали от Лужников.
Самуил Матвеевич на руках свою коробку держит на переднем сиденье. От нее реально навозом пахнет . Как на скотном дворе. А Юрка на заднем сиденье по 150 всем кроме Наутилуса плещет и для поддержания настроения употребляем. В багажнике палатка армейская ,сапоги, брезентуха спецназовская .На всех , ружья и прочее прочее.Серега Саранский нас на кольцевой ждал. Он на новом джипе. Ну Круйзер он и в Африке круйзер.
Серега  от груза от всего отказалася ,говорит ружья ему нельзя, с него судимость еще не снята да и накатил с нами чуток. А навоз у цифиркина (ну Самуила то ) наотрез отказался с рук  брать :   «Машина говХом пропахнет как жену и деловых партнеров буду возить?",-. Кащей ему мол знаю твоих партнеров, они в Бутырке не то нюхали. Ну никак.Не берет.
Ну ладно. Круйзер впереди нас минут 5 ехал и пропал. Нагнали.Лежит Серега носом в обочине и его дэпээсники прессуют по полной.Кащей все в 5 минут уладил ,дэпээсники нам ящик водки забросили (мы еще один с собой везли в Калине). А пока суть да дело Кащей ящик с кэрээсовским Ховном у цифиркина забрал .В открытый для  досмотра багажник  Сереги бросил.До места доехали, встали, заночевали и с утра уток постреляли. Ну у нас штук 10  на всех да у Сереги Самарского  штук 15 на одного. Он их потрошить не стал и побросал себе в багажник а мы своих выпотрошили ну и тоже к себе в багажник.Вечером отправили Самарского после первой чтоб музыку включил. Тот ,как выяснилось багажник открыл, чтоб сабвуфер как положено лабал.Пошла тут музыка уши затыкай,ниче не
слышно. На выходе.Сидим у костра . Кащей по 150 разлил,костер,котелок на нем. На полиэтилене дастархан весь.Бежит Самарский в руках ружье . Выцеливает нас и че то кричит. А че ведь не слышно. Музыка все забивает. Ну командир Ашотович то.Ну Кащей.Спокойный. Я тоже не дергаюсь. А цифиркин очки снял да и уже в полуастрале еще с первой выпитой в машине по дороге.А Наутилус у этого Самаркина за спиной как приклеенный маячит  . Так и команды то ведь ему не было. Кащей  встает , отнимает у Сереги ствол и не сильно в лоб ему .Ружье положил. Серега в себя после 150 только пришел. Ему Кащей сабвуфер бросает. Выдрал с корнем всю его музыку. "Че пострелял боевых товарищей засХанец?Я ж салабон ружья лично разрядил а патроны все считаны и выстрелы тоже. У меня еще осталось десяток. Но ты не бойся!".Серега Самарский стал извиняться. Да и причина то для психа серьезная была у него . "Пошел я в машину а там Ховном воняет сил нет!Думаю утки.Потому что не потрошеные.Вы меня не ждете, отдыхаете .Я их по быстрому потрошить начал. И че? В них вместо требухи внутри навоз и пахнет навозом. Я че не охотник? Навоз от требухи не отличу?А я просек как Вы мне коробку с навозом поставили и в Ваш багажник поставил. Сбегал, коробка на месте а навоза меньше. Ну все понятно."
Серега Кащей ему :"Ты со своим Круйзером таскаешся Серега. Умора просто. Ну я просек , что ты обратно перебросил коробку с навозом. Мы с Наутилусом пока ты нас не ждал и отдыхал с цифиркиным и Вороном .Тебе половину уток выпотрошили,навоз забили и на скорую руку зашили как могли".Встретил Кащея через месяц в магазине Охота.Он туда с Иваном Ивановичем и Серегой Самарским заехали.Серега то Самарский круйзер продал и купил Ленд Ровер.Говорит весь ХХвном пропах. Ему кащей в тему :"Ты ,не круйзер твой ХХовном пропах",-смеются.  

Часть 1.
- Здорово, ребятки! А я тут рядышком, слышу – пахнет!  Угостите?.. - Славная ушица...  Для полноты вкуса приправить бы...  Как чем? А что может быть лучше доброй рыбачьей истории… Ну, ладно, если вы так настаиваете, так и быть, расскажу. Но, чур: то, что вы сейчас услышите, чтобы осталось между нами. Почему?  По ходу сами поймёте...
Вот некоторые думают, что рыбалка - это так, покурить пойти. Ан нет. Рыбалка - это целая наука. К ней подход нужен и уважение... В общем …
Задумали мы как-то с другом моим ,Серёгой, порыбачить на Турунчаке - притоке Днестра. Я ещё молодой тогда был. Только армию отслужил. Мы-то сами городские. До этого бычка в море ловили. А тут всё-таки река,  дело серьёзное.  Удочки у нас уже были, а вот  грузила там всякие, закидушки, крючки разные пришлось докупать. Но главное - водку решили с собой не брать: ну, чтоб не отвлекаться, почём зря.
В Яски (есть такое село на Турунчаке)  приехали загодя, в пятницу вечером. С нами ещё целый автобус  отдыхающих был. На девушек от самой Одессы внимания не обращали принципиально, отчего те на нас косились подозрительно.  Но мы не переживали. Поселили всех в местной гостинице - домики там такие дощатые есть. Перед сном прогулялись немного. Ровно в одиннадцать вечера сосредоточились и легли спать, перед этим будильник поставив на полшестого. Заснуть, правда,  долго не могли. А как тут быстро заснёшь, когда сразу за тонкой фанерой девушки голые ходят при включённом свете и сквозь огромные щели всё это видно?
Ну да ладно. Как-то мы, видимо, всё же уснули, потому что проснулся я от звонка будильника. Встали мы с другом Серёгой по деловому: умылись, почистили зубы, взяли снасти и, чтобы не занимать потом лишним руки, пошли прямо в плавках через село к лодочной станции - километра два.  Только начало рассветать. Спать хотелось, конечно, не приведи Господь. Лодку мы взяли быстро – на Серёгин паспорт поменяли. Из протоки вышли на Турунчук и в половине седьмого уже привязывались к одной из многочисленных коряг ниже по течению. Вот  с  этой минуты всё и пошло наперекосяк.
- А где удочки? - услышал я за спиной Серёгин голос.
- Что за шутки? - я обернулся. - Ты же их нёс!
- Я?! Я думал, ты их нёс!
Мы сели друг напротив друга и заулыбались - каждый думал, что другой его разыгрывает  (любили мы это дело, чего греха таить). Прежде, чем стало понятно, что это не шутка, прошло несколько минут. Улыбки сползли с наших лиц и мы начали судорожно соображать, куда же делись удочки...
Не буду долго рассказывать, скажу только, что преодолев довольно сильное течение, пробежав обратно до гостиницы два километра, найдя удочки, стоящие в углу комнаты и проделав путь обратно, мы вернулись на наше место уже к десяти часам утра. Взмыленные, но довольные, что вот оно - началось, мы, наконец, начали рыбалить.
Первые полчаса шла кропотливая работа. Каждые две-три минуты мы вытаскивали удочки, насаживали на крючки хлебный мякиш, закидывали, вытаскивали, насаживали...
- Слушай, не клюёт, а наживка куда-то исчезает!
- Это мальки, наверное...  
- Да, так мы много наловим!
Прошло ещё полчаса. И тут мне в голову пришла гениальная идея.
- Серёга, карась не идёт, давай хотя бы щуку поймаем!
- Как?
- Щук на блесну ловят, помнишь?
- Так у нас блесны нет.
- А чем грузило хуже. Пойдём посередине реки по течению. Выбросим грузило с крючками, оно будет плыть за нами, щука подумает, что это рыба, проглотит и мы её вытащим.
- Здорово!
Так мы и сделали.
Взяли самую толстую леску, привязали к ней самое тяжёлое грузило, нацепили крючков десять  (чтоб наверняка ) и пошли посредине реки, привязав леску к корме - щука всё-таки, можно и не удержать. А дальше...
А дальше сбылась наша мечта ( во всяком случае мы так подумали ). Через метров двести лодка начала притормаживать, а ещё через триста - стала как вкопанная. Леска натянулась, как тетива лука, мы давай её выбирать, от восторга орём! Вот она - удача, щука тяжёлая, идёт еле-еле. Показалось грузило и с ним ( у меня в первый момент руки ослабли )... огромный спрут… из  переплетённых между собой лесок, грузил, крючков, шевелящихся червяков, бьющейся рыбы... Тут до меня донеслись какие-то шумы с обоих берегов, а надо сказать, что Турунчук в том месте не широк - разговаривать можно, находясь на разных берегах, и не сильно при этом повышая голос. Я поднял глаза,  и...
До самого поворота реки вверх по течению с обеих сторон стояли несколько десятков рыбаков и, матерясь во весь голос, старались вытащить свои закидушки. Как мы не слышали этого раньше - непонятно.  Сгоряча мы попытались выпутать из клубка свои крючки и освободить тем самым чужие снасти, но ещё больше всё запутали.  Вдруг я заметил, как один из рыбаков, подняв руку к глазам, щурясь, внимательно смотрит в нашу сторону.
- Серёга! – я говорил шёпотом. - Только спокойно, без резких движений – мы отдыхаем! Режь леску и тихонечко уходим.
Я передал другу нож, он взял его и нарочито медленно, стоя на корме на коленях стал резать леску.  Вдруг лодка дёрнулась и Серёга исчез...
Можно добавочки? Спасибо!  Куда исчез Серёга? А! Интересно?  А у кого какие версии? Интересно послушать,,,))) А я пока отдышусь немного …

Однажды в октябре трое закадычных друзей – Вова, Валик и Лёня, - отправились на рыбалку. На троих, как водится, они сообразили сразу – холодно было. Рыбачили на каком-то лимане, сидели в лодке, и с каждой минутой им хорошело. Даже клевало что-то. Скажу больше, они даже успели что-то поймать. Рыбачили душевно, травили друг другу рыбацкие байки и врали беззастенчиво, с размахом, как умеют врать только рыбаки да охотники.  В особо душещипательный момент рассказа  Лёня, широко разведя руки (показывал размеры пойманной им год назад щуки), сбросил за борт свой пиджачок (некстати снятый, ну так ведь уже похорошело). По неизвестной причине пиджачок затонул. Друзей это изрядно насмешило, особенно  Лёню, ибо пиджак был старый и нелюбимый, и выдавался супругой исключительно на рыбалку (как утверждала она – для усиленной теплоизоляции, сам же Леонид был уверен – для издевательства над его рыбацким достоинством).  Так вот, отсмеялись рыбачки наши, а потом Леонид взбледнул и местами  позеленел даже. Он вспомнил, что во внутреннем кармане гнусного пиджачка  лежал его паспорт и – о, ужас! – партбилет.
Нет, если вы в те годы ходили пешком под стол, то вы и представить себе не можете, какой это был страх, кошмар и жуть. Расхожая в те годы шутка о советском фильме ужасов «Потеря партбилета» ни в коей мере не преувеличивала. Потеря данного документа была чревата ТАКИМИ неприятностями, что поддатый коммунист Лёня начал срывать с себя одежду, подвывая от ужаса. Нет, а вот что вас лично заставит в октябре, в холодную промозглую слякоть, нырять в стылую воду? То-то…
Моржевание длилось часа полтора – безрезультатно. Поскольку Вова и Валик  членами славной партии коммунистов стать не сподобились, то и разделить Лёнину внезапную страсть к купанию в ледяной воде не пожелали, хоть и горячо ему  сочувствовали. Сочувствие проявлялось в щедрой порции водки, которая вливалась в вынырнувшее тело, и в ценных советах о методах поиска пиджачка. Бутылка водки опустела прежде, чем околел отважный водолаз Леонид, и Вова решительно полез за следующей – не замерзать же другу! А так как каждый брал по бутылке, а Вовину и Валикову  водку друзья уже употребили, то Вова обратился  к Лениной сумке. А там… Да-да-да, вы уже догадались: там, в целлофановом пакетике,  лежали и паспорт, и партбилет.
Ну, от подобной хеппиэндовости Леня сделался буен, смеялся и плакал, и (для успокоения, видимо) допил оставшуюся водку. Из горла! Со всей классовой непримиримостью!
Рыбалка накрылась медным тазом: три пустых бутылки и синий (в прямом смысле) водолаз – это не к добру. Примета такая – не быть клёву.
Погрузив синего и счастливого Лёню на заднее сиденье «шестерки», Вова с Валиком тихонечко доехали до Одессы. Прямо к Лёниному дому. В поездке они протрезвели, но не совсем. Нерастраченные эмоции требовали выхода, а Леня жил на третьем этаже. Без лифта, естественно. Пока не подающее признаков разумной жизни тело волокли домой, творческие способности друзей поспешили реализоваться. На голову Лёне водрузили зеленую тирольскую шляпу, с незапамятных пор жившую в багажнике Валиковой машины. Пера на шляпе не было, но Вова, в порыве вдохновения, украсил ее рыбой неопознанной породы. Столь изысканно одетого Лёню прислонили к собственным дверям в позе элегантно-непринужденной, подперев для надежности удочками. Вова позвонил, и оба оболтуса сбежали на один лестничный пролет вниз. Там они затаились.
С чувством глубокого удовлетворения услышали они, как дверь открылась, женский голос удивленно воскликнул: «Ой, Лёня!!!», а затем… раздался грохот падения славного рыбачьего тела.
Больше Леню на рыбалку не пускали. А и правильно – нечего подрывать моральный облик строителя коммунизма.

Сказ о Черном Истоке.

Есть недалеко от нашего города село Черноисточинск. Находится оно на берегу пруда, рожденного еще в Демидовские времена, был тут тогда заводик железоделательный, а с ним и плотина. Пруд этот излюбленное место любителей рыбной ловли, по берегам устроены несколько рыбацких баз, где можно и лодку нанять, и в домике переночевать. Но мне по душе "дикая" рыбалка. И место есть любимое - там, где речка Чауж впадает в черноисточинский пруд. Как-то, в начале лета, отправились мы с другом порыбачить. Посидели вечернюю зорьку, клев был хороший, но стемнело, пришлось сложить удочки. Разожгли костер, и скоро наш улов распространял вдоль берега лучший в мире аромат - ухи . То ли по запаху, то ли на огонек подошел вскорости старичок - небольшого роста, сухонький такой, как таранька, белая борода касалась груди, из-под видавшей виды шапчонки виднелись седые до белизны волосы. В руках у него была ивовая удочка и вещьмешок, видимо еще военной поры.
- Доброго вечера, гостю, - поприветствовали мы его.
- И вам доброго, - отозвался дедок.
- Садись, дедушка, к костру да ухи нашей отведай, - протянул я гостю миску с ухой и ложку.
Старик молча принял миску, достал из своего мешка кусок хлеба и, не проронив ни слова, съел все, что было, облизал ложку и только потом проговорил:
- Знатная ушица, по всем рыбацким законам сварена. Спасибо.
- Дедушка, а ты, наверное, в Черной живешь? - спросил я, назвав село, как его обычно люди называют.
- Точно, - улыбнулся он в седые усы, - а как догадался?
- Так все приезжие поуезжали, как стемнело. Костер на берегу только наш. Нетрудно догадаться, - ответил ему мой товарищ.
- Дедуль, а вот ты знаешь, почему ваше село так называется? Давно хотел спросить, да все как-то не у кого было, - подбросив дровишек в костер, спросил я гостя.
- Знаю, чего ж не знать. На речке Черный Исток Демидов завод построил, вот село и назвали Черноисточинским. А вот, хотите, расскажу, почему речка так зовется, - дедок внимательно смотрел на нас с другом.
- Расскажи, дедушка, все время до утренней зорьки скоротаем, - ответил я, устраиваясь поудобней.
- Ну, так слушайте...

То ли это бывальщина, то ли придумка чья, а мне так мой дед рассказывал.
Случилось это в те времена, когда русских в этих краях не бывало еще. Жили в здешних лесах вогулы. И славился среди них охотник Отыр, Богатырь по-нашему. Любого зверя мог выследить, лук его промаха не знал. Любая женка ихняя мечтала о таком муже в доме, да только Отыр на них и не смотрел. Сколько его мать ни уговаривала жениться, да детьми обзавестись, он лишь хмурился в ответ, да в лес уходил.
Раз на охоте попалась ему на глаза лисица, да не простая! Шкура вся черная, как вороново крыло, а хвост - белее снега! Решил Отыр во что бы то ни стало живьем поймать эту чудесную лисицу да принести матери показать. К стреле приладил сетку, что для ловли птиц сплел, и начал погоню. А лисичка, то подпустит охотника к себе, то юркнет в сторону, за дерево иль за камень спрячется. Потом отбежит недалече и тявкает, словно за собой зовет. Так в леготку и сманила от знакомых мест. Вывела лисичка Отыра на пустоплесье, и встала у большого камня. Только хотел охотник наш ее словить, как чернушка закрутилась на месте, и враз в девку обернулась! Наш то охотник стал глаза тереть, думает, блазнить ему стало. А та рассмеялась:
- Ай, да смелый охотник! Неуж спужалси?
А смех ейный словно ручеек по весне журчит. А сама-то - лицом и станом красавица, каких поискать, волос черный, коса почти до земли, в косу лента белая вплетена, а на черном платье звезды белые блестят.
Отыр отутовел малеха, убрал стрелу и говорит:
- Кто ты, красавица?
- Я Кара, лесного Хозяина дочь, - отвечала лесная дева, - хороший ты охотник, зверя-птицу лишнюю зря не бьешь. Давно хотела тебе показаться. Люб ты мне. Возьмешь меня замуж?
- А как же отец твой? Не станет супротиву чинить? Ведь, кто я, а кто ты? - проговорил Отыр, зная в душе, что по сердцу ему дева лесная.
- Отец никогда любимой дочери не перечит. Один только закон у нас - после свадьбы ты в лесу жить должен остаться и людей остальных не видеть, чтоб ненароком про меня не сказать, - подошла к нему Кара и руки на плечи положила.
Как в глаза ее охотник глянул, так себя и потерял! Не смог от девы лесной оторваться. Хозяин леса свадьбу им сыграл, дворец на самой высокой скале поставил. И подарок мужу дочери сделал - стал тот видеть как сокол-птица в полете. Глянет из окон своего дворца и видит, где кто обижает зверье иль птицу лесную, кто разор лесному царству наводит, и потом Хозяину леса доложит, а уж тот накажет хитника по-своему, мало не покажется.
Сколько уж там времени прошло, о том не ведаю, да видно немало. Увидел однажды Отыр, как в долине медведица с медвежонком на лугу игралась, а орлица в гнезде птенца кормила. Так вот. Куда ни глянет - везде звериные матки с детенышами. И загрустил Отыр, затосковал, о своей матушке вспомнил. Решил он взором своим соколиным на родное поселение глянуть, вышел на самый край скалы и как на своей ладони увидал и дом свой покосившийся, и двор, заросший травой-лебедой, и состарившуюся матушку, стоящую у калитки и в сторону леса смотревшую. Заболело сердце охотника, рванулся он к матери, да забыл, что не сокол он, и лишь взгляд соколиный имеет. Так и упал к подножию скалы на острые камни. Увидела Кара, что случилось, вмиг возле милого мужа оказалась. Стала звать, обнимать его, да что толку, если душа Отыра покинула его. Закричала тогда Кара от горя страшным голосом, зарыдала над бездыханным телом любимого.
Попробовал отец ее увести Кару обратно в лес, но не покорилась она. Продолжала рыдать, обнимая тело мужа. Осерчал тогда Хозяин леса, как посохом своим о землю стукнет. Затряслась земля, потемнело все вокруг, словно небо порушилось. Ну, а когда развиднелось, образовалась скала черная, приглядишься, словно сидит на камне девушка, склонившись над мужчиной. А из тех мест, где ее глаза обозначены, вода бежит, будто слезы. Вот из этих слез потом река и получилась, а раз вытекает она из скалы черной люди и дали ей имя Черный Исток.

Когда закончил старик свой рассказ, уже и костер прогорел. Дедок попрощался с нами и пошел по берегу в сторону села. Не знаю, как другу моему, а мне до самой утренней зари слышался в шуме реки, журчащей на перекатах, плач Кары, лесной девы, полюбившей охотника Отыра.

Словарик незнакомых слов:
в леготку - легко, без труда
пустоплесье - большая поляна, пустое место среди леса
словить - поймать
блазнить - казаться
отутовел малеха - прийти в себя
Кара - черный, черная
Хитник - вор, браконьер, разбойник
Порушилось - упало, рухнуло

«Зелёные огоньки»

Солнце бликнуло последним лучом и спряталось за дальние горы.  Ярче стали на небе звёзды, потемнел окружающий нас лес, громче зазвенела на перекатах речка, стих шаловливый ветерок, шуршавший в кронах сосен.
Мы заворожено ловили последние минуты поистине золотого заката, предвещавшего назавтра отличную погоду.
- Ой, гляньте! – привлекла всеобщее внимание Таютка, - вон на том берегу какие-то зеленые огоньки!
И действительно, по мере того, как гасло небо, напротив нас, за рекой, на её пологом берегу загорались огоньки. Их становилось всё больше.
- Интересное явление, - тихо проговорил Илья, - если бы эти искры горели на высоте, на чем-то высоком и тонком, то я бы сказал, что это огни Святого Эльма.
- Ну, сказал! - рассмеялся Петрович, выбивая о колено трубку, - огни Эльма во-первых голубые, во-вторых светятся во время грозы, и в-третьих, их можно увидеть на море, на мачтах корабля. А это болотные огни. Там за речкой самое болотистое место.
- Красиво, - заворожено глядя за реку, протянула Таютка, - как в Новый год.
- Ты, Таисья, не смотри на них долго, а то почуют тебя и сманят, оглянуться не успеешь, - усмехнулся Петрович.
- Да, что ты её пугаешь, Петрович! – рассердилась Анна и поднялась с пенька, - пойдем спать, Таюта.
- Какой спать! Дядь Мить, а кто почует? Куда сманят? – девушка присела на лапник возле Петровича.
Петрович не спеша набил трубку свежим табаком, прикурил, сделал пару затяжек и, оглядев всех нас, собравшихся у костра, спросил:
- Могу рассказать. А не забоитесь, на ночь-то глядя?
Каждый в нашей сплоченной компании знал - Петрович замечательный рассказчик. Потому собравшиеся, было, расходиться по палаткам, все снова расселись вокруг костра.
- Ну.… Значит, слушайте…

Местичко, то, что за речкой, зовётся в народе Марьюшкина топь. Когда-то там не было никакой топи, сухотень была с подлеском. А дело сталося так.
Недалече отсель, была заимка. Жил там Степан, лесничий. Заимка та досталась ему от отца, а тому от его отца, стало быть, от Степанова деда, в их семье все мужики лесничими были. Жил Степан один, за лесом смотрел да охотой промышлял. Хитникам спуску не давал! Мало ли кого поймает в лесу или за порубкой неразрешенной, или за охотой неправедной. И ведь всегда словно видел он, кто и как себя в лесу, ему доверенном, ведет. Дивились тому  люди, а потому и порешили – помогает ему Лесавка. Видимо полюбился лесной ведунье молодой лесничий. Она ему и зверя, и птицу под выстрел подставляла, и шкуры выделывать помогала, да так, что были они тонки и нежны словно бархат. Вкругорядь  заимки и грибов всегда было не меряно, и ягод.
И всё бы хорошо, да плохо одному в доме справляться – еду приготовить, постирушку каку-никаку завести, да в подворье тожеть женская рука нужна. Вот и Степан решил ожениться. Да за него любая бы пошла! Парень высокий, статный, косая сажень в плечах, глаза как уголья, а сам – белесый, словно поле пшеничное, волосы вьются, словно шерстка у каракульчат. Но ни одна из здешних девок не привлекла лесничего. Но как-то раз на ярманке, где он свои меха продавал, встретил он Марьюшку, мельника старшую дочку. Не сказать, чтобы больно баская она была – росточку невеликого, носик курносенький, сама чернявая, а глаза, что твое озеро! Синие, бездонные. Вот и сгинул  наш лесничий в её глазах. Быстро они сговорились, и с той же ярманки увёз Степан свою голубку на заимку. Марьюшка-то девка ручкастая была – все в её руках горело-вертелось. И по дому-хозяйству успевает, и порукодельничать. А уж как вышивала! Словно кистью да красками рисовала. Счастливы были молодые, неохтимнешеньки, с улыбкой жили. Но стали в доме пакости твориться – то квашня перекиснет, да так, что хоть выбрасывай, то глечик с молоком сам по себе лопнет, то белье, для просушки на подворье развешанное, смолистыми шишками ветер закидает, сплошь порча белью, а то печь задымит, хоть из дому беги. И ведь случалось всё это лишь когда Степана дома не было. Марьюшка-то слышала в селе разговоры о любви Лесавки к Степану, да веры этим словам не было. А как начали в доме энти пакости происходить, она и смекитила – то Лесавка её из дому выживает. И вот одинова, когда Степан на дальний кордон уехал, у Марьюшки вдруг из дымохода шишки посыпались. Вышла женка на высокое крыльцо дома да как крикнет:
- Где ты, лесная дева, покажись!
Зашумели, закачались сосны-великанши, поникли травы луговые, потемнело все вокруг. А когда развиднелось, возле заплота оказалась сама Лесавка во всей своей красе – лицо все в морщинах, как земля после пахоты, нос грушей сморщенной висит, глаза злющие зеленым пламенем горят, платье из травы и листьев ветками да паутиной переплетенных колышется, а ветра-то нет.
Но Марьюшка не испугалась и говорит:
- Ты чего в моем доме пакостишь?
- Не быть тебе хозяйкой в Степановом дому! – прошипела лесная дева.
- А это не тебе, нечисть лесная решать! Будешь пакостить, я твою Елань любимую подпалю, - смело говорила Марьюшка с Лесавкой.
Взмахнула образина руками, поднялись кружиться вокруг нее листья, а сама как крикнет:
- Не посмеешь!
- Не боюсь я тебя, - отвечает ей женка, - кружи-не-кружи, а к дому и подворью ты больше не подступишься! Вот, смотри.
И Марьюшка указала Лесавке на лики святые, что на вереях у ворот да под стрехой  укреплены были, а их чистый свет всю заимку укрывал.
Попробовала лесная дева зайти во двор, да словно обожглась и к лесу шарахнулась.
- Ну, погоди, - зашипела она, - я еще свое возьму! Не быть тебе счастливой.
Прошло сколько-то лет. Народились у Степана с Марьюшкой близняшки-дочки, одним лишь отличались – у одной черные волосы, у другой – белесые.. Непорядков в доме да подворье больше не случалось. Успокоилась Марьюшка, забыла про обещание Лесавки. Одинова летним вечером ушел Степан по нужде в село. Марьюшка в доме колготилась. А девчушки во дворе у заплота играли. Вдруг видят, по ту сторону недалечко светится что-то зеленым огоньком. Интересно стало малёхам. Они в дыру в заплоте и вылезли. К огонькам побежали, а те – дальше в лес. Девоньки за ними. Так и ушли от дома. Хватилась Марьюшка дочек, а их и след простыл, только игрушки у заплота брошены. Заплакала, закричала женка да в лес кинулась, деток своих искать. Кружит по лесу, зовет дочек, а в ответ только ветер в кронах шумит-смеётся. Стемнело уж почти, когда Марьюшка огоньки зелёные увидала и пошла на них.
Шла недолго. Услышала, река на перекате шумит, на звук и пошла, про огоньки забыла.
Вышла на берег аккурат напротив того, где мы сейчас, без сил села на песок и заплакала.
Вдруг поднялся ветер, зашумел лес. И на самом краю обрыва объявилась Лесавка. Волосы ветром развиваются, глаза зеленым пламенем светятся.
- Говорила я тебе, не будешь ты счастливой, - засмеялась лесная дева.
- Верни мне дочек, - взмолила её Марьюшка.
Ещё громче рассмеялась Лесавка:
- А нужны ли они тебе такие? Ну, девоньки-болотницы, покажитесь матушке!
И как из воздуха стали рядом с нею две тени. Вместо платьев тина болотная, волосы ряской перепутаны, а глаза, как зеленые угли горят.
Увидела такое бедная женка, да так и пала на песок, забилась в рыданьях. И так много слёз выплакала Марьюшка, что на месте том болотина образовалась и Марьюшку поглотила!
И с тех пор никто не видел ни Марьюшку, ни дочек её, ни Степана. Он ведь когда жены с дочками дома не нашел, долго по лесу ходил, искал. Так долго, что разум потерял и пропал. Баили люди, его Лесавка к себе в  Лешии забрала.
А на Марьюшкиной топи с тех пор огоньки и светятся, прохожих к себе завлекая. Особливо они девочек малых любят таскать, оборачивая их в кикимор болотных.  Как почуют взгляд живой, так и сманят, не заметишь, как к ним попал. А попал, уже и не вырваться.

Петрович пыхнул трубкой, улыбнулся в усы:
- Напужались?
- Дядь Мить, ты ведь всё придумал? - шепотом спросила Таютка.
- А это ты сама решай. Всё, всем спать, - Петрович поднялся со своего пенька, а следом за ним и все остальные разошлись по палаткам. И никто не отважился посмотреть за реку на Марьюшкину топь с её зелёными огоньками.

Словарик незнакомых слов:
Местичко – место
Сухотень – сухой лес, сухое место
Сталося – было, случилось
Хитникам –  хитник - разбойники, браконьеры
Вкругорядь -  вокруг
Каку-никаку – небольшую, маленькую
Тожеть – тоже
Каракульчат – каракульчата - ягнята каракулевой породы
Ярманке – ярмарке
Баская -  красивая
Неохтимнешеньки – легко, без трудностей
Глечик – небольшая крынка
Энти – эти
Смекитила – догадалась
Одинова – однажды
По нужде – по делам, по надобности
Развиднелось – стало видно все вокруг
Заплота –  заплот - забор
Образина – чудище
Вереях – верея - столбы, на которых крепились ворота
Стрехой - нижний свисающий край крыши
Колготилась – хлопотать по дому
Малёхам – малёха - маленький ребенок
Аккурат – как раз, точно
Взмолила – стала умолять
Баили - говорили
Оборачивая - превращая

вне так вне :-)
спасибо

Сидели у костра. Выпивали немного, рассказывали байки. Компания интеллигентная больше, потому скучновато.
Очередной наш охотник закончил историйку. Помолчали. Тут слово берет один; из соседнего института, мы его плохо знаем. Однако, стоило ему только начать, как все необычайно оживились. Настолько необычно и интересно было, что, по приезде домой, записал, как мог. Ну обработал, конечно.  

Кривулина - это слово. Не понятие, нет, просто слово из русского разговорного... Кривулина... тут нельзя усложнять. Не кривая, и не кривенькая, и не, даже, кривоватенькая, а именно криву... Во... пришло в голову! Это символ, графический символ - не больше. Берем карандаш, и этак, не глядя, да по бумаге - раз! Вот, получилась... Нет... Ах, нет, нет... Открыв глаза, я посмотрел на чистый листок с безобразной закорючкой посередине, - ну, какая же это кри...?
С полудня я мучился этим проклятым словом. Увлекательная поначалу, и простая, как мне казалось, задача–игра: проникнуть в тайну и описать,
самому, без помощи и поддержки авторитетов, через пару часов превратилась в навязчивую идею, не отпуская, сверлила мозг, и бедная моя голова раскалилась. (Самолюбие мое было задето всерьез: я не шутя претендовал на изначальное знание языка и исключительные способности проникновения в смысл). Уже стемнело. Не зажигая света, я слонялся по комнате, выходил на балкон, невидящим взором глядел на догорающий на краю неба великолепный закат. С каждой минутой все сильнее сгущающуюся темноту одна за другой прорезали белые дрожащие линии, медленно гасли. Ни одна из них меня не устраивала, ни по форме, ни по содержанию; я скрежетал зубами, бормотал что-то себе под нос, лихорадочно запускал следующую. Ничего не получалось; несмотря на огромные усилия, кривулина прыгала и ускользала, оставаясь словом за семью печатями.
- Так, - сказал я себе, устав как собака, и достигнув состояния полного
изнеможения. - Время – час. Пора прекращать на сегодня, быстро спать!   Укладываясь в кровать, подумал: начинать нужно с корня, это ясно, как
божий день. А корень - кривой!
Наутро, еще до чая, в моем блокноте появились слова: кривизна; кривое зеркало; кривой черт; на кривой козе; с кривой рожей... После чая к ним присоединились: кривая ухмылка; эк, как тебя скривило; куда кривая
выведет... Я яростно накинулся на работу, в полной уверенности, что теперь-то кривулину одолею: из сопоставления сложных, разномастных по характеру смысловых композиций со всей определенностью выплывет вожделенный образ, единственно правильный, потому что - верный.
С кривизной пространства, причудливо отражающейся в кривых зеркалах современности, я справился довольно легко и быстро. Достаточно было,
встав на голову перед зеркалом, - ноги на стенке, - покачаться чуть-чуть посильнее (рискуя при этом сломать себе шею), как перевернутый, изломанный мир отключил сознание, и я очнулся на полу, цел, правда, и невредим, очень довольный успехом эксперимента. (В последнее перед отключкой мгновение я видел-таки некую кривую фигуру, отдаленно напоминающую, как мне показалось, искомую).
Дальше дело пошло хуже. Часов до четырех дня, сначала перед закрытыми, а потом и перед открытыми моими глазами, мелькали кривые черти с неприятными кривыми рожами, пасущие, верхом и так просто, странных коз, с вывернутыми наружу рогами, одноглазых и совсем без шерсти. Ни на шаг не приблизившись к постижению истины, я с большим трудом выкинул их всех из головы, - черти отчаянно сопротивлялись, - перешел к следующим словам по списку.
Нарочито скривившись в одну сторону, - а именно, в правую, - я криво
ухмыльнулся, подавив возникшее при этом желание взглянуть на себя в зеркало. Продолжая ухмыляться, долго ходил, переваливался; время от времени, чтобы не затекала спина, менял правую кривую позицию на левую. - Никакого эффекта. Ни-че-го! Кроме неудобства и смехотворного чувства - а вдруг кто увидит?..
В двадцать сорок раздался звонок. Я осыпал себя проклятиями: за своими дурацкими упражнениями совершенно забыл о любовном свидании. Сам же, дурак, добивался, да еще сколько времени! Оправдывался: прождала
понапрасну, извини; молодец, что пришла! Прикоснуться боялся -  гордая, может? Боялся, что хлопнет дверью, уйдет навсегда. Но нет, обошлось, слава Богу! Потеплела, простила.
Ужин, бутылка вина. Мы в постели, и любим друг друга. Плевать я хотел на
словесность! Все кривулины, вместе взятые, не заменят одного поцелуя, аминь!.. Обнявшись, заснули.
Под утро приснилась кривая. Говорит так: не боись, дескать, выведу.
- Куда? – спрашиваю. А сам уже догадываюсь..
- Как куда? – удивилась. - К родимой твоей зазнобе.
Вроде ушло все, не надо мне теперь этой мути, а интерес подспудный
остался.
- Ладно, давай. – Узнать - без мучений, без напряга дальнейшего, - считай, повезло, вроде как на халяву!
- Садись-ка! - Я вскарабкался ей на закорки. - Поехали!
Это, доложу я вам, не полет был, и не восхождение, а... в общем, на многое не похожие ощущения. Задрожала кривая мелкой дрожью, - мне стало внутри вдруг тепло, - напряглась, изогнулась в нижней своей части; как хвостом щелкнула, взмыла в воздух. Летим, высоту набираем. Виляет в разные стороны, туда, сюда - я раскачиваюсь; то сожмется, то вытянется - тогда я по ней еложу. Не очень, скажу, и удобно, а – приятно, все равно как на качелях. Давно уже потерял ориентацию, но знаю: общее направление выдерживаем – ввысь! Чем выше становится, тем больше дух захватывает. Не думаю ни о чем, мысли как ветром сдуло; балдею и остро наслаждаюсь дорогой. Все острее, острее... Вдруг остановка. Кривая резко затормозила, чуть не вылетел из седла.
- Ты что, - ей кричу, - сдурела? убить меня хочешь?
- Не, - отвечает спокойно, – приехали! Сползай!
- Ну, и где же кривулина? – сползаю. Дышу тяжело, весь еще под
впечатлением от полета.
- Оглянись, дуралей! - смеется.
Открываю глаза, не понимаю еще ничего; только явственно смех в ушах,
мелодичный такой, а внизу горячо и влажно. Протираю глаза руками: лежит моя девушка на боку, лицом ко мне, улыбается; утренняя заря золотит ей
кожу на изгибе крутого бедра, нежными полутенями спускается вниз, в темноту. Что-то екнуло в сердце, оборвалось. Ткнулся я носом, прижался щекой к теплой и тоже еще мокроватенькой шерстке, вдыхаю ее аромат,
шепчу благодарно: «кривулинка ты моя, пи...юлинка золотая, ненаглядная!..» И добавляю зачем-то, погромче: «ох, спасибо тебе, кривая... вывела!»
- Это у меня-то кривая? – не шутя обижается девушка.

Он замолчал. Интересно вот, что я тогда же (не вслух, про себя) вспомнил и подумал: есть ведь еще русское слово такое: «загогулина»...  

Это был небольшой дачный городок, но не в том понимании, как мы его представляем сейчас, а просто огороженный забором участок соснового бора на высоком берегу Оби, в котором то тут, то там были разбросаны маленькие щитовые домики. Эти домики сдавали летом для отдыха всем желающим. Городок даже имел романтическое название: «Радуга». Основной его контингент составляли бабушки с внуками, которых замотанные родители сюда охотно пристраивали с той лишь целью, чтобы их дети не болтались летом в пыльном городе, а дышали озоном и укрепляли своё здоровье перед школой. Ребятишкам тут, действительно, было раздолье: целыми днями они носились по лесу, собирали ягоды и грибы, купались в речке, а бабушки, со своей стороны, обеспечивали им этот отдых, большую часть времени проводя у плиты за приготовлением пищи или стоя в очереди за продуктами в единственном на территории городка магазине.
Но в конце августа жизнь в городке замирала. Дачники уезжали в Новосибирск готовить своих детей к школе, и городок пустел, хотя всё ещё стояли погожие дни, и воздух был наполнен таким сосновым ароматом, что хотелось дышать и дышать.
И вот в один из таких тёплых вечеров, когда в «Радуге» уже никого не осталось, на пороге одного из домиков сидели две пожилые женщины. Сдав своих внуков на попечение их родителей, женщины решили ещё немного попользоваться этими тёплыми деньками и, наконец-то, расслабиться после постоянных забот и немного отдохнуть.
Дети пытались отговорить их от этой затеи: «В городке уже никого не осталось, разве вам не страшно одним ночевать в лесу?»
Но женщины только смеялись: «Ну, что вы, мы ничего не боимся.»
И вот они здесь. Наслаждаясь полученной свободой, они беззаботно беседовали, любуясь заходящим солнцем.
«Смотри, -прервав разговор, спохватилась одна из женщин, та, которая была немного постарше, - солнце почти зашло, скоро станет совсем темно, а в доме уже отключили электричество. Давай, разведём с тобой небольшой костёр, и мы сможем ещё с часок посидеть на улице: так не хочется уходить в дом, когда такой воздух!»
Сказано – сделано. Вскоре небольшой костерок запылал ярким пламенем, а женщины, примостившись возле него на брёвнышке и захватив по чашке налитого из термоса горячего чаю, продолжили прерванную беседу, наблюдая за весело пляшущими огненными язычками.
Ночь, как это обычно бывает в августе, наступила быстро. На небе проступили первые звёзды. Небольшой ветерок качнул пламя костра. Женщина, которая была помоложе, немного поёжилась и автоматически посмотрела в ту сторону, куда качнулось пламя. Взгляд её упёрся в какой-то тёмный куст. И то ли от дуновения ветра, то ли от отсвета костра ей показалось, что за кустом мелькнула чья-та тень.
«Там кто-то стоит»,- шёпотом сказала она подруге. Та тоже насторожилась и тут же стала осматривать другие кусты, и ей тоже стало мерещиться, что за ними мелькают какие-то тени.
Женщины замерли, их начала пробирать дрожь. Тут же в голове завертелись мысли о разных бандитах и убийцах.
«По-моему, их трое и они потихоньку приближаются к нам, - снова прошептала младшая, - нужно немедленно бежать в дом».
Наспех залив чаем костёр, обе женщины, ещё утром убеждавшие родных, что не боятся ничего на свете, быстро ретировались в домик, крепко заперев на все засовы дверь и придвинув к нему оставшийся после лета стол.
Но даже и в доме они не чувствовали себя в безопасности. Забравшись под одеяло и укрывшись с головой, они пытались унять дрожь и немного успокоиться. Но не тут-то было. Что-то начало скрестись по оконному стеклу.
«Кажется, это бандиты скребут по стеклу ножом», -в этот раз предположила старшая.
«Да, нет, - возразила ей младшая, - это бьётся об стекло ночная бабочка».
Признав правоту подруги, старшая женщина успокоилась. Но тут прямо над головой раздался довольно сильный шорох.
«Ой, они полезли на крышу! – снова почти заплакала младшая. Но, на удивление, сейчас проявила благоразумие старшая: «А по-моему, это просто пробежала белка. Помнишь, сколько их тут сновало днём?»
Наконец, всё как-то стихло. Женщины даже начали немного дремать. Но внезапный порыв ветра качнул растущую рядом с домиком черёмуху, и одна из её ветвей сильно ударила по оконному стеклу.
Ничего не соображая со сна, женщины подскочили, как ужаленные, и уже до рассвета не могли сомкнуть глаз, чутко прислушиваясь к каждому шороху и со страхом ожидая, что бандиты вот-вот начнут ломиться к ним в дверь или окно.
Когда, наконец, рассвело, подруги собрали свои нехитрые вещички и чуть ли не бегом помчались к автобусной остановке, чтобы с первым рейсом уехать в город.
«И правильно сделали, - мудро рассудила старшая, уже сидя в автобусе, - зачем нам испытывать свои нервы: так и с ума можно сойти».
Дома о своих ночных страхах они, естественно, ничего не рассказали, а на вопросы о причинах такого ранннего возвращения отвечали, что соскучились по семье и что им хватило всего одного вечера, чтобы хорошо отдохнуть и насладиться прекрасным лесным воздухом.

Часть 2.

-  Уф! Спасибо за ушицу! Что же было дальше?  А что было дальше?  Тут кто-то предположил, что Серёгу акула утащила. Вот и я подумал – акула, ну не щука же так его дёрнула? А всё оказалось намного проще, кто  в физике разбирается, тот поймёт…
Мы на леске, как на якоре стояли. Серёга её перерезал, лодка рванулась по течению, а друг мой как бы на месте  остался – инерция тела, однако.  В общем, когда лодка из-под Серёги ушла – он и полетел кувырком в воду.  Через метров двести я его  вытащил… Не, не бездыханного -  бездыханные так не ругаются …
До темноты мы отдыхали от трудов праведных на берегу одной из проток. Когда смолкли все звуки, а комары превратились в настоящих вампиров, погребли обратно, стараясь при этом сильно не шуметь. Приближаясь к лодочной станции, мы услышали вначале невнятный гул, а после разговор группы рыбаков. Они говорили о каких-то двух… ребятах, которые им испортили рыбалку и что, если они их поймают, то оторвут... Дальше было неразборчиво.
Пристав с другой стороны протоки, привязав лодку, мы взяли снасти и, пройдя чуть дальше ( там, где было помельче) стали переходить протоку вброд. Серёга при этом снял плавки и на удочку повесил - не хотел мочить после того, как искупался на рыбалке. Мы думали, что все наши злоключения позади! Да уж! Что было потом, вы, наверное, догадались. Верно, выйдя на берег, Серёга обнаружил, что плавок нет... Полтора часа мы искали его плавки - ныряли, ползали по берегу, бороздили ногами дно - бесполезно. А теперь представьте - субботняя ночь в селе, молодёжь гуляет, танцы там, дискотеки, рыбаки, ищущие двух ребят, как говорится час пик. Чтобы пройти два километра в голом виде среди такого оживления незамеченным, не могло быть и речи.
- Может, пойдёшь - мои штаны принесёшь, - Серёга чуть не плакал.
- Четыре километра туда,  обратно, потом ещё два километра, - начал размышлять я вслух. Нет уж. Есть выход получше. Измажем тебя в иле, он подсохнет – будешь, типа, в водолазном костюме и спокойно дойдем.
- Откуда в Ясках водолазы?
- Вот! Те, кто тебя увидит, тоже об этом подумают. Пока они будут думать, мы уже давно дома будем. А паспорт твой утром заберём.
Всё бы хорошо. Но надо не забывать, что дело было в советское время. И не принято тогда было ходить голыми по деревням ночью. И потом, Серёга-то знал, что он без ничего...
Первые двести метров мы шли нормально, люди, правда, оглядывались, всматриваясь в то место, где был Серёгин зад. Скорее всего, всё бы кончилось хорошо, если бы  одна из проходивших мимо девушек, обернувшись, наивно вдруг не произнесла: " Смотрите! Голый, что ли?" После этого  Серега, прошептав " Ну, всё! Я так не могу!",  рванул как на стометровке, ну и я с ним за компанию - собаки в Ясках злые, а Серёга в... одном водолазном костюме.
Я впереди бежал – чтобы друга прикрыть. Мы молнией пронеслись по Яскам и … оказались на другом конце села. Еле успев затормозить перед какой-то канавой, мы остановились и прерывисто дыша, начали осматриваться.  Здесь было тихо, пели лягушки, квакали комары... Да, конечно же, наоборот. Я когда вспоминаю, как мы бежали, всегда нервничаю. Представьте, собаки лают, рвутся с цепей (а если хотя бы одна оторвалась), кто-то бежит за нами и кричит» « Стой, сука!»… А ведь мы, по большому счёту, ничего плохого не сделали!..
Вернулись мы в наш дощатый домик под утро, только-только светать начинало.  Когда мы поняли, что заблудились, то  решили подождать, пока местные гуляния закончатся, в канаве пересидели, а потом каким-то чудом всё же нашли наше пристанище. На Серёгу при свете смотреть больно было:  нос после ночной «комарильи» на пол лица, глазки маленькие, как у поросёнка,  губы толстые. Он же, бедняга, всю ночь руками другое место прикрывал, в отличие от меня…
Весь день мы проспали, Серёга, правда, что-то кричал периодически нечленораздельное и стонал не по-детски. А вечером мы его паспорт забрали и в Одессу поехали – впереди ещё воскресенье было, отдохнуть хотелось, да и плавки Серёге купить надо было…  
Вот такая история. Теперь понятно, почему я просил никому её не пересказывать? В Ясках до сих пор легенда ходит о голом водолазе, портящем снасти и ночами бегающем по селу за рыбаками…

Людмила, я так понимаю, что Вы слегка промахнулись, и рассказ пойдёт в "страшилки на ночь"? Принято :)

ОХОТНИЦЫ НА ПРИВАЛЕ

Тротуары Лас Вегаса, как опавшей листвой, покрыты разноцветными бумажками-картинками. “ Звони! Через десять минут красотка - в твоем гостиничном номере. “
Трое бывалых потягивали мартини в рюмочной  “У костра”.
- Развели этих нелегалок полные штаны. – сокрушалась Молли. – Куда смотрит правительство?! Как честные женщины такую конкуренцию дееспособны совладать?
- Тончайшим ароматом,  изысканным вкусом, врожденным изяществом. -аргументировала Джойс, йоговским упражнением массируя себе шею.
- Еще бы! С такой  как у тебя, Молли, задницей. Сиськи вон из за спины видать. – вставила Лукреция.
- Да, с этими моими грудями, пардон, грудьми, с моей, то есть, на передке артиллерией недавно такой засосный закидон приключился, - разговорилась Молли. – проходила как-то я случайно мимо покерного стола, где по тысяче за ход кладут…
- Адресок не забудь для меня на заднице записать. – заинтересованно встрела Лукреция.
- Один очами своими зерцальными так мне на пупок уставился – в карты бы лучше смотрел –  как грохнет-прольет всю выпивку на стол. Карты все смешались. Такой кипеш поднялся. Охрана понабежала. Куда, кричат, ее? В ментовку, или как всегда?
А этот, с пламенным взором, и орет:
- Давай ее ко мне в номер.
- Это что же, вы, Молли, без предварительного финансового соглашения, без контракта на одной любовной страсти к незнакомому мужчине в его резиденцию соизволите проникать? – строго выговорила Джойс.
Лукреция успела вставить:
- Вечно она ищет приключений  себе на задницу.
- Притащили меня к нему на самый последний этаж. Там особняк комнат на пять с такими балдежными видами. Этот-то, картежник, по полу стал кататься. Кричит, мол, спасла я его от смерти-гибели. Мол, если бы не мое сисичное вмешательство, то засадил бы он в том кону триста тысяч чистенькими.
- Ну, для большего впечатления мог бы он и покрупнее проиграть. – уточнила Джойс.
- Да он, такой азартный, легко мог бы и миллион подзадуть, кабы не мое попустительство. Схватил меня в радости, стали вместе мы по полу крутить-перекатываться. То он сверху, то я снизу. Вдруг стук в дверь. Барабанят во всю. Кричат:  “ Косоглазый, должок не забудь отдать. ”  Хорошо, что напомнили. Говорю ему: “Давай мою стипендию, я пошла.”  А он сначала перепугался, потом смотрит на меня радостно. “Какая мысль - неповторимая.” – говорит. Сумку полную стодолларовых мне ремнем под юбкой на пузо подвязал, шепчет: “Иди в семьсот тридцать восьмой номер, там тебя уважительно ждут."
Смотрю на себя в зеркало, млею. Сиськи торчат, пониже с сумкой я как беременная на восьмом месяце. Схватила я занавеску, подрезала чуток, накинула, стала на Леопадру ту похожая…
- На Клеопатру. – поправила Джойс.
- Дверь открыли, ругня такая не для моих тонких ушей началась, потому я и вышла. Вошла в лифт чтобы в его четыреста двадцать третий  номер ехать.  А там уже стоят трое из баскетбольной команды. Как они только в лифт влезли?!
- Ой, страсти-то какие! – успела слово вставить Лукреция.
- Один, самый длинный, басом как рявкнет: - “ Hit the floor. “
- Это что за язык такой? - удивилась Лукреция.
- Это, наверно, по-британски, – предположила Джойс, - понимать можно двояко. Или нажми кнопку лифта, или падай на пол. В Лас Вегасе интеллегентные люди говорят : - “ Touch the floor button “.  Тогда нужно пальчиком кнопочку ткнуть.
- Хорошо вам здесь, в рюмочной, пальчиками пуговички втыкивать, а я со страху сразу на пол пузом и грохнулась.
Лукреция вмешалась со своим жизненным опытом:
- Эти, которые любят в лифте любовью заниматься, чокнутые все на перекосяк. Ты правильно на полу разлеглась. Раньше начнут – быстрее отпустят.
Молли продолжала:
- “Она же сейчас рожать будет. “ – кричат. - “Хватай ее, тащи .“ Схватили меня эти длинноногие, несут куда-то по парадной лестнице. Сумка-то соскочила, открылась. Купюры оттель дождем вниз посыпались...
- Ой, у меня аж задница зачесалась с расстройств. -  вопила Лукреция.
Джойс молчала. Завидуя, она знала, что победить Молли в сегодняшних байках у костра ей не удастся, как вдруг приблизился к ней ученого вида молодой человек.
- Это же твой, вчерашний, - шепотком напомнила ей Лукреция.
Подошедший сказал укоризненно:
- Что это у вас, Джойс, за расценки такие. Триста долларов – за пол часа. Я юрист, но я не зарабатываю такие деньги за пол часа.
- А я, когда работала юристом, тоже получала меньше. - поучительно ответила Джойс.

Два раза дух (Москвич) падал. В последний раз посулил ему в Хопу гранату засунуть .  Прибежали не жданно . Водила БМД на обочине без обуви.Рядом .У верхней части  тела трудится дух в халате. Чалма сьехала.Ладони рук черные, калаш за спиной. Второй че то делает с хебе зачем то развешанном
для просушки на стволе БМД.     По общей команде прапора он  завалил  сидящего на стреме духа (сидел на корточках уткнув голову в колени, курил) .  Я с трех выстрелов снял духа на броне у хебе на просушке (упал вбок закрутился винтом). Мой сектор очистил короткой салабон земляк. Дух у тела водилы упал кучей тряпья.Прапор показал наше место. Сам пошел на разведку.

Коле Корытову  вколол промедол. Почти сразу засучил ногами заорал и пришел в себя. А пока висел труп трупом . Так всю дорогу и зевал.Наших 200-ых положили на броню и оставили. Бурсун по рации  БМД связался с полком. Обьяснил. Корыто перевязали.Уазик на ходу, Было поехали, Бурсун:" ХХяди , на ХХр мне это железо и 200-ые?От них машина тежелей,о живых надо думать. Предрассудки ХХХвы!"  Дух которого  подстрелил я стал вставать. Бурсун с хода ,короткой смял его (нечего и смотреть калаш  7.62, с 20-25 метров , как учили ):  "Хлядь
каматозная! Че ему Грач, тоже яйца резать? Пошел он на ХХр,не наше это...", -Бурсун глотнул из фляги передал мне а я салабону,-"Держи Москва!".  

Господи ,я всех и всем все простил.А меня прощать не надо. Ибо я изверг.Уйти просто,Но я остаюсь и живу с чувством вины и утраты .Зло и желание ушло и давно.Осталось осознание и раскаяние .Непрощение своих грехов. Нежелание грешить вновь.

И опять ...

Рынок в Лужниках.Стою, с тоской всматриваюсь в лица покупателей. Ну че у меня ничего не берут?Подкатывают двое. Один лет 17, прыщавый через слово мат, явно обкуренный (зрачок огромный , глаза маслянные ,говорит тягуче ,медленно) :"Лошок, тебе передавали ,бабки гони.Нет?Ладно.Вечером поговорим " .Избитого меня положили в багажник копейки. Повезли . Лежу спокойно, побьют еще и выбросят где нибудь, хотели бы убить убили бы. Машину остановили . Багажник открывается . Надо мной обвисшее лицо увенчанное фурагой и кокардой,-"Привет дэпээс, я вроде ниче не нарушал,или проверка документов?",-вижу себя со стороны. Пожалуй нелепа  нехорошая ,кровавая улыбка.А так ничего .Гаи оседает,пошла стрельба.Высвобождаюсь из багажника. Двое гаишников лежат у машины. Эти два репедаста стоят поодаль и курят. Рядом пост ГАИ, трасса.ночь никого нет. Мои шансы никакие пока они живы. В руках у одного автомат  (наверно стволы мусорские забрал). ..."Ну вот! Бросил на обочину ненужный автомат без патрон". Я в плюсе . 5000 долларов мусорских и два роллекса. Всех проблем то. Один мент начинает постанывать. Подхожу к нему. Шепчет че то :,-"Жить хочешь мусоренок?Поживешь еще,я тебе по рации подмогу вызову,только если ты православный.Сделай так, чтоб меня не тягали а ? Если не посадят Ваши ,то грохнут те. ".

Болит простреленная рука. Хочет жить дапрашиваемый мной дух (а допрос то короткий, его товарищ лежит с простреленной головой не ответил на простой вопрос) ," Да это Комиссар люберецкий нас послал. Ты же наших наказал. Его в клубе танго найдешь.Ты меня оставишь в живых?",- не обманывал его. Честно ответил духу ,что война не кончена .Дал минуту помолиться . ...Я в Танго . Комиссара показали. Подхожу к столу. Сидят трое, на столе чемодан денег не менее . Смотрят на меня. Достал беретту их бойцов  .Сбоку откуда то со стволом фигура. Ствол смотрит мне в лоб.Не стал здороваться. Некогда. Как ты и учил Бурсун. На курок . Если есть цель оружие стреляет. Там разберемся. Ушли втроем. Я,Бурсун и чемодан денег .23 забрал он.По куче. На глаз. Треть мне.

Я с сестрой идем по темному ночному парку .Сквозь листву пробивается свет фонаря . Мне 16, одежда болтается, че то оживленно рассказываю. Через 5 минут сестру двое вывели из  кустов. А я избит . Несильно. Я приговорил себя Не исполнил.
Будте Вы прокляты! Чуть позже приговорил их. Валерка и Игорь ,в получаса ходьбы жили .Третьего мы не знали. Исполнить спустя время была взможность .Неоднократно .Были
возможности. Не сразу понял. Потом. Зачем? Они теперь другие и они наказаны. Не мной. По жизни, самым справедливым судьей. Не я им судья.Я простил их, простила ли меня сестра? Мы никогда не говорили об этом.Изверг.

Я не вовремя вошел в этот дом. Контрактник сучит ногами.Его голову победно скалясь и став большим и значительным держит бородач в камуфляже: «Аллаху Акбяр»,- «Да при чем тут Аллах ,чмо ты . Бог не ходит одними дорогами с такими как мы с тобой. Любовно говорю  бородатому. За ноги его не привязывал. Короткая по ним. Его ножом ,которым он вершил суд, вершу правосудие. Он больше не сделает ребенка никому. И не будет видеть: «Афган ,Афган, чему ты нас научил!».

Сквозь полумрак храма пронизанный здесь и там трассерами света подошел к отцу Сергию.Бог с тобой сын мой. Целую крупную руку отца. В глаза бросается надпись на ребре ладони : «За ВДВ». Он смотрит как я ухожу.Надрезанные веки
орошает слеза. Губы шепчат. Спаси и сохрани!. По отечески осеняет меня в спину (ему не одиноко,как тогда .С нами Бог .С ним точно. А тогда его увозили на большую землю а мы
оставались).

Просыпаюсь. Кк из омута вырываюсь  из  плена полуобморочных кошмаров  .Глажу светлую голову  внука: «Спаси и сохрани тебя милый мой,не приведи тебе и помилуй!

.....Многие думают, что Черное море  - это так, ерунда на постном масле по сравнению с каким-нибудь океаном. И глубины, дескать,  не те, и волны мелкокалиберные, а уж штормы и вовсе – буря в стакане воды. Пагубные, скажу я вам, заблуждения. Черное море  коварно, а глупости и вовсе не прощает. В солнечный день, в тихую погоду, на пляже, в присутствие толпы народа и спасателей, тонут люди. И я даже не скажу, сколько – вы тогда к нам больше не приедете.  Я вырос на море, я провел в нем большую часть своей жизни, я знаю…
.....История, которую я вам расскажу, случилась в конце 80-х. Тогда возможность наловить свежей рыбки была более чем актуальна, а цены за аренду лодки – божескими. Один рыбак вышел в море. Как положено: с утречка, по холодку. Погода была тихая. Наш рыбак отошел подальше от берега, облюбовал каменную грядку, и закинул пару самодуров на ставридку и справы на бычка. Пару часов он просто болтался, как шполик в дырявой лодке – клева не было. А потом пошла жара: казалось, вся рыба норовит попасть к нему в садок. Ставрида шла косяком – рыбак ее даже не снимал с крючков, а просто стряхивал в лодку. Клев – это как лихорадка, ты ничего не видишь и не слышишь. Клев – это потрясающе, это нужно испытать.
.....По прошествии некоторого времени рыбак наш заметил, что садок переполнен рыбой. Оглядевшись, что бы еще приспособить под это дело, он был неприятно удивлен переменой погоды. Небо затянуло тучами, дул порывистый ветер и море вздыбилось волнами. Нужно было вытаскивать кадолу и грести к берегу – но ставрида настойчиво билась на самодуре.  В общем, когда в мозгах у рыбака прояснилось, ситуация уже перестала быть томной. Волны захлестывали лодку, пошел дождь, берег скрылся в серой мгле.  Прежде, чем сняться с якоря, нужно было вытащить садок с рыбой. Но садок – длиннющий рыбацкий садок – был плотно забит ставридой и бычками. Рыбак решил грести к берегу с болтающимся сбоку садком. Ну, дитю понятно, чем все это закончилось. Лодка перевернулась. Парень утонул. По крайней мере, его не нашли.
.....Да… Утонуть то он утонул, но вот покоя не нашел. Вскоре по побережью поползли странные слухи: будто в штормовую погоду, если кто из рыбаков кинется вынимать садок, высовывается из воды полуразложившаяся  клешня, и хватает за руку. И воет кто-то: «Рыба моя, рыба!»
.....Пару человек скончались от разрыва сердца, один пацан в двадцать лет седым стал. Многие после такого кошмара больше в море не выходят. Неупокоенная душа…
Прозвали его Черным Рыбаком. Говорят, что в ветреные ночи, когда рыбаки вытаскивают лодки на берег и жгут костры, Черный Рыбак выходит из моря и бродит вокруг в вечной своей тоске, изредка просясь погреться у огня.
Повстречать его – к большой беде.
.....А вы, я вижу, на рыбалку собрались? Откуда приехали? Ах, из Москвы… Понятно. И не смущает, что погода штормовая? Ах, опытные…  Ну ладно, ребята, будете брать лодку на базе – передайте привет Митричу. От кого? От Черного Рыбака…
.....Да, спасибо, что пустили погреться.

http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/203232/

  Жила-была в одном селе старая-престарая дева и было у неё большое арбузное поле. И арбузы на нём росли большие-пребольшие. Но никому не давала старая-престарая дева свои арбузы даже попробовать и сама тоже не ела – не любила их. Так и сгнивали они на поле.  Спрашивали её соседи, мол, зачем тебе, Люба ( её Любой звали), арбузы, если ты их не любишь? « А затем,- отвечала она, - чтобы завидовали. Ведь ни  у кого больше столько арбузов нету.» Так и жила – и сама ни ам,  и другому не дам.
  Как- то в это село к родственникам приехал мальчик из города погостить . Мальчик был добрым и очень любил арбузы. Узнал он про арбузное поле, пришёл к старой деве и говорит: « Тётя, дайте пару арбузов! У Вас их вон сколько!» А она ему отвечает: «Я  вижу, ты смелый мальчик! Я дам тебе пару арбузов, но ты взамен должен будешь выполнить моё желание!» Удивился мальчик: «Как же я смогу выполнить ваше желание? Я же ещё маленький!»  Обиделась старая дева и прогнала мальчика.
  Пришла ночь. Всё село спало, один мальчик лежал на сеновале, но заснуть не мог.  Думал он о старой деве и арбузном поле…
  Пропели петухи, наступило утро. Встала старая дева, почесалась  и пошла по привычке на поле арбузами любоваться. Глядь, а трети урожая нет. Арбузы погрызаны, словно Мамай прошёлся. Рассвирепела она и как завыла: «Кто же это посмел мои арбузы сгрызть? Ох, поймаю, ох, накажу!» От этого воя звери в лесу в норы попрятались, с деревьев листья посыпались, а у соседей кровь в жилах замёрзла. Только мальчик спал и сладко посапывал.
  Пошла старая дева в магазин и купила много капканов. Потом расставила их по всему полю и довольная спать легла …
  Пропели петухи, наступило утро. Встала старая дева и, даже не почесавшись, пошла на арбузы посмотреть. Глядь, а второй трети урожая – как не бывало. Вместе с корками и семечками кто-то сгрыз.  Рассвирепела она и как завоет громче прежнего : «Кто же это посмел мои арбузы сгрызть? Ох, поймаю, ох, накажу!» От этого воя звери в лесу сознание потеряли, с деревьев ветки попадали,  а у соседей ноги отнялись. Один мальчик спал и сладко посапывал.
  Взяла старая дева большую лопату и выкопала посередине поля яму глубокую-преглубокую, накрыла её сеном погуще и сверху по центру самый большой арбуз положила. А после довольная спать пошла…
  Пропели петухи, наступило утро. Встала старая дева и побежала к яме выкопанной. Глядь, а там на дне мальчик, который к ней давеча приходил,  спит и посапывает.  А вокруг лушпайки от арбузов. Рассвирепела она, взяла  лопату и начала мальчика закапывать, приговаривая «Будешь знать, как мои арбузы грызть! Будешь знать, как корки грызть!».  Потом граблями всё заровняла…
  На следующий год засадила старая дева семечками арбузными поле, но что не делает - не растут арбузы. Она их и поливает и удобряет, ничего не помогает. Решила она посмотреть, может с семечками что-то не так. Разрыла она несколько мест, смотрит, а семечек-то и нету. Это их мальчик закопанный съел.
  С тех пор не растут в том селе арбузы и старой деве никто уже не завидует.

...Автобус гудит, тепло, разморило — лето! Хорошо в Карелии ночью - и в июле не жарко, а светло-то как... Отпуск удался, даже спать жалко, борюсь со сном, прислушиваюсь к последним в этом году разговорам — вот об этом, чего в городе уже не будет... Задремываю, просыпаюсь... тепло... сзади расказчик опять что-то говорит...
... Там лесником один был — ну, до чего людей не любил, в деревню придет — два дня от силы, у него ж там изба своя, баня... а он намоется, запасы пополнит — и опять в лес, в сторожку, и на месяц-два... летом — и вовсе не появлялся, бывало... Ну, ясно дело — не до мытья-бритья ему было, борода у него была — по пояс, наверно, не меньше... Не любил, когда к сторожке даже подходил кто, а уж внутрь-то и вовсе не пускал... Да там немного желающих и было — болота рядом, кому охота... Только однажды женщина подошла, стучит — эй, - кричит,- есть кто? Помоги, мол, куда идти... Он вышел, рукой махнул, - иди, - говорит, - чего приперлась... Так, - она ему, - боюсь, - говорит, - вечер же, вдруг собьюсь, проводи... А он ей — ничего, левее бери, пройдешь, не умрешь... Тебе что, - она снова, - трудно? Проводил бы, все равно делать нечего... А он смеется - видишь, - говорит, - борода какая — расчесать надо, иди отсюда... Она ему - тебя просят, помоги ты человеку, а он - да моя борода, - смеется, - важнее вас всех, вместе взятых, иди...
Она - ну, как знаешь, - повернулась и пошла потихоньку в сторону болота... А он опять засмеялся — и в сторожку. Только вошел — слышит, дверь за ним скрипит, повернулся, а она сама закрывается... Понял, конечно, что что-то не так, хотел выбежать — дверь захлопнулась, а борода, как змея какая, живая, — прядями ко всему тянется, цепляется, да, как вьюн — все выше — по лавкам, по столу, по стенам... Пригвоздило его — не шелохнуться...
Через полгода хватились его — больно долго нет, пошли, конечно, а дверь в сторожку ничем не открыть, топором не вырубить... в окна заглядывают — серо все — как паклей какой набито. Думали, через трубу — наверх смотрят — а из трубы борода, седая — на ветру развевается... Перекрестились, ясно дело, и — бегом оттуда, да - в болото, еле выбрались  - хорошо несколько человек их там было.  Потом, конечно, страх, вроде, позабылся, да, и тропинки все заросли. Только случайно теперь кто набредет, а как наверх-то посмотрит — а она там, борода, — из трубы торчит... Со страху-то — бегут без оглядки, и - в болото, если один, так не выбраться уже. Нехорошее место, и меняется все время, потому никак его не огородить...
...Автобус гудит, сон потихоньку всех сморил, я тоже уже не пойму — то ли явь, то ли дрема: вдруг водитель кряхтит что-то, на газ жмет — сосны быстро-быстро мелькают, а в заднем стекле - удаляется - избушка с трубой, а из трубы
— нет, это не дым! Безжизненно - висит в безветрии - борода...

Первомайская байка у костра
http://www.grafomanov.net/poems/view_poem/206349/

Было это году эдак в 77-ом. Первомайские праздники мы большой университетской компанией встречали в лесу.
Сбросили рюкзаки, поставили палатки и бросились на организацию шутовской демонстрации. Непуганое поколение молодёжи семидесятых, мы даже не сомневались, что всё, что не запрещено – разрешено.
В огромной панаме, изображая репродуктор, на ветке высокого дерева завис Даня-рыжий. Покашливая, пощёлкивая и издавая шипение он объявлял:
– "Открывает первомайскую демонстрацию танковая колонна –мощное оружие наших армейских сил."
В это время по дороге между соснами двигались ребята с вениками, изображали танки и поднимали перед собой жуткое количество пыли. Мы на обочинах приветственно махали ветками и шапками.
– "Шагают колонны десантников, а над ними парит беспилотный разведчик, который ещё вчера летал над иностранными укреплениями."
Несколько человек тащили над собой Борьку Зайцева, который изо всех сил руками и ногами изображал беспилотник. Потом на повороте, под дикое ржание, не справившись с управлением, "беспилотные десантники" уронили Борьку и устроили кучу малу. На них натыкались и падали девочки, изображающие колонну "доярок-рекордисток". Короче, на повороте демонстрация деформировалась и распадалась.
Мы смеялись над дикими штампами нашего времени и совсем не были противниками существующего режима. Тем, кто рассказывает о великой борьбе, не верьте. Люди любят приукрашивать свою жизнь подвигами.
Когда стемнело, варили на костре глинтвейн (вино, корица, гвоздика, сахар...). Пели под гитару.
Спать улеглись впятером в трёхместной палатке – тесно, зато весело.

И если вы думаете, что спустя три дня нас не вызывали в особый отдел, то вы ошибаетесь.