Очнулся Вася, когда было уже далеко за полдень. Солнце ушло заглядывать в другие окна, и комнату наполнял щадящий полумрак. Любоваться в берлоге было всё равно нечем, а яркого света её хозяин сейчас не пережил бы. С хриплым стоном страдалец кое-как перевернулся на бок и, не разлепляя заплывших глаз, пошарил рукой по полу. Дежурная кружка воды нашлась далеко не сразу. Свесив голову с видавшей виды тахты, Вася благоговейно припал к щербатому краю кружки. Вода – не пиво, но хоть какое-то облегчение. А заначивать что-то на опохмел души у Лихолетова никогда не получалось.
– Дай глотнуть, – сипло донеслось из-за спины, и Вася вздрогнул, расплескав драгоценную влагу.
Он осторожно поставил кружку на затоптанный линолеум и оглянулся. Рыхлое тело, разметавшееся почти на всю ширину тахты, принадлежало скорее женщине, чем мужчине, но по голосу и одутловатому лицу вряд ли кому удалось бы с уверенностью определить пол этого создания.
– Да пошла ты, – буркнул Вася. – Из-под крана попьёшь. Самому мало. – Делиться с какой-то неизвестной бабищей? Ещё чего! Он уронил голову на скомканную подушку и пихнул соседку ногой. – Подвинься. Развалилась тут!
Но разве эти дуры дадут человеку спокойно отдохнуть? Баба начала с ворчанием гнездиться поудобнее, быстро доведя Васю до бешенства. Пришлось вставать и, невзирая на бурные протесты, пинками выпроваживать гостью восвояси. А затем ещё собирать её шмотки, разбросанные по полу, и отправлять вослед владелице, которая наотрез отказалась уходить в одной рваной комбинашке.
Была тётка горластой, довольно сильной и утомила Васю необычайно. Он прислонился спиной к двери, в которую снаружи продолжала колотиться настырная подруга, и немного перевёл дух. Нетушки! Больше с такими трупёрдами не якшаемся. Последнее здоровье пошатнётся напрочь.
– Отдай пальто, козёл! Пальто и сумку! Гнида ты последняя, а не мужик! – Неслись из-за двери вопли, щедро сдобренные матом.
Кое-как справившись с дурнотой, Вася рявкнул в ответ:
– Лови под окном своё барахло! Да поживее, а то кто-нибудь позарится! – Очень ему не хотелось ещё раз открывать дверь.
Отборная ругань и топот постепенно стихли – горлопанка ломанулась вниз по лестнице. Вася зажёг в прихожей свет и сорвал с крючка задрипанное пальто с пожелтевшим песцовым воротником. Под вешалкой нашёлся незнакомый баул, набитый, судя по весу, кирпичами. Пройдя на кухню, Василий распахнул окно. Тремя этажами ниже, у подъезда, продолжала бесноваться эта чёртова кукла, будя в соседях и прохожих нездоровое любопытство. Имущество скандалистки благополучно полетело за борт, к владелице, а Вася поспешил отгородиться от внешнего мира давно не мытым стеклом. Ну и колотун на дворе! Весна называется.
Он высосал из носика чайника позавчерашнюю заварку и поплёлся досыпать, ёжась от холода и подтягивая постоянно сползающие трусы. Споткнулся о валяющийся посреди прихожей тапок и вдруг замер, ухватившись рукой за косяк. В комнате кто-то ходил. Вася осторожно проверил задвижку на входной двери – закрыто. Шаги стихли. Померещилось? А это что за…
Лихолетов подошёл к зеркалу и уставился в его мутные глубины, не находя там себя. Здравствуй, белочка. Вот ты и пришла. Ещё во время давешней возни в прихожей ему почудилось что-то странное, но тогда было не до того, чтобы вникать. Теперь, хоть жестокое похмелье не спешило разжимать объятия, легкомысленно отмахнуться и забыть не получалось. Проведя трясущейся пятернёй по стеклу, Вася тупо изучил испачканные пылью пальцы и пять более-менее параллельных кривых на поверхности зеркала.
В общем, всё хорошо видно: вешалка, шкаф, табуретка, голая лампочка под потолком… Картинка двоится, но это как раз привычно. Только безлюдная почему-то картинка. Кто у нас в зеркалах-то не отражается? Ну, ведь смотрели же с Пашкой и Витьком кино. Про этих… Которые, как укусят, – кирдык. А половым путём оно передаётся? Выпровоженная только что лахудра, вроде, не кусалась…
Снова послышались шаги – аккуратные, почти бесшумные, – и Вася повернул на звук голову, с трудом оторвав расфокусированный взгляд от зеркала. В дверном проёме нарисовался и стал медленно приближаться лохматый, мосластый и жилистый мужик, одетый лишь в полосатые семейники. Шаг, другой, третий… Остановился, исподлобья сверля Васю колючими буравчиками цвета чёрного кофе. Именно эту угрюмую физиономию Лихолетов привык видеть во время редкого бритья. Видеть, но не замечать: его давно не устраивали показания зеркал. Слишком много претензий, но предъявлять их было как-то некому, поэтому оставалось одно – игнорировать.
– Т-ты… Ты? – Выдавил Вася, попятившись. Пластилиновые ноги отказывались держать ставшее слишком тяжёлым и неуклюжим тело.
– Я-я, натюрлих! – Мерзким голосом прогавкал мужик, оскалив неровные зубы. – Всё-таки я достал тебя, сука. Пшёл на место!
Похоже, он провёл апперкот. В челюсть. Последним, что услышал Вася, был звон бьющегося стекла. Или всё-таки голова раскололась?..
Далеко не первый в жизни Лихолетова нокаут оказался, пожалуй, самым коротким. Неведомая сила выдернула потерпевшего из небытия и подтянула к небольшому светлому окошку, из которого на него свирепо глянул обидчик.
– Вот там и сиди, – хмыкнул он, и Вася с ужасом понял, что послушно повторяет все движения этого неприятного типа, вот только рот разевает беззвучно. – До чего докатился, чмо! Полюбуйся! – Продолжал зло сплёвывать слова мужик, находящийся по ту сторону окошка, совсем близко. – Полюбуйся, до чего ты нас довёл! Урод, мамино горе, ошибка природы! Как ты вообще стал ведущим, чучело? Васька, Васёк… Тьфу! Ты-то Васька, а я – Василий Романович! Можно просто – Базилевс.
Мужик намазал щёки и подбородок пеной, и Лихолетов наконец-то понял, что тот смотрится в зеркало, висящее в ванной. Ну да, всё верно. Вон за спиной у этого гада сушилка для полотенец, а на ней скорчились три последних носка.
Это что же получается? Сам-то он теперь где? Клочки мыслей разлетались, даже не пытаясь выстроиться по порядку. Повиснув в пустоте и невесомости, Вася не чувствовал собственного тела. Не было у него теперь ни туловища, ни головы. Ни-че-го. Даже челюсть не болела. И похмелье куда-то испарилось, вот что самое-то дикое.
Гад говорил и говорил, но злые, колючие слова горохом отскакивали от скорлупы отчаяния, не причиняя Васе боли. Все эти проповеди он слышал даже не сотни – тысячи раз. И от матери, царствие ей небесное. И от жены, которую он – да-да! – самолично клювом прощёлкал, как считают некоторые. Да хороша жена, чёрт подери, которую так легко прощёлкать! Правильного ей подавай. Ищи, овца, себе правильного, и он, глядишь, со временем найдётся! А вот попробуй-ка отыскать выход из ниоткуда. Попробуй! Выхода-то и нет. Не шевельнуться по собственной воле, не крикнуть, не вздохнуть. Засада. И не поможет никто.
Двойник протёр морду полотенцем и подмигнул. Вася, покорно сделавший то же самое, услышал:
– Не скучай, придурок! Скоро увидимся.
Лихолетову пришлось отвернуться, чему он только обрадовался – до того противно было видеть этого самодовольного типа, – но тут погас свет, и всё исчезло.
И пошла у Васи не жизнь, а будто бесконечная поездка по кольцевой линии метро. Только в тёмном вагоне и без остановок, где можно выйти. Беспросветный мрак туннеля время от времени чередовался с более-менее чёткими картинками.
Супостат, вечно куда-то спешащий, то улавливался боковым зрением в зеркальных полотнах витрин магазинов, то, опрокинутый и нелепый, топтал и разбрызгивал сам себя, шагая по лужам. Он демонстративно не обращал на Васю снимания, этот самозванец, но иногда с ухмылкой сплёвывал под ноги, норовя попасть в лицо. И ведь попадал, скотина! Мелькал, весь такой целеустремлённый и деловой, не задерживаясь ни у одного зеркала. Вернувшись поздно вечером домой, зажигал свет и широким жестом задёргивал шторы, раз за разом изгоняя Лихолетова из окна собственного жилища. Лишь утром и вечером, в ванной, он удостаивал своего невольного спутника беседой. Если можно назвать беседой монолог, состоящий из пары-тройки язвительных фраз.
Двойник, так резко перехвативший у Лихолетова инициативу, вскоре стал ходить в новых джинсах и дорогой кожаной куртке. Порой даже костюм надевал. Сделал короткую стрижку, а причёсывался – волосок к волоску. Пижон, да и только. Вмазать бы по наглой роже, свернуть набок нос, чтобы спеси чуток поубавилось! Вася задыхался от злобы и ненависти к паразиту, посмевшему отнять у человека нормальную жизнь. А ещё до чёртиков хотелось выпить, и только долгие провалы в пустоту спасали его от безумия.
Как мерзавец сумел покинуть зазеркалье? Как?! Этот вопрос мучил Васю даже сильнее, чем тяга к выпивке. Ведь должна быть какая-то лазейка. Обязательно должна! Но где её отыскать, несчастный не имел ни малейшего представления. И на подсказку от двойника рассчитывать не приходилось. Правда, Вася заметил, что вражина никогда не появляется в том зеркале, из которого когда-то таинственным образом исчез. Действительно разбил его – так, что ли? Наверно, это что-то значит. Чем же зеркало, висевшее в прихожей, отличалось от всех остальных?
Но не было у Лихолетова времени на размышления. Пока сообразишь, куда тебя на этот раз выдернуло из глухой тьмы, уже пора проваливаться обратно. Да и не имел он никогда такой привычки – голову ломать. Плыл себе и плыл по течению. Зачем напрягаться, если всё как-нибудь само образуется? Сто раз проверено.
Весна и лето промелькнули перед Васей разрозненными, зачастую смазанными кадрами. Выглянув как-то одним глазом в совсем маленькое продолговатое окошко, он, сам не ожидая, выругался про себя чуть ли не с восхищением: неужто двойник отремонтировал машину, разбитую два года назад?! Сидит, такой серьёзный и торжественный, даже при галстуке… И куда же мы порулили, интересно знать? А трасса-то знакомая – Ленинградка. Вот будет прикол, если он в Зеленоград намылился, к Вальке. Ну-ну.
Не обращая внимания на осточертевшего двойника, Вася поглядывал то в одно, то в другое зеркальце заднего вида и тихо радовался неизвестно чему. Хотя, почему неизвестно? Давненько ему не доводилось вот так смотреть в окно. И пусть дорога убегает, а не стелется навстречу, пусть баранку крутят руки этой сволочи, – всё равно лепота. Покой.
Деревья и кусты, растущие вдоль шоссе, проносятся мимо жёлто-зелёными кляксами, и уже далеко позади чинно выстраиваются в ряд. Коротко фыркают встречные машины. Движение не очень плотное, никто не толкается, на хвост не наступает. Ехать бы вот так и ехать. Никуда особенно не торопясь, ни о чём не думая…
Свернул, урод. Точно – к Вальке. Тьфу! Да зачем она тебе, зачем?! Ушла и ушла. Мало, что ли, баб на свете? Хороша, никто не спорит, но уж больно строгая. При такой жене надо по струночке ходить да исправно прыгать с тумбы на тумбу. Любой шаг влево-вправо карается без объявления войны. Может, не согласится Валюха вернуться? Гонору в ней… Да нет, этот чёртов Базилевс кого хочешь убедит.
Машина остановилась у крайнего подъезда двенадцатиэтажки, и Вася исчез, чтобы через короткое время очнуться уже в квартире бывшей жены. Почти половину прихожей там занимало древнее кривоногое чудовище: трёхстворчатый гардероб, некогда претендовавший на родство с красным деревом. Вот в зеркале на его средней створке Лихолетов и возник, не видя пока ни хозяйки, ни своего дублёра. Что-то непонятное беспокоило его, но разбираться было недосуг. Вася прислушивался к разговору и тихо тосковал. Вернуться бы прямо сейчас в машину! Пускай пассажиром, так даже лучше: кто за рулём, тот и в ответе за всё.
Двойник стоял посреди комнаты, боком к открытой двери, а Валька, скорее всего, сидела в кресле. Вася, и не глядя, мог чётко представить свою бывшую: нога на ногу, руки непримиримо скрещены под грудью, подбородок вздёрнут. Тёмные кудри, как всегда, сколоты небрежно, а у халатика не застёгнута пара нижних пуговиц.
– Никак, соскучился, милый мой? – Услышал он насмешливый вопрос Валентины.
– Очень, – спокойно ответил двойник, которому так и не предложили присесть.
Почему никто не замечает, что у этого паразита другой голос? Как жена, с которой худо-бедно прожито почти пять лет, не чует подмены? Вот и доверяй бабам после этого.
– Прямо-таки женихом явился, при параде…
– Я за тобой, Валюш. Собирайся, поехали. Жить будем хорошо. Слово даю.
– Давно не пьёшь?
– Полгода.
– Зашился или как?
– Сам завязал. Работа есть, деньги приличные платят. Ремонт дома сделал. Возвращайся. На руках буду носить.
– А вдруг я тебя больше не люблю? – Помолчав, спросила жена.
– Быть этого не может.
– Разве?
Голос вражины потеплел:
– Кольцо не сняла. В субботу сидишь дома. Мужиков здесь не бывает, я же вижу. Не разлюбила, значит.
– А ты изменился, Василёк.
– Да. Ты – тоже. Похорошела сильно.
Из-за границы пустоты к Васе шагнуло отражение Валентины. Подбоченилось, окатило его с головы до ног оценивающим взглядом, скривило в усмешке сочные губы:
– Что-то боязно мне соглашаться, милый. Завязавшие ведь и развязывают частенько. И меняются по-разному. Раньше ты по пьянке никак кончить не мог, а теперь, поди, начать не сможешь…
Васе пришлось за талию притянуть к себе бестелесный дубль супруги и оскалиться:
– Вот прямо сейчас и проверим. Чтобы сомнений у тебя не осталось.
Валька пискнула, и её отражение упёрлось Васе в грудь кулаками. Но супостат безо всяких церемоний уволок жену в сторону дивана, отправив зазеркальную пару в небытие.
Вскоре он возник в полный рост, одетым в одни трусы, живо напомнив Лихолетову ту давнюю встречу, закончившуюся для него трагично. Остановившись напротив Васи, двойник игриво подмигнул. Глазки масляные, рожа довольная – дальше некуда. У-у, гадёныш! Перепихнулся с чужой бабой и радуется.
И тут Вася сообразил, что являлось причиной непонятной тревоги с момента его появления в квартире жены: снаружи будто бы тянуло сквозняком. Как это может быть? Ах, вон оно что – зеркало-то с трещиной. И тогда, в марте, пока воевал с той Дюймовочкой, он крепко заехал в зеркало локтем. Наверно, тоже треснуло, вот двойник и сумел выбраться наружу.
Глядя в упор на помрачневшего, изменившегося в лице паразита, Вася понял, что может двигаться по своей воле. И, если рвануть сейчас изо всех сил, повреждённый слой амальгамы не удержит пленника. Всего один хороший рывок, и вот она – свобода! Пей, гуляй, живи, как хочешь!
Но Вася, продолжавший играть в гляделки с двойником, всё медлил. Это же опять пойдут всякие заморочки, проблемы, дела да случаи, разбираться с которыми придётся самому. И шишки получать – тоже. Как тогда назвал его дубль-Вася? Ведущим? Вот пусть и ведёт, раз ему это нравится.
…Если бы в тот ясный день на излёте сентября кто-то сказал Васе Лихолетову: «Васёк, тебя кастрируют тупыми ножницами, затем четвертуют, а то, что останется, утопят в гнилом болоте с пиявками, если ты прямо сейчас не сделаешь хоть шаг вперёд», в ответ прозвучало бы презрительное:
– Да плыл бы ты за буй, чудило! А мне и здесь неплохо.
Но никто не предъявил идиотского ультиматума, и Вася, молча махнув рукой, с нескрываемым облегчением отвернулся от своего вечного визави.
