На вкус оказался противным мальчишка.
Визжал, верещал, упирался, брыкался…
Язык от него весь в занозах остался.
Теперь отомстит и написает в норку.
А что с них возьмёшь? Разве хлебную корку.
У них, кроме стружек и грязных бутылок,
Нарыть-то съедобного нечего было.
Пойти, что ли, в сырную лавку в разведку?
Поставлю на стрёме сынка-малолетку.
При нашей-то жизни непросто крутиться;
Приходится нам поневоле поститься.
А дома крысяток голодных орава…
О! Что там в углу? Стоп! Похоже, отрава.
Мой нос этот запах знакомый почуял.
Нет! Сдохнуть от яда никак не хочу я.
Папаша-шарманщик и сын малолетний
Доели лепёшки кусочек последний.
Все полки пусты, не отыщешь и крошку.
Не могут себе завести даже кошку.
Очаг нарисован, и толку в нём нету.
А детки просили на ужин котлету…
Проспят до обеда, - и завтрак не нужен.
А к вечеру, может, уснут и на ужин.
Скорей бы папаша ушёл на работу.
А я – по углам, по столам – на охоту.
Ворую, таскаю, краду, ну так что же?
Я – мать-одиночка. А кто мне поможет?!
Жила я в кладовке и горя не знала.
Там были колбасы и крупы, и сало…
Хозяева взяли кота-крысолова.
Разбойник? Убийца? Маньяк? Не то слово!
По глупости я к нему в лапы попалась…
Сбежала! Но еле живая осталась.
Теперь вот по норам с крысятами маюсь
И честной давно уже быть не пытаюсь.
Нас травят и ловят, повсюду гоняют,
Но главного ведь не поймут, не узнают.
Так я вам скажу: не от крысы беда.
Не тех бы вам надо ловить, господа!
Ведь нынче одни дураки не воруют,
А кто похитрей, понахальней – жируют.
Папаша вон честный, и что? Не крадёт.
Таких вот как раз богадельня и ждёт.
Игрой на шарманке нельзя прокормиться.
Тогда для чего к идеалам стремиться?
Да ладно, кому оно надо? Чего там…
Пойду. Мне пора возвращаться к крысятам.
