точней сказать, начало века:
шурша крылом, встаёт она
(или оно?), грядёт со дна
животной сути человека
(Пусть мой оксюморон смешон,
как газ без запаха и цвета,
пускай вотще надуман он -
отнюдь не буду удручён
своим незнанием предмета).
Но чур меня от этих чар
Евтерпы, уводящей в дебри!
В моём дому, пугая лар,
летят, как будто на пожар,
сансары рифм в безумном дерби;
кому не нравятся они -
плевать, мне их в упор не видно:
среди житейской толкотни
так быстротечны наши дни,
что всех улещивать обидно.
Короче. Страшная весна!
Клубится век, едва начавшись:
чадит чеченская война...
Бредёт солдатик, вполпьяна
энзэшным спиртом накачавшись,
как будто в спирте есть покой...
Под ним струя светлей лазури,
и он не слышит голос мой:
“Бери шинель, иди домой!”
Храни, Аллах, его... В натуре:
когда бы наши пацаны
кредитом должным обладали -
врачи б им справок наклепали
(сиречь продали за “грины”)...
Тогда бы все врубаться стали,
хотят ли русские войны!
...Но вот истории изгиб:
Михайло Юрьевич когда-то
бил инсургентов здесь... Могли б
смеяться внуки супостата:
от пули русского собрата
поэт, как водится, погиб.
...Итак, доселе третий Рим
скрипел, держась на гребне вала,
но в Белой Веже три вандала
сошлись - и обратили в дым
страну, что нас в гробу видала,
страну, в которой миражи
и чудеса, и леший бродит,
и Пушкин, будто старый хоббит,
струится в призрачной тиши,
и - словно глюк от анаши -
для рифмы сей глагол находит...
Ну что же, странная страна,
я вновь пришёл к тебе с приветом!
Ты столько мне всего должна,
что я люблю тебя… при этом
не понимаю ни хрена
твоих рабочих и крестьян,
твоих путан и педерастов,
и разных дел энтузиастов,
зане - о суетности - дан
для них пассаж экклезиастов...
Но чу – век призрачный грядёт
с гламурной англицкою речью;
он кровь заменит человечью
на нефтяной трубопровод
и в стайку дружную овечью
народы мира соберёт;
и слава богу... И тогда,
подобно чуди желтоглазой,
покинув наши города,
мы - как в реке осколки льда -
исчезнем, став текучей фазой
времён, ушедших навсегда.
...Увы, безумная весна,
поскольку век ещё в начале,
как тать, гужбанящий в кружале,
нам вместе не допить до дна
твои смертельные печали...
Прости, кромешная страна!
Что я могу ещё сказать?
Я здесь живу, чего же боле...
Спасибо, я пока на воле -
и мне за это исполать
от тех, кого и в чистом поле -
увы - сегодня не видать...
