Писательские заборы. (Очерк)

«…И в той долине два ключа:
Один течет волной живою,
По камням весело журча,
Тот льется мертвою водою…»
                                                А. С. Пушкин.
                Культурная жизнь России в последние десятилетия, после наложения запретов на запреты, подверглась засилью не только эротики и порнографии, не только нецензурной лексики, но и экспансии сомнительного качества газет, книг, фильмов, художественная ценность которых, в лучшем случае, вызывает недоумение. Даже некоторые наши известные деятели культуры не смогли в этом нахлынувшем потоке плевел отделить ценные зерна и, назовем вещи своими именами, просто  растерялись.  Хорошо помню выступление Станислава Говорухина на заседании Государственной думы и его негодование по поводу опубликования «Луки…»  Баркова.  Хочу сразу расставить все точки над «i» и подчеркнуть, что речь пойдет не о содержании того или иного сочинения (понимая, что без этого не обойтись), а о целесообразности  публикации спорных произведений и о внутренней цензуре в частности. Одним из главных аргументов, который привел знаменитый режиссер, был довод, что до настоящего времени на протяжении сотни лет никому в голову не приходила  мысль вот так, запросто, без всяких многоточий, рубануть эротическую правду-матку на страницах уважаемых изданий. Надо отметить, что сама поэма не произвела переполоха в литературной среде (думаю, многие не только о ней слышали, но и знали даже, возможно, наизусть, как автор этих строк – говорю без хвастовства и покаяния). И, разумеется, факт публикации не остался незамеченным литературоведами и простыми читателями.  « Что в этой поэме запретного и эпатажного?» - удивятся  противники всяких запретов и любители острых эротических «блюд».
               Позвольте возразить: вопрос не самый главный.  На мой взгляд, значительно важнее решить:  как далеко мы готовы пойти, продвигая барковиану «до самых до окраин»? Согласны ли мы (общество во всем культурном, возрастном, этническом и религиозном многообразии) читать пародию на «Точильщика» Николаева (с первыми двумя буквами «Др…»), готовы ли наши дамы и девушки умиляться и восторженно приветствовать «есенинские»? стихи Анакреона Клубничкина, что скажут любители  Лермонтова, прочитав эротическую поэму-подражание «Демон»? А как вам покажутся переделанная под Гомера «Бл…, или Троянская война»  и «трогательный» юмор в трагедии «Король Бардак Пятый»? В своих воспоминаниях Л. Шуберт утверждает, что даже актрисы (надо думать, не из «деликатного»  высшего сословия) отказывались от роли Софьи в  комедии  (со слегка измененным текстом) «Горе от ума», считая эту роль вульгарной. Список выдающихся (без кавычек) произведений можно продолжить: «Григорий Орлов – любовник Екатерины», «Сказка о попе Вавиле, о его жене Нениле», «К старым бл…», «Пров Фомич», «Чем я мужу не жена»…
              Конечно, все мы понимаем,  что не было бы столько эротических сцен и многоточий (вместо слов и строк) у Пушкина в его поэтических трудах, если б не то огромное влияние, которое оказали на него фривольная поэзия Баркова и «оды» других «непристойных» стихотворцев. Исследователи творчества великого  поэта и самому Пушкину приписывают ряд монументальных эротических произведений (назовем только одну балладу «Тень Баркова»). «Грешили» написанием барковианы П.С. Потемкин, В.А. Озеров, Н.И. Николаев, П.В. Шумахер (последнему приписывают даже авторство «Луки»). Но у кого язык повернется назвать все их работы похабной заборной поэзией и прозой? А что происходит в нашей литературе сейчас? Давайте прислушаемся к словам Андрея Вознесенского: «Вспоминаю Баркова – учителя Пушкина, которого у нас считают порнографом. Но в сравнении с тем, что происходит сейчас, это идиллическая, целомудренная порнография…  У нас никто не понимает, что Барков – это учитель Пушкина». На мой непросвещенный взгляд , если только говорить об эротической поэзии,  Александр Сергеевич  так и не смог превзойти своего учителя («Лука» популярнее и, если хотите -  значительно сильнее «Гавриилиады» Пушкина). Но многие известные литературоведы сомневаются, что поэма «Лука…» принадлежит перу  Баркова и написана в период с 1750 по 1768 годы, т. е. в период расцвета творчества Ивана Семеновича  вплоть до его смерти. Некоторые исследователи (П. Н. Берков, К. Ф. Тарановский) не исключают, что  автором «Луки» мог быть брат  Пушкина – Лев Сергеевич.
              Хорошо помню, с каким трудом (в свое время) в Питере мне удалось достать копию письма запорожских казаков (на милую нам сейчас «туретчину») и рукописную копию текста «Луки». Каково же было мое удивление, когда спустя годы, я прочел печатный вариант, так «прославленный» в  Государственной думе, и этот вариант «Луки» значительно отличался от варианта  моих знакомых «историков» с берегов Невы.  Через какое множество рук за два столетия прошла копия эротической классики, переписываемая из поколения в поколение, чтобы дойти до наших дней в столь измененном виде? Поистине: рукописи не горят! И только  всенародная любовь к Баркову и «Луке»  на протяжении  стольких лет  смогла сберечь удивительную поэму. Но как этого не смог разглядеть  депутат Говорухин?
             Вот мы подошли к одному из главных вопросов. Так запрещать или разрешать  столь уважаемые тексты? «Быть или не быть», читать или не читать, печатать или не печатать также актуально в наше время, если не больше,  как и во времена Шекспира.   А где логика и трезвый расчет? Если запретить (не дай Бог – сжечь!), тогда как узнать все то, без чего русская культура и словесность не будет полной и многогранной?  С этим, думаю, трудно поспорить любому полемисту.  Для себя я давно нашел ответ, посещая наши знаменитые музеи и библиотеки.  Не все надо выставлять на всеобщее обозрение в залах, и не потому, что мало места. Некоторые шедевры, как кому-то не покажется это странным и противоречивым, надо держать в запасниках.  
            От классиков давайте перейдем к нашим современникам. Как бы многие  хотели, чтобы  была только одна «живая вода» и только писатели, несущие «вечное,  доброе, светлое». Но этого, видимо, не будет и в «светлом»  будущем.  Можно  предположить, что все эти авторы  утописты и идеалисты, пытающиеся нас «поселить»    в волшебном «Городе солнца».  Но их «порыв» хотя бы понятен и, не побоюсь показаться наивным, благороден.  А что преследуют  те «творцы», составители шокирующих сенсаций «ниже пояса» или продолжатели  дела  молодых несмышленых подростков и взрослых пьяных «юмористов», выплескивающих свое «вдохновение» на заборах? Никто не спорит, что в этой народной «живописи» присутствуют, иногда, уникальные полотна (опять пишу без кавычек) и некоторым  из этой пишущей братии не занимать  однобокого таланта. Чтобы быть до конца честным и беспристрастным, необходимо сказать, что если в России соответствующие надписи на стенах  и  заборах, мягко говоря, воспринимается не однозначно, то количество противников ненормативной лексики, когда мы бываем за границей и слышим «родные крепкие выражения» из уст иностранцев, учившихся когда-то в наших вузах, резко падает. Мало того, выскажу совсем «крамольную» мысль, что многих «руссо туристо» охватывает некая гордость за наш поистине могучий и, несомненно, интернациональный в этом качестве, язык. Вот такое раздвоение личности и мнений в зависимости от местопребывания.  Все мы помним знаменитое «Письмо…» Высоцкого:
«Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!».
               Стоит ли всю эту «правдивую»  заборно-туалетную или подобную «культуру», какая бы она «выдающаяся» не была,  выплескивать на страницах печатных изданий? Еще один важный парадокс:  как быть с нецензурными словами и текстами, если сама цензура приказала долго жить? На «нет» и «суда нет»? На одном из литературных порталов, в порыве полемики и в качестве доказательства (не понимая, что таким образом невольно «пропагандирую» и «рекламирую» то, против чего выступаю), я вбросил возмутительные и шокирующие отрывки из опубликованных книжек, которые, думаю, в конечном итоге никого не удивили.  Да и вряд ли любого читателя, ежедневно бороздящего безбрежный интернетовский океан, можно эпатировать скандальными  текстами. Так что делать, если написано так,  как и не снилось пьяному сапожнику, ну совсем «ни в какие ворота»? Может в этом случае тексты про то, что «ниже пояса» было бы логично туда же и отправлять?  
                Разве безобразное и отвратительное лучше или хуже похабного  ? Разве некоторые «произведения» без намека на эротику не бывают вульгарными? А что делать, если  текст просто   примитивный, несуразный или абсурдный?  В этой статье  я попытался глазами обывателя посмотреть на крохотный кусочек огромного пласта под названием «поэзия», быстро продвигаясь от поэтического Олимпа (Барков, Пушкин…) к самому подножью и взглянуть (одним глазком) на странную и не совсем понятную  мне «песенную поэзию».  Согласитесь, что содружество  строки с нотой иногда приводит к поразительному, если не потрясающему результату. Лучшие стихи наших поэтов всегда приковывали внимание талантливых композиторов, может  быть  поэтому в  любимых песнях тексты звучат сильнее и музыкальнее, а мелодия  поэтична?  А что сейчас?  Зачастую, музыка звучит значительно лучше, чем «стихи», если беспорядочный набор нелепых рифмованных слов так можно назвать. Давайте рассмотрим только «безобидный фольклор», начиная с  самых простецких песенных шлягеров:
«Я за фунты, за франки, за кроны ли
Не поеду потеть за бугром.
Выдавайте зарплату патронами,
Что почём - разберёмся потом!»
                Удивительно, но фраза «выдавайте зарплату патронами» стала крылатой,  вошла в обиход и часто использовалась  другими авторами. Следующая песня с «поэтическим» названием «Два кусочека колбаски» (радует, что не «Два  стаканчика водочки» и не «Два шприца марафетика») произвела фурор не только среди молодежи, но и среди боссов ТВ, судя по тому, как часто она «гремела» с экранов:  
«Два кусочека колбаски
У тебя лежали на столе…»
               Не менее «волшебно» звучит  имя  главного героя в одноименной песне: «...уси-пуси-муси-муси…». Немного странноватое имя у «миленького», но, надо признать, завораживает и возбуждает («я дрожу, я вся во вкусе»). В целом – фантастика! Пять баллов по пятидебильной шкале.  
«...уси-пуси-муси-муси,
миленький мой,
я дрожу, я вся во вкусе,
рядом с тобой...»
               Вот еще одна, очень популярная  бесхитростная и безобидная песня-вопрос:
«Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо.
Может, дам, может, дам, чё ты хошь.»
                 А как обстоят дела у наших классиков? Бывают ли у них «спорные» тексты? Давайте посмотрим:
«Что ж ты, милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня?»
                Понятно, что этот вопрос в песне задает не требовательный подмосковный окулист, понятно, что «милая» смотрит не в замочную скважину, «низко голову наклоня», как понятно и то, что именитым и не очень именитым поэтам надо быть одинаково требовательными к своему творчеству.
                Никто не призывает бороться с лубком, напрочь искоренить шутовство , примитивизм, полностью запретить «валять Ваньку», приколы и рифмованное сквернословие. Но неужели трудно понять, что  тупая халтура, как бы она не маскировалась,  не приукрашивалась и не называлась, никогда не превратится в «белого  лебедя», а «гадкой» уж точно останется «по гроб».  Думаю, что поэта или прозаика, как и простого смертного, надо «встречать по одежке», особенно, когда он виртуально «гуляет» по  страницам литературных порталов в домашних тапочках и семейных (простите) трусах, тем более, без них. Публичность подразумевает соблюдение неких этических норм и правил приличия. Почему бы им не следовать?  И еще один «маленький» вопрос. Для всех поэтов. Ведь всем известно, что в России поэт больше (а не меньше), чем поэт.  Почему нельзя быть просто поэтом?. Настоящим русским поэтом (если не по масштабу, то по позиции), как  Николай Гумилев, который твердо и  смело, со всей ответственностью заявил:
«Высокое косноязычье
Мне даровали неспроста…»
                Всего пять слов, а как много сказано…
                Интернет бесцеремонно ворвался в каждый дом, поколебал в нас прежнее заслуженное  уважение к  книгам и нагло исковеркал расписание «свободного» времени теперь уже  бывшего книголюба. Столь противоречивого явления в нашей жизни еще не было. Какими только эпитетами не награждают «липкую» паутину, называя ее то «всемирной помойкой», то «самым гениальным изобретением человечества». Как бы  многое не давал интернет, но и многое он «украл» из нашего прошлого и настоящего, хотя, по большому счету, все мы прекрасно понимаем, что любое изобретение (от бумеранга до интернета ) нейтрально по своей сути и все зависит от того, в какие руки и головы попадает новое достижение науки. Открывать или не открывать ящик Пандоры – каждый решает сам, но открывший его, не сможет больше закрыть, как бы он не старался. Если раньше мы что-то искали  в книжных магазинах месяцами и годами, то сейчас на это уходят минуты. Но при этом, одновременно, хлынул такой поток ядовитой «мертвой воды» и заборно – туалетной «культуры», что литературное «ЖКХ» (Журнально-Книжное- Хозяйство) не успевает отправлять эти потоки в «очистные» (да простят меня высокие начальники) редакторские сооружения. Не верите? Попробуйте опубликовать свое совершенно невинное, пусть и «капризное детище» в некоторых СМИ без предварительной ЦЕНЗУРЫ! «Какая цензура? Просто в НАШ  журнал мы никого не пускаем в грязной обуви. Возможно, где-то цензура и есть, а в НАШЕМ журнале – предварительный ПРОСМОТР!».
                     Как на столь острую тему не попытаться сказать несколько слов и поразмышлять о цензуре? Не о той цензуре, о которой рассуждают и спорят, начиная с пятого века нашей эры, когда католическая церковь, возглавляемая папой римским Геласием  I, запретила целый ряд  книг. Не о предварительной цензуре в России, созданной по указу Петра I от 1720г. Не о цензуре 1884 года, когда впервые в России цензоры провели «чистку» библиотек (если считали книгу и ее содержание недопустимым, рукопись сжигали). Не о цензуре в наше время, а о цензуре, которая во все времена всегда с нами, о внутренней цензуре или самоцензуре.
                      Несколько лет назад в Казани Общественная палата подняла проблему свободы слова в СМИ и объявила о разработке хартии журналистов. Было провозглашено, что некий свод морально-этических норм журналиста должен стать элементом  самоцензуры. От себя добавлю, что писать Хартии (как и все на букву «Ха») у нас в стране умеют, а вот с соблюдением морально-этических норм не просто проблема, а самая настоящая катастрофа. Понимаю, что вопрос о цензуре не только политический,  философский,  но и морально-нравственный, идеологический, религиозный.  Не берусь на столь сложный вопрос отвечать, т. к. не являюсь экспертом в данной области, но и молчать не имею права. Молчать в данном случае – аморально. О молчании, думаю, лучше всего сказал Мартин Нимеллер, пастор, узник Дахау: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не был коммунистом. Потом они пришли за социалистами, я молчал, я же не был социал-демократом. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не был евреем. Когда они пришли за мной, больше не было никого, кто бы мог протестовать».  Вывод: молчание и равнодушие (когда надо кричать) приводит к непоправимым бедам.
                        Не сомневаюсь, что внутренняя цензура   должна быть у каждого, кто взял в руки мел, уголек, краски, ручку, ноты, клавиатуру, микрофон…  Но, признаюсь, нет уверенности в том, что «самоцензор» будет беспристрастным, неподкупным и справедливым «судьей», что он не пойдет на поводу у автора. А что делать, если автор и самоцензор, прошу прощение, «два сапога пара» или того хуже, когда автор (он) и цензура (она) – «одна сатана»? Вывод: внутренняя цензура - не панацея.
                       Сегодня у меня  только одни вопросы. Если эти строки дойдут до широкого читателя, то, позвольте всем задать два вопроса, один из которых прозвучал (как и ответ на него)  в статье  «Самоцензура» ( "Neue Zurcher Zeitung"):
«В берлинском оперном театре Deutsche Oper из репертуара была исключена одна из постановок. Зрители теперь не смогут увидеть оперу Моцарта «Идоменей», рассказывающую о силе богов и человеческой любви… Предполагаемым камнем преткновения стал режиссерский ход в эпилоге: по замыслу постановщика, Идоменей, царь Крита, выносит на сцену отрубленные головы Иисуса, Будды и Мухаммеда.   Это заявление директора Deutsche Oper взбудоражило общественность в Германии. Деятели искусства, интеллигенция, а также политики расценили решение Кирстен Хармс как унизительное и характеризуют его даже как сумасшествие. И они правы. Поскольку…  нет ничего важнее, чем свобода искусства».
                   Нет ничего важнее, чем свобода искусства? Или есть?
                                                                                           Василий Лифинский.