- Монсеньор,- промолвил барон, - а что, если нам отправиться в Руссильонский замок? Пусть граф нам объяснит, как произошло, что ваша супруга ушла в монастырь… а, может быть, он сумеет дать вам какой-нибудь совет? Возможно, ещё не все потеряно?
- Ты прав, Этьен. Едем в Руссильон!
Рыцари вновь выехали на дорогу, ведущую к Парижу, и повернули лошадей на юг. А паланкин Мари-Доминик час назад пронесли по той же дороге на север…
Они ехали шагом; герцог был погружен в свои мысли, и барон не решался прервать молчание первый. Через два лье навстречу им показалось трое всадников, один из которых, одетый довольно богато и едущий на сивом мерине, выглядел как купец; чуть позади же ехали двое его приказчиков на мулах. Это был, действительно, скотопродавец; накануне он пригнал в Руссильонский замок несколько коров на убой; теперь же возвращался в свое село с вырученными деньгами.
- Похоже, эти люди едут из замка, - сказал, увидев эту троицу, герцог. — Надо бы расспросить их.
- Эй, любезный,-обратился он по-французски к купцу,-вы едете не из Руссильона?
- Да, господа,-отвечал на плохом французском, кланяясь, тот; и, окинув быстрым взглядом богатый наряд и прекрасного коня Черной Розы, спросил в свою очередь:-А вы не на похороны ли едете, мессиры? Так вы опоздали.
- На похороны? Разве в замке кто-то умер?
- Да, к несчастью; старый граф де Руссильон скончался четыре дня назад. Такой добрый и щедрый сеньор! Его похоронили позавчера. Мир праху его!—И он набожно перекрестился.
Рыцари, сняв шлемы и склонив головы, последовали его примеру. Потом герцог спросил:
- В замке кто-нибудь остался из дочерей графа?
- Почитай , никого, господа. Старшая дочь, Марианна, с младшенькими сестрицами уехали в Монсегюр. А средняя только сегодня утром отправилась, в носилках, говорят, в саму столицу.
-Средняя…Мари-Доминик, не так ли?
-Она самая, мессиры. Я видел, как она садилась в паланкин. Такой раскрасавицы свет не видывал! Мои приказчики потом аж целый час с открытыми ртами ходили. Просто картинка!
-Похоже, мы и здесь опоздали,-тихо промолвил герцог барону.
-Да; нам опять не повезло.
-В замке нам делать больше нечего…Едем в Париж!
И они повернули лошадей обратно на север.
-Монсеньор,-вдруг сказал де Парди.-А как же послезавтрашний турнир в Аржантее? Разве вас не будет там?
-Ты думаешь, мне сейчас до турниров?—Грустно усмехнулся Черная Роза.—Хотя...там будет весь двор; и мы как раз поспеем туда. Ты прав. Едем!
-Вы слышали, что сказал этот купчишка о Мари-Доминик?—через несколько минут, послав лошадь в галоп, спросил барон герцога.—Я помню, как вы рассказывали мне о ней. Как она ранила Жан-Жака, и топтала ваш штандарт, и плюнула в вас. И плащ ваш порвала. Вы сказали, что она рыжая, веснушчатая, смешная, с повадками мальчишки-хулигана....А купец просто слюной исходил, когда говорил о ней и её красоте.
-Чего ты хочешь, Этьен?—чуть улыбнувшись, спросил герцог.- Он же простой селянин,-а тут—графская дочь! Конечно, она показалась ему Венерой, выходящей из морской пены! Нет…самая прекрасная из дочерей Руссильона—это Мари-Флоранс. Как, как мог Бог допустить такое—чтобы она, такая юная и прелестная, постриглась в монахини? Я уверен—мы бы были счастливы нею…у нас были бы дети, такие же красивые, как она. А теперь—как мне жить дальше, Этьен? Я мечтал о жене…о наследнике…И все эти мечты теперь рухнули. За что, Господи, ты послал мне это новое испытание?
-Монсеньор! Есть еще надежда—быть может, ваша жена не проживет долго; босая, в темноте, одетая только во власяницу. Вам надо посылать своего человека в монастырь…раз в полгода, например, чтобы узнавать о ее самочувствии.—Осторожно предложил де Парди.
Герцог метнул на барона полный боли и ярости взгляд.
-Чтобы я ЖДАЛ ее смерти, Этьен? Чтобы я мечтал об этом? Чтобы молился о том, чтобы Мари-Флоранс умерла, и я стал вдовцом? О, неужели я когда-нибудь дойду до такой низости?..
Они ехали около часа по живописной, окруженной с двух сторон вековыми тенистыми деревьями дороге; в одном месте, над обрывом, она круто поворачивала вправо; внизу протекала мелкая речушка, весело журча по каменистому руслу.
Герцог опять был сумрачен и молчалив; он не замечал ничего вокруг себя; но его спутник, поворачивая коня, взглянул вниз—и увидел стоявшую прямо на середине речки и жадно пьющую воду белую кобылицу.
-Какая прекрасная лошадь ! И породистая. Взгляните, монсеньор—не арабка ли?
Черная Роза посмотрел тоже вниз—и изменился в лице. Он сразу узнал эту кобылу.
-Это же Снежинка!— удивленно воскликнул он.—Мой подарок Мари-Флоранс на свадьбу! Что она здесь делает?
Мужчины соскочили с коней и подошли к самому краю обрыва.
-Похоже, она убежала от кого-то,-сказал де Парди.—Видите—длинный повод волочится прямо по воде? Смотрите, как она возбуждена, как прядает ушами и бьет хвостом, как у нее ходят бока! За ней, наверное, гнались.
-Снежинку трудно догнать; это чистокровный иноходец! Но её нельзя здесь оставить; надо поймать её, Этьен!
Герцог взглянул с крутого берега вниз.
-Я не вижу удобного спуска к реке. Пока мы будем искать его, она может снова ускакать, и мы вряд ли догоним её, даже я на своем гнедом. Придется спуститься прямо здесь.
-С обрыва? Монсеньор, не лучшая мысль! Вы можете упасть и разбиться!
-Это мой подарок,-упрямо сказал рыцарь.-Я должен поймать Снежинку! Но лезть с такой кручи в латах неудобно; и их лязг может испугать кобылу. Надо все с себя снять!
И Черная Роза, не раздумывая ни минуты, сбросил свой синий плащ и начал расстегивать доспехи. Он снял и шлем, и высокие сапоги с золотыми шпорами, в которых было бы неудобно слезать с обрыва; и вскоре, сложив всю одежду и пояс с мечом в траву у дороги, остался босой и только в белоснежной рубашке-камизе и узких облегающих штанах-шоссах.
Этьен с неодобрением и даже тревогой наблюдал за действиями герцога. Но он прекрасно знал, что переубедить Черную Розу, когда он что-то задумал, крайне нелегко.
-Не беспокойся за меня, Этьен,-сказал ему герцог.—С мечом я не полезу, но возьму с собой кинжал.
-Будьте осторожны, монсеньор, -только и ответил де Парди. Черная Роза подошел к краю обрыва и начал спускаться, хватаясь за нависшие над краем кручи ветки ивы и втыкая в глинистую землю кинжал, используя его как дополнительное средство страховки.
Снежинка продолжала пить, изредка вскидывая голову и оглядываясь назад.
Герцог был уже на полпути вниз; но тут глинистый склон вдруг пополз под его босыми ногами, и смельчак кубарем покатился вниз , прямо к берегу речушки.
Барон испуганно вскрикнул; но Черная Роза тут же встал на ноги и махнул другу рукой, показывая, что он цел и невредим. Правда, кинжал остался воткнутым в склоне берега; но лезть за ним обратно герцог не стал. К тому же Черная Роза весь исцарапался и испачкался в глине с ног до головы; его белая рубашка и штаны стали темно-коричневыми; один рукав камизы разорвался.
К счастью, кобыла не испугалась; она перестала пить и стояла теперь неподвижно, разглядывая незнакомого человека. Герцог медленно и осторожно стал приближаться к Снежинке, нашептывая её имя и какие-то успокаивающие ласковые слова.
Когда он подошел уже почти вплотную, она всхрапнула и вскинула голову; но было поздно,—Черная Роза уже схватил её за длинный повод, волочащийся по воде. Он поймал её! Снежинка попятилась, мотая головой; но герцог натянул узду и легко вскочил на неё, хоть она и была неоседлана.
Кобыла фыркнула и взбрыкнула задними ногами, пытаясь сбросить дерзкого чужака; а, возможно, ей, аристократке, было неприятно, что на неё сел какой-то грязный незнакомец в рваной одежде. Но Черная Роза наклонился к её морде, погладил по холке и прошептал : --Милая Снежинка, неужели ты не помнишь меня?
И арабка, словно действительно вспомнила, покорно замерла.
Герцог довольно улыбнулся. Он был, как ни странно, очень горд своей маленькой победой, и даже забыл на какое-то время о Мари-Флоранс. Он махнул ещё раз рукой барону наверху, показывая, что все хорошо, и что он скоро присоединится к другу.
Теперь надо было найти удобный подъем к дороге. Черная Роза повернул Снежинку туда, откуда она прискакала, и поехал на ней вдоль речки.
Речушка петляла меж крутых берегов; он проехал около пятидесяти туазов, и вдруг навстречу ему, из-за поворота, вылетел всадник на взмыленном коне. Он несся прямо по воде; радужные брызги так и летели вокруг него и его лошади.
Завидев Снежинку и какого-то грязного оборванца на ней, всадник—это был Пьер—закричал по-окситански:
-Эй, ты! Ну-ка, слезай с лошади!
-Это ты мне?—высокомерно произнес герцог, отвечая на том же языке.
-Тебе, тебе, кому же еще! Это не твоя лошадь, негодяй! Слезай и убирайся к черту!
И Пьер , подъехав к Снежинке, схватился за повод.
-Но и не твоя,-отвечал Черная Роза;—он решил, что перед ним—вор, вздумавший украсть кобылу, и не собирался уступать. Точно так же подумал о герцоге и Пьер—и вид этого нищего оборванца на лошади его госпожи привел его в ярость.
-Ах ты, скотина!—взревел юноша и выхватил свой меч.—Ты еще вздумал спорить со мной! Слезай сейчас же, а не то…-Естественно, он полагал, что вид обнаженного клинка заставит этого грязного виллана тут же втянуть голову в плечи и покорно слезть со Снежинки. Но не тут то было!
Герцог только улыбнулся на угрозу Пьера. Хоть он и был безоружен, он был уверен, что справится с дерзким юнцом.
Белозубая улыбка Черной Розы окончательно истощила терпение молочного брата Доминик. Он размахнулся и хотел ударить воришку мечом, правда, плашмя;
но герцог, ждавший этого, легко уклонился в сторону и, перехватив правую руку Пьера своей левой, так сжал её ниже локтя железными пальцами, что тот вскрикнул от боли и уронил клинок на землю. Но повод Снежинки юноша не выпустил. И тут из-за поворота выскочил еще один всадник.
-Филипп!—закричал ему Пьер,-этот негодяй вздумал украсть нашу кобылу!
Филипп обнажил меч и ринулся на герцога. То, что двое этих молокососов хотят справиться с ним, не разозлило, а только позабавило Черную Розу. « А это будет гораздо веселее, чем турнир в Аржантее»,-подумал он про себя, вступая в схватку со вторым противником. Герцог с такой же легкостью ушел из-под удара Филиппа, на этот раз хотевшего разрубить ему голову; а затем, резко повернув Снежинку, схватил оказавшегося к нему спиной юношу за шиворот и, буквально выдернув его из стремян, отшвырнул, как котенка, на несколько туазов от себя. Филипп упал прямо в реку, потеряв свой меч.
Тут сзади на Черную Розу навалился, рыча, Пьер; Филипп через минуту присоединился к нему; поскольку герцог сидел на лошади без седла и стремян, молочному брату Дом вдвоем с товарищем удалось, хоть и не без труда, стащить Черную Розу с кобылы, и они все вместе упали на землю. Забыв о Снежинке, они катались по земле, нанося друг другу беспорядочные удары. Какое-то время казалось, что юноши победили; но вскоре Черная Роза подмял их обоих под себя, впрочем, не причинив им особого вреда. Глядя на барахтавшихся под ним, подобно двум щенкам, Пьера и Филиппа, он подумал, что уже явно видел где-то эти физиономии. Но где и когда?
«Что же с ними делать? Оглушить парой ударов? Не убивать же этих глупых юнцов!»
Но снова послышался стук копыт, и появился третий всадник—на этот раз с луком в руках; герцог краем глаза увидел это и успел вовремя пригнуться, когда стрела, пущенная меткой рукой, пропела прямо над его головой. «О, черт! Третий, да еще с луком…»-подумал Черная Роза.
-Дом! Наконец-то…-прохрипел Пьер, придавленный к земле коленом герцога.
-А ну-ка, ты, вставай и отойди от моих пажей! Быстро, а не то я выстрелю тебе в спину!—услышал Черная Роза резкий и повелительный окрик. Всадник наложил следующую стрелу и натягивал тетиву, целясь в него с коня.
Деваться было некуда; герцог медленно поднялся и повернулся лицом к лучнику. Черная Роза поднял глаза на этого третьего своего противника—и остолбенел от изумления. Сначала, на какой-то короткий миг, ему показалось, что перед ним—Мари-Флоранс. Но девушка, сидящая по-мужски в седле, в разрезанном по бокам платье, была не его жена, хотя сходство, несомненно, было. Но эта девушка была красивее, гораздо красивее Флоранс!
У неё была белоснежная кожа и мелко вьющиеся темно-рыжие волосы, которые от бешеной скачки рассыпались по плечам, груди и спине, сверкая на солнце, как старое золото. И глаза у неё были похожи на глаза Мари-Флоранс; такого же синего цвета, в обрамлении длиннющих ресниц, огромные и прекрасные. Но сейчас они были прищурены, потемнев почти до черноты, и сверкали гневом и решимостью;-и герцог поймал себя на мысли, довольно неуместной в данной весьма серьезной для него ситуации,-что Мари-Доминик гораздо красивее его жены именно потому, что в ней столько жизни, что она пышет яростью, что щеки её пылают и глаза метают стрелы, даже более опасные, чем те, что посылает её лук.
«Диана-охотница!..»-вот кого она напомнила ему в этот миг.
А Дом, действительно, была в ярости. Остановившись на постоялом дворе выпить сидра и слегка перекусить, она вышла из носилок…и обнаружила, что Снежинка, привязанная сзади к паланкину, исчезла! Доминик набросилась на своих носильщиков, а затем «телохранителей», Пьера и Филиппа,—как они могли не углядеть за её кобылицей! Эти юнцы гарцевали, красовались перед ней, Адель и Элизой в своих новеньких нарядах, на горячих скакунах, с мечами на поясе и луками за плечами—и упустили Снежинку!
Бедные юноши, оставив луки Элизе, тотчас помчались на поиски. Но тут Дом пришло в голову, что, пожалуй, они могут испугать, когда найдут, нервную кобылу, и она ускачет ещё дальше. Недолго думая, дочь графа взяла одну из лошадей, на которых ехали сменные носильщики, схватила, на всякий случай, лук, колчан и стрелы и, разрезав маленьким кинжальчиком узкое платье по бокам, чтобы можно было сесть по-мужски, прыгнула в седло и поскакала за Пьером и Филиппом. Ей было глубоко безразлично в тот момент, что подумают о ней люди на постоялом дворе; гораздо важнее было найти любимую Снежинку—подарок Черной Розы!
Лошадь, на которой Дом пустилась вдогонку за своими пажами, оказалась не слишком резвая; как ни понукала её девушка, она еле плелась. К счастью, белая кобыла была слишком заметна, и вскоре Доминик напала на её след,—несколько крестьян рассказали, что Снежинку пытались поймать двое юношей, но она ускакала от них, и показали нужное направление.
…И вот она, наконец, догоняет Пьера и Филиппа-и что же видит? Что её верные пажи, такие сильные, ловкие и смелые, вооруженные мечами, лежат , обезоруженные и поверженные на землю каким-то грязным, босым, измазанным глиной оборванцем!
Когда герцог увидел Доминик, ему сразу стало все понятно. Он и юнцов сразу вспомнил,— оба четыре года назад присутствовали при его венчании с Мари-Флоранс в капелле Руссильонского замка. А кобылицу, конечно, подарила сестре его жена, перед тем, как уйти в монастырь…Значит, он ошибся, приняв юношей за воров! И, похоже, эта ошибка могла дорого ему сейчас обойтись. Ведь Доминик отнюдь не шутила, и её стрела по-прежнему была направлена прямо ему в грудь. Помня, как она владеет мечом, он не сомневался, что девушка и стреляет так же хорошо. Вот уж воистину ирония судьбы—быть убитым из-за собственного подарка своей жене, да еще сестрой этой жены!
Герцог мгновенно просчитал сложившуюся ситуацию. Конечно, он мог представиться Мари-Доминик, назвать свое имя—и даже сказать ей, что он—Черная Роза. Но поверят ли ему? Он стоит перед ней босой, полураздетый, в рваной рубашке, исцарапанный и вымазанный глиной и травой с головы до ног. И что же? Начинать кланяться, расшаркиваться…нет, не годится! Придется остаться простым вилланом, тем более что он говорил с Пьером только по-окситански.
«Даже интересно, как она поступит со мной. Забавно! Опять маскарад! Так…прежде всего—не смотреть ей прямо в лицо. Говорить тихо и почтительно...»
И герцог опустил глаза, склонил голову и постарался принять самый смиренный вид, подобающий простому забитому крестьянину.
Между тем, Пьер и Филипп поднялись с земли, отряхиваясь и кряхтя, потому что герцог наставил им немало синяков.
Дом с интересом рассматривала этого человека. Когда он встал и взглянул на неё,—она увидела, что лицо его все испачкано глиной, а из рассеченной брови течет вниз по лицу кровь. У него были светлые глаза и темные, слипшиеся от грязи волосы. Большинство местных вилланов были бородаты; но у этого человека был гладко выбритый подбородок. Он был высок, строен и широкоплеч; но, стоило ей начать всматриваться пристальней, как он опустил голову и ссутулился, являя своей позой полное смирение и покорность. Филипп и Пьер схватили его за руки; но он не стал сопротивляться.
-Ах, подлый вор!—торжествующе воскликнул молочный брат Доминик,-теперь ты попался!
-Мы тебе покажем, как воровать чужих лошадей!—вторил ему разгневанный Филипп. Оба юноши были немало смущены своим столь позорным поражением и стремились теперь всеми силами загладить перед госпожой свою вину.
Но Дом опустила лук и сказала :
-Подождите. Может, он и не так виноват. Надо разобраться.
-Чего тут разбираться, госпожа! Он сидел на Снежинке…и хотел, наверняка, ускакать на ней! Грязный воришка!
«Если они осмелятся поднять на меня руку…я не выдержу!»—сказал себе, стискивая зубы, Черная Роза.
-Эй, ты,-что ты скажешь в свое оправдание?—спросила его Доминик.
-Госпожа,-тихо и почтительно начал герцог, стараясь подражать певучему говору местных вилланов,-я вовсе не хотел красть лошадь. Я хотел отвести её в замок графа де Руссильон, вашего отца…
-Ты меня знаешь?—Вслушиваясь в звуки низкого красивого голоса, девушка вдруг ощутила странное волнение. Как будто когда-то она уже слышала его! Но где?..
-Да, госпожа; вы—Мари-Доминик де Руссильон, дочь нашего покойного сеньора.
Он её знает…Но она его не узнает; хотя, конечно, лицо его в крови и глине, да и всех местных крестьян запомнить она не могла, тем более что последние четыре года провела в обители.
-Как тебя зовут?
-Мишель, госпожа,-сказал герцог .Это имя было распространенным в Лангедоке.—Умоляю вас, поверьте мне. Отпустите меня; у меня жена и трое детишек.
«Возможно, он и не лжет»,-подумала Доминик. В конце концов, что мог он сделать с её Снежинкой? Белая чистокровная кобылица слишком приметна, чтобы можно было её безнаказанно украсть, а потом продать,-риск был слишком велик. Всё сказанное этим вилланом выглядело вполне правдоподобно. За исключением одного—того, что он без труда справился с двумя крепкими здоровыми юношами, неплохо обращавшимися с мечом.
Но тут уж она спросит не с него, а с них!
-Ты свободен,-сказала она вслух.
-Доминик!—воскликнули вместе явно разочарованные Пьер и Филипп. Видно было, что им очень хочется выместить свою обиду и злость на этом дерзком виллане.
-Отпустите его,-повторила она, уже по-французски, тоном, не признающим пререканий.
-Он чуть нас не убил!—тоже перешли на французский её пажи; но руки виллана они все же отпустили.
-Сами виноваты,-отрезала Дом.—Я взяла вас в Париж, чтобы вы защищали и охраняли меня ; а, получается, что первый попавшийся крестьянин обезоруживает вас двоих и кладет на обе лопатки! Хороши, голубчики!
Виллан, низко кланяясь, подошел к ее лошади. Дом показалось, что, когда она отчитывала Пьера и Филиппа, он слегка улыбнулся. Впрочем, этого, конечно, не могло быть. Местные крестьяне не знают французского.
--Чего тебе еще?—спросила она. Он опять низко опустил голову и пробормотал:
-Благодарю вас, госпожа, за вашу великую доброту…
-Ну, хватит! Ты свободен. Ступай к своим детям и жене!
-Может, когда-нибудь и Мишель вам поможет,-продолжал он нараспев.—Вы так добры, благородны и прекрасны…
И, неожиданно для Доминик, он опустился на одно колено и, поднеся к губам край её разрезанного платья, поцеловал его. Но этот жест совсем не походил на жест неуклюжего лангедокского крестьянина; неожиданно он напомнил девушке ту минуту, когда в капелле, после венчания с Черной Розой, Анри де Брие так же поцеловал край её платья и назвал «мадам герцогиня»...
Когда крестьянин скрылся из виду, она вновь как следует отругала своих пажей. К счастью, Снежинка не убежала во время их драки с Мишелем; возможно, кобыла узнала лошадей Филиппа и Пьера, и осталась у реки, мирно пощипывая траву.
Молодые люди подняли свои мечи, отряхнулись как могли, вскочили на коней и поехали с Дом обратно, на постоялый двор, где их уже заждались Элиза и Адель.
6. Разоблачение
Когда Черная Роза вернулся к де Парди, верный друг герцога пришел в ужас.
-О Боже, монсеньор, что с вами?—воскликнул он.—И где Снежинка?
Герцог являл собой весьма плачевное зрелище. Он, конечно, попытался умыться в речушке, но она была слишком мелкая, и ему это плохо удалось. Кровь все еще сочилась из рассеченной кулаком Пьера брови.
-Вы ранены?—тревожно спросил барон,-говорите же! Кто осмелился поднять на вас руку?
Черная Роза, сняв грязную порванную камизу, принялся натягивать сапоги.
-Ранен?.. Да, я ранен, Этьен! Меня ранили—и, похоже, насмерть!
-Кто это сделал?
-Рыжеволосая красавица. Она ранила меня в самое сердце, барон!
-Красавица?..—недоумевающе , но с видимым облегчением, произнес де Парди.—Где вы её встретили?
-Там, внизу, у реки. Видел бы ты её , Этьен! Как у нее сверкали глаза…А волосы! Они извивались, как змеи, по её высокой груди. Я бы хотел зарыться в них лицом…
-И кто же она? Как её зовут?
-Мари-Доминик де Руссильон, дорогой барон!
-Доминик?..Та самая дочь графа, о которой говорил купец? Сестра вашей жены Мари-Флоранс?
-Да,- подтвердил герцог, надевая кольчугу прямо на голое тело.—Сестра моей жены.
-Как же она оказалась там, внизу?
Черная Роза рассказал другу, как он поймал Снежинку, как подрался с пажами Доминик, и как дочь графа появилась перед ним, угрожая ему луком.
-Вот так приключение! Но вы все же были очень неосторожны, монесеньор…Она могла вас убить!
-Нет, дорогой Этьен,-покачал головой Черная Роза. Взгляд его светлых глаз задумчиво устремился вдаль.-Она благородна, добра и великодушна. И, Боже милосердный, так хороша! Я так прекрасно помню её в замке четыре года назад. Мальчишка-сорванец; рыжие всклокоченные волосы, веснушки по всему лицу…А теперь—теперь она просто богиня; белоснежная кожа, стройные длинные ноги, глаза глубокого василькового цвета. Я сражен, сражен наповал!
Герцог застегнул латы , опоясался мечом и взял в руки серебристый шлем. Лицо его стало мрачно. «Я думал, что худшего со мной уже не может произойти; я потерял свою жену и надежду обрести тихое семейное счастье с нею и своими детьми…но нет, к краю пропасти я подошел только теперь, встретив Доминик. Вот он, пик мучений! Взглянув на меня своими бездонными синими очами, она , кажется, мгновенно свела меня с ума…Я никогда ещё не переживал подобного! Но я женат… и Доминик—сестра моей жены. И она никогда, никогда не сможет быть моею!»
Он вскочил на своего жеребца.
-Вперед, Этьен! Возможно, мы еще увидим дочь графа. Ведь она едет, скорее всего, впереди нас, и по этой же дороге.
Они тронулись в путь. Герцог начал размышлять вслух.
-Почему, сразу после смерти отца, она отправилась в столицу?
-Быть может, у неё там есть родные, которые пригласили её погостить?
-Но самые близкие родственники Доминик—её сестры, которые уехали в Монсегюр. Было бы логичнее, если бы она поехала с ними....
Черная Роза быстро перебрал в уме родословную Руссильона и его покойной жены, ища родных дочери графа, которые могли жить в Париже. Как все аристократы, он прекрасно разбирался в сложном переплетении ветвей генеалогических древ знатных семейств Франции.
-Похоже, в столице у Мари-Доминик нет близких родственников; если только какие-то троюродные тети и дяди,-сделал, наконец, вывод он.
-Возможно, монсеньор, её пригласила какая-нибудь подруга?
-Да, не исключено. Но вдруг она решила поехать ко двору короля Людовика и его матери? Вот это меня тревожит, Этьен! Что ей, прекрасной, юной и невинной, делать при дворе Бланки Кастильской, где царят лицемерие, интриги, подлости, разврат?
-Да, вы правы, дорогой герцог, такой молодой чистой девушке там совсем не место. Но, может быть, Мари-Доминик едет в Париж к жениху?
Герцог вздрогнул. К жениху! Как он об этом не подумал! Что он знал о Доминик, о том, как складывалась её жизнь?
Четыре года назад, когда он женился на Флоранс, Доминик было тринадцать,- значит, сейчас уже семнадцать. В этом возрасте девушки, в большинстве, или уже замужем, или помолвлены. К жениху!...Черная Роза вдруг испытал такой острый приступ ревности, что даже сам изумился. Но он тут же усилием воли подавил в себе это низменное чувство.
«Разве она не имеет право на счастье? Я должен радоваться за неё, если она найдет достойного честного человека, которого будет любить, и который полюбит её. Доминик—почти моя сестра…»
И все же…все же мысль о том, что она любит кого-то, была невыносима. «Неужели я влюблен? Вот так, вдруг, почти с первого взгляда? Боже правый! Пошли мне самые страшные пытки—но только не эту! Она—моя сестра, сестра, сестра…»
Он повторял это, как заклинание. Но вдруг де Парди вскрикнул—и показал ему рукой вперед. В ста туазах от них по дороге несли паланкин, к задку которого были привязаны несколько лошадей. Одна из них была Снежинка.
-Это носилки Мари-Доминик, Этьен,-сказал герцог, и сердце его быстро забилось –сейчас он снова увидит её!
-Мы подъедем, монсеньор?
-Да. Но меня могут узнать—если не она, то её пажи…Послушай! Давай поменяемся лошадьми; я дам тебе свой плащ—а ты мне дашь твой. Моя лошадь и плащ слишком богаты; пусть она подумает, что я не так знатен, как ты. Жаль, что мои латы на тебя не налезут…Придется прикрыть их плащом.
-Мне представиться своим именем?
-Конечно; а меня представь как…как Мишеля де Круа, например. Я не буду снимать шлем; скажешь, что я дал обет в Святой Земле не поднимать забрала. Мы поедем мимо; на дверце носилок наверняка есть герб, и ты сделаешь вид, что узнал его. Попробуй выяснить все-таки, к кому она едет, Этьен, и зачем?
Они поменялись плащами и лошадьми. Высокий стройный герцог довольно смешно смотрелся на приземистом коротконогом коне барона, также как и грузный де Парди—на поджаром тонконогом жеребце Черной Розы.
-Не раздави его,-насмешливо промолвил герцог, когда его друг, кряхтя, влез на высокого скакуна.
Они поскакали вперед, и вскоре поравнялись с носилками. Пьер и Филипп, оглянувшись и увидев двоих закованных в латы рыцарей, на всякий случай положили руки на рукояти своих мечей.
Дом сидела слева и рассеянно смотрела в открытое нараспашку окно. Элиза и Адель, приморившись, спали напротив. У девушки никак не выходила из головы сцена у реки с крестьянином, назвавшимся Мишелем. По дороге к постоялому двору Филипп и Пьер ещё раз, более обстоятельно, рассказали ей обо всем, что случилось до её появления. Молочный брат Доминик утверждал, что странный виллан вел себя надменно и вызывающе.
«Можно подумать, госпожа, что на нем не грязная рубашка, а герцогская мантия!»-воскликнул даже он. Оба юноши говорили также, что он чуть ли не сам полез с ними в драку. «Это с голыми-то руками, против вас, вооруженных мечами?»-недоверчиво спросила она их. «Да, Доминик; и надо было видеть, как легко он ускользнул от наших ударов! Он улыбался…как будто мы с ним просто играли игрушечными мечами!»
Все это было очень странно и непонятно…Но тут её размышления прервал возглас Пьера:
-Госпожа! Нас догоняют двое рыцарей!
Она высунула голову и посмотрела назад. Всадники были уже совсем близко. Они скакали очень быстро, и уже почти обогнали паланкин, как вдруг тот, что ехал впереди, невысокий и плотный, в синем бархатном плаще, на прекрасном гнедом жеребце, натянул поводья; его спутник последовал его примеру.
Рыцарь снял свой шлем и, подъехав к носилкам, поклонился Дом, видимо, сразу признав в ней знатную даму. Голова его была увенчана большой сверкающей на солнце лысиной. У него было широкое добродушное лицо со слегка приплюснутым носом и маленькими голубыми глазами. Странно, но лицо это показалось Доминик знакомым. Улыбнувшись девушке, он произнес:
-Я не ошибся—ведь это—герб Руссильонов?—и он показал на красный герб на дверце.
-Да, мессир, вы не ошиблись,-отвечала Дом.
-А вы, госпожа, не одна ли из дочерей покойного графа?
-Совершенно верно, я— графиня Мари-Доминик де Руссильон.
-Я очень рад встрече, госпожа. Разрешите представиться—барон Этьен де Парди, нормандский дворянин. Я знавал вашего почтенного батюшку при дворе короля Людовика Восьмого…Скорблю о вашей утрате!
-Барон де Парди?—спросила Дом, припоминая.—Не приходится ли вам родственником Жерар де Парди?
-Да, госпожа, я—его дядя…Бедный Жерар! Он погиб несколько лет назад…
-Я не знала об этом…Простите меня, барон!—Теперь Дом видела, что он, действительно, очень похож на оруженосца Черной Розы.
-Да, погиб,-грустно повторил барон.—Вернее, мы полагаем, что он погиб…-И он оглянулся на своего спутника, который ехал по-прежнему немного позади, молча и не снимая своего шлема.
-Простите, прекрасная графиня, я не представил вам своего друга. Мишель де Круа, рыцарь, недавно вернувшийся из Святой Земли. Вы должны извинить его за непочтительность к вам,- он не может обнажить голову, ибо дал обет носить шлем, не снимая его ни перед кем, пока не увидит свою даму сердца.
Доминик кивнула. Она хорошо знала, какие, порой самые нелепые, обеты давали рыцари, отправляясь воевать за Гроб Господень. Она вежливо улыбнулась Мишелю де Круа, поглядев в узкую прорезь забрала его шлема. На секунду глаза их встретились. Хотя солнце светило рыцарю в спину, и голова его была в тени, она успела увидеть светлые глаза, цвет которых она не успела рассмотреть, но которые сразу заставили ее насторожиться. Она уже смотрела в такие глаза! И совсем недавно! Но он тут же отвел взгляд.
-Вы направляетесь в Париж, графиня?—спрашивал, между тем, де Парди.
-Да, господин барон, я еду в столицу.
-К родственникам, вероятно?
-Нет; я приглашена ко двору королевой.
-Королева пригласила вас в Париж? Лично?
-Да; ко мне прибыл её гонец; я буду придворной дамой её величества.
Девушка заметила, что спутник барона, хоть и едет полуотвернувшись, но, тем не менее, внимательно прислушивается к каждому её слову. Когда Дом сказала, что приглашена в столицу лично королевой, то бросила в этот момент взгляд на руку рыцаря де Круа, и увидела, как судорожно сжались его пальцы в стальной перчатке на рукояти меча.
«Что могло так его взволновать в этой болтовне?-подумала Дом.—Он явно чем-то встревожен!»
Продолжая отвечать на вопросы барона, она украдкой приглядывалась к его другу. Вот он опять посмотрел на неё…Светлые глаза! Где, где она их видела? Мишель де Круа…Мишель!
Её вдруг озарило. Конечно! Точно такие же глаза были у того крестьянина там, у реки! И он тоже назвался Мишелем! И у него была такая же фигура! Высокий рост…широкие плечи…
Как странно! Что это все могло значить? Она теперь уже откровенно разглядывала рыцаря. Плащ на нем не богатый, как на бароне. И лошадь—совсем для него неподходящая! Не то что высокий гнедой жеребец,—вот на нем этот человек смотрелся бы совсем по-другому…А шпоры золотые! И латы. Хоть Мишель де Круа и запахнул плащ, но Доминик все же разглядела серебряные насечки. Такие доспехи не по карману простому рыцарю!
Плащ…конь…латы…Если этих двоих мужчин поменять местами,—и она мысленно это проделала,—то все встанет на свои места. «Они поменялись лошадьми…и плащами. Но для чего? для чего весь этот маскарад? Неужели…для меня?»
Она вспомнила того Мишеля, у реки. Босой, измазанный в грязи, в рваной камизе. Неужели это он едет сейчас рядом с де Парди? А, может, и барон—вовсе не барон?...Как она могла так легко поверить незнакомцам! Но нет. Слишком большое сходство между дядей де Парди и его племянником Жераром. И все же…что за игру ведут эти два рыцаря?
Вдруг Дом придумала, как ей проверить, тот ли это Мишель. Уж голос-то его она узнает!
Она неожиданно повернулась к нему и спросила, перейдя на окситанский:
-Неужели вы, господин де Круа, дали ещё и обет молчания, и не промолвите ни слова?
Он слегка вздрогнул, но ответил по-французски, хоть и с запинкой:
-Я не понимаю, что вы сказали, графиня.
«Нет, ты понял!»—злорадно подумала Доминик. Она торжествовала—это был голос ТОГО Мишеля! Правда, из-под забрала голос звучал глуховато... но это был его низкий, хорошо запомнившийся ей голос!
Мысли девушки понеслись вскачь. Рассеянно она отвечала на учтивые расспросы де Парди о самочувствии ее сестер. Да, там, на реке, был он, этот Мишель де Круа! Теперь понятно, почему он не поднимает забрала. Боится, что его узнают! Не она—так Пьер или Филипп!
Но тут ей пришла на ум новая мысль. Перед ней явно был богатый и знатный сеньор. К чему было ему раздеваться и пачкаться в грязи…и садиться на её Снежинку?
Что он там делал, там, на берегу? Купался—и вдруг увидел её кобылу? И решил прокатиться на ней? Может, она его сначала сбросила…и поэтому он был такой грязный?
«Чушь!—подумала Дом.—Купаться в такой мелкой речке!»
Нет. Что-то не сходится…Ну, допустим, он увидел породистую лошадь и решил поймать её, потому что рядом не было хозяев. Спустился , наверное, с обрыва и упал, поэтому так и измазался. Чтобы знатный рыцарь разделся чуть не догола и, босой, полез с обрыва за какой-то, пусть и чистокровной, лошадью? Странный поступок! И почему тогда Мишель де Круа не отдал Снежинку Пьеру и Филиппу? Сказал ее пажам, что это—не их лошадь. И дрался за нее! И чуть не погиб!..
« Ведь мальчики могли убить его. И я могла застрелить его из лука. Можно было подумать, что Снежинка ему очень дорога!»
Разгадка была близка, и девушка почувствовала возбуждение. «Эта кобылица—подарок Черной Розы, мне, к свадьбе. Я очень люблю её и, конечно, дорожу ею. Кому еще она могла быть так же дорога, чтобы рисковать из-за нее жизнью,- как не самому герцогу, сделавшему своей невесте этот подарок?»
И тут у Доминик перехватило дыхание. Она судорожно сглотнула.
« Черная Роза! Неужели…Неужели это он? Он едет рядом со мной… в двух шагах!»