им в глаза мельтешит позолоченный махаон...
Им смешливо-щекотно у ветра на волоске,
у них тёплые пальчики - пальчиков миллион...
Мы лежим в этих пальчиках, в чёрных кувшинках, мы -
словно глина кувшина, что лепится прямо здесь,
мы - туземцы, сбежавшие с пустоши Колымы,
в двух куриных божках в грудине.
У нас есть вес -
волосинок, что крутят любовью и держат грязь,
чтоб на ней расцветали камни, и урны, у
нас есть всё - нам не нужен в избушке прозрачный газ,
нам не нужно бояться, что "блюдечко уроню"..
Мы лежим на кокосовых винтиках, в жемчугах -
самоцветах росинок на листьях, что тот смарагд.
Мы купаемся в человеческих берегах,
а под нами рубцуется лотосом липкий страх,
что мы - выдумка, что эти лица и блики на
перекушенных губках от бабочки золотой,
что твоя несусветно глубокая глубина,
что мой след, оставляющий пар на той ледяной
катакомбе всех душ бледнолицых, - что их здесь нет...
Загорелые люди в жемчужинках - это сон,
обнажённым Гогеном замешанный,
на спине
покрывал отпечатанный...
Ляг.
Прислони лицо
к покрывалу -
смотри, проступают - щекотно, щщщщ....
Махаоны, ветра, мир в ракушечных пальчиках...
Если глина - лепись.
Если глина - лепись! Молчи!
У тебя уже - разрисованная щека,
у тебя уже - песок - самоцветный сок
на загаре сердца, на чёрной подушке мрий...
Это выдумка - шепчет солнышко-колесо -
обжигает так, что как тут ему соври?
Я срываю с неба парео.
Стелю платком.
Он не держит - вишу, словно глыба на волоске...
... загорелые люди - чёрное молоко
на песке-не-песке,
на нигде-не-песке-ни-с-кем...
