Ходыреву Д.В.
I
Перед зеркалом все не равны, как видно.
То, что застыло сейчас напротив,
в зазеркалье, уже не поёт, напротив -
молчаливо взирает, как будто стыдно
там за что-то ему. Дух пускай простит, но
речь пойдёт преимущественно о плоти.
Греки древние учат, что, дескать, тело
в трёх ипостасях способно - пара,
твёрдой массы и жидкости быть. Так, пару
из последней строки моё претерпело
после связи двух предков, сделавших дело.
Остаётся последняя, что Икара
вторит подвигу. Тело себе в конечном
счёте стремится найти замену
«тыка» методом, в тень уходя со сцены.
Но и пара эффект не бывает вечным,
как не может продольное поперечным
стать однажды, как дверью - сплошные стены.
II
Одолев состоянье своей закваски,
плоть поверяет себя вначале
силой голоса, требуя, чтоб предали
появленье её, выход в свет - огласке.
Значит, дело у тела идёт к коляске.
Значит, кое на ком тут и впрямь бывали.
Повзрослев, о последыше плоть мечтает,
отдали дабы её свои же
руки влажной земле со словами: «Ближе
и родней никого…». Плоти ком пугает
ипостась номер три. Плоть о ней не знает
ни черта. Знает только, что время слижет
её облик с земли - таковы каноны.
Ведь не случайно же костенела
плоть в утробе открывшего мир ей тела
Лизы или какой-либо прочей моны, -
тела, с умыслом взятого телом в жёны.
Цель, по сути, одна - избежать пробела.
III
Что вначале? Вначале - всегда цветенье.
После же - тихого увяданья
времена. Вслед за этим - пора прощанья
тела с духом томящимся в подтвержденье
теоретики практикой (расширенье,
так сказать, между точками расстоянья).
«Я» обтянуто сызмальства нежной кожей,
не торопясь изнутри наружу
выползать. Что скрывает жена от мужа
своего в лабиринте себя? Быть может,
то же самое, что и супруга гложет
в час, когда он супругу ласкает вчуже?
Разве тело кричит «Заходите в гости!»
всем любопытным? Ни в коем разе.
В каждом теле живёт нечто вроде мрази,
Минотавра, Тесеевы плоть и кости
«голубые» с завидным (авось не гвозди!)
аппетитом жующего, все и сразу.
IV
Что мы, в сущности, знаем о нашем теле
суетном? В целом совсем немного.
Что слова из него могут, как из рога
изобилия, литься, чего о деле
здесь не скажешь. Тела, исторгая трели,
в основном привыкают пенять на Бога.
В основном телу свойственны три лишь позы.
Первая – сидя; вторая – стоя;
и последняя – лёжа. Ей-ей, такое
поз богатство не грезилось даже Крёзу,
опочившему в мире, точнее - в бозе
(что нельзя о плывущем в ковчеге Ное
утверждать). Постепенно дряхлеет тело.
И чем дряхлей, тем оно моложе
всем казаться хотело бы. Ну негоже
телу нашему, видите ли, что ело,
улыбалось и ныло, «идти на дело»
в мятой коже, поношенной слишком коже!
V
То, что из зазеркалья глядит согбенно,
раньше созрело, чем надо было.
Плоть имеет в виду не, простите, рыло,
но рассудок, чья масса особо ценна
для неё, как заметил бы Авиценна.
Равно спереди, с флангов обоих, с тыла
тело старится. Тело познало меру
многим вещам и телам, скитаясь
впопыхах где придётся, в пути касаясь
прочих тел, принимая тела на веру
или не принимая, укрыв за дверью
самое же себя - но, опять же, старясь.
Наша юность щебечет: «Ещё не время...»,
так проносясь, что хватает духу
лишь на то, чтобы, встав, погонять за мухой
да посеять при случае в ком-то семя,
продолжая себя, наряду со всеми,
прежде чем «Пусть земля ему, - скажут, - пухом!».
VI
Плохо дело у тела. Его наружу
щупает время, глася: «По чём ты,
тело?». Тело ему лишь в ответ: «О чём ты,
время?». И без того, дескать, мозг загружен
под завязку, донельзя, до самых дужек
близоруких очков, заблудивших с чёлкой.
Тело трётся о простыни, воздух, двери,
связки кючей, о другое тело
в разном качестве: мужа, когда созрело;
или гостя, когда оно свято верит
в дружбу между телами; и даже зверя,
если в простыни выть оно наторело.
Телом движет стремление стать нон грата
телом, среди прочих тел и в профиль,
и анфас щеголять, впечатляя вновь и
вновь тела - внешним видом ли, суррогатом
ли суждений. Ей-ей, поделом Сократу!
Слишком громкую выбрал из философий.
VII
Плюс отличен от минуса тем, что с плюсом
минус не может одной породы
быть. Эй, годы шальные! Куда ж вы, годы?
И на чьи нити жизни теперь, как бусам,
вам нанизывать, годы, себя по вкусу
с меньшей скоростью, мощью питая всходы
новой жизни, следя за телами зорко?..
В теле погода заметно хуже
той, которой приспичило быть снаружи
тела, вскрытия ждущего в стенах морга,
ласки скальпеля загодя. Дух в восторге
от грядущей развязки! Чем выбор уже,
тем, однако, и паники меньше в теле.
Стало быть, меньше слепого страха
перед вечностью. Ежели Телемаху
и отцу его не повезло, ужели
исключением будет оно, с постели
спозаранку встающее за рубахой?
VIII
То, что там, в зазеркалье, напоминает
типа, ведущего жизнь двойную,
говорящего как бы: «Так и зимую…».
Он собой недоволен, но точно знает,
что другим, однозначным, уже не станет,
выбираясь на финишную прямую.
Думай, что говоришь. Эта фраза стоит
нескольких фраз, тяготея к сфере
силлогизмов. И всё же, что если пере-
осмысленью подвергнуть её, построить
по-другому? А именно: сидя ль, стоя
или лёжа, никак не пристало мерить
то, что думаешь, словом, иначе тело
(кем ни являлся бы тот, кто слышал -
другом, подругой, супругой, высшим
существом) пожалеет о том, что пело
сдуру. Помнится, эпикурейцев грела
аксиома учителя: «Будь потише!».
IX
Тело духу внушает: «Я не состарюсь!».
Дух отвечает на это: «Может
быть, и так…». С точки зрения клеток кожи,
это «может» звучит, как бы сомневаясь
в том, что тело имело в виду, на зависть
упомянутым клеткам. Немногим позже
дух конкретней становится с телом: «Дважды
не, - говорит он, - войти. К тому же
не мешало б тебе поясок потуже
затянуть на себе. Утверждаю также,
что расстанемся мы, угодив…». «Куда же?»
«Ты к червям, ну а я… я - к богам на ужин...
Словом, вот мой совет: на себя - не ставить!».
Тело икает всё реже, реже
в доказательство, что кислород разрежен
слишком или разрежена слишком память
чья-то девичья. В общем же, ни убавить
ни прибавить - распад тела неизбежен.
X
Тело дышит на зеркало, корча рожи.
Не оставляет его в покое
долгожданном, вопрос заскорузлый: «Кто я?
Или что? Позабытый другими кожи
вялый ком или тень его только всё же,
что плетётся вблизи, ни черта не стоя?..».
В теле скорбь о минувшем, на теле - шрамы.
Плавает вяло в его компоте
дух печальный изгнания. Раньше плоти
снилась вечная молодость, снились дамы
всех мастей на коленях. Да-да, тех самых,
на которых теперь ей мурлычет котик.
Жизнь грешит отдалением от забвенья
и приближением всё к тому же,
повторимся, забвению через лужи
неудач и отчасти - холмы везенья.
Что же после? А после не жди спасенья.
Дух богам, ну а тело - червям на ужин.
XI
Жизнь проходит. Того, что уже успело
сбыться, не хватит на песню даже,
даже строчку из песни. Но так же, так же
точно распорядилось бы жизнью тело,
если б жизнь, как пластинку, вконец заело.
Или если б она затянулась, скажем.
Годы шли себе, знай. Только кто ж берёг их,
предполагая, что не вернуться,
не исправить ошибок? Пытаясь гнуться,
плоть не ищет путей, как известно, лёгких.
Что просил перед смертью от рака лёгких,
боль кляня, умирающий? Затянуться.
Пусть же к чёрту гадают, мол, был ли этот,
как там его, ну, с сутулым станом,
так, поди, и пропавший, не ставши паном,
среди прочих влюблённый в престранный метод
отделять всё и вся - например, силуэт от
содержащихся в нём, силуэте, данных.
XII
Ей же ей! "Шутка" Баха, меняя фазу,
преображается в "Марш" Шопена.
Можно, стиснув две челюсти, лезть на стену.
Можно даже сходить «по большому» в вазу,
насолив заскучавшему унитазу.
Но помогут ли телу все эти сцены?
Но помогут ли телу они? Едва ли.
Костью играя (авось не хрящик!),
плоть «сыграет» однажды в дешёвый ящик,
утолив свои радости и печали.
Ах, как время неспешно ползло вначале!
И как резво оно поскакало дальше
по инерции... Экая амплитуда!
Крика не выдержа, рвутся связки.
Значит, дело у тела идёт к развязке.
Значит, тело являет собою блюдо.
Если так, то пространство - его посуда.
Тело делает вывод: оно не в сказке.
XIII
Так чему учит опыт? Тому, что тело,
будучи мягкой структурой, - тленно.
Что случалось подобное не мгновенно,
а по мере того, как оно потело,
находило, теряло, лицом дурнело.
Временами всё это - одновременно.
В интонации голоса то ли старость,
то ли теряется где-то голос
на границах с гортанью. Мой русый волос
призадумался, сколько ему осталось
до седого? Выходит, не зря казалась
состоящей из разных по цвету полос
жизнь. Выходит, чем старше, тем выше стремя.
Пусть всё длинней и мудрёней речи,
но, что скверно, ничьих уже ног на плечи
не возложишь свои. Только долбит в темя,
словно дятел, ремарка «Эх, было время…».
Хорошо бы поплакать, но плакать - нечем.
XIV
Взгляд из зеркала держит себя на взгляде
перед оным, то ему и дело
виновато подмигивая. Хотела
плоть не раз уж сознаться листку тетради
в том, что это она находилась сзади,
а не время. Ан нет! Время поимело
наболевшую плоть. Словом, плоть, сей мытарь,
горя хлебнувши ушат в дороге,
Богу душу отдаст, «протянувши» ноги
где-то в области залежей неолита -
те же самые ноги, что целлюлита
так боялись, боясь поминать о Боге
всуе. Сколько ей думалось раньше лёжа!
Думалось много, а оказалось,
время всё это время её питалось
гладью завидной, слишком нещадно кожу
плоти комкая. Грех унывать. И всё же
помяни мою молодость, моя старость.
XV
Было слово вначале, за словом - фраза,
к Древней ведущая мысль Элладе.
Так, рассудок задумался вдруг о саде
Эпикура, учившего раз за разом,
что, пока оно не обернулось газом,
телу тихим быть следует, бога ради
или ради себя самое, упрямо
втайне не ждущего постоянства
от подруг, завязавшего с правдой, с пьянством -
развязавшего. Это ли есть не драма?
Но пока оно держит свой остов прямо,
телу есть что шепнуть на ушко пространству.
«Эй, - орёт отраженье, - memento mori!»*
Просто «memento» о чём-то тоже
здесь пришлось бы, наверное, кстати... Боже!
Как хотело быть тело ведущим в хоре!
И каким оно станет, себе на горе?
Станет мёртвым... Плоть, помни о бренной коже!
Октябрь 2007
*Memento mori (от лат.) – Помни о смерти
