Покачиваюсь при прогулках по парку. Делаю вид, что нонче с кем-то встречусь. Улыбаюсь птице, придерживающей хлеб когтистой, цепкой лапкой, на ветке с искорёженной корой. Разшматывается на кусочки, на крошки, на долечки...
Нет-нет, ещё не дошла, чтобы кусок из клюва вырвать. Аль по мусорным-сырным отсыревшим контейнерам-могильникам лазать. Не дай-то Бог. Срамота какая. Но...
В жизни всяко ведь. То — есть, то — нет. Колесо на телеге тоже скрипит, скрипит, а потом — шасть и валяется на дороге.
Такое моё приживалочье житьё. Присебяшное.
Чайку скипячу, свеколку полдня варила — сейчас потру на тёрке и с маслицем подсолнечным... Да с солькой и сахаром. Хлебушка. Укусить тока надо правильно. Чтоб теми зубами, что остались и не задеть бы там, где болит.
Благодать.
А ещё медалька али денежка шоколадная. Когда-то, такие детям покупала. Теперь, сама балуюсь. Баловница.
Пожалуй, сейчас бы закурила... Пагубное пристрастие, утонувшее давным-давно. Но именно в такой день, когда протаявший холод сбрасывает ломтями снег с крыш, хочется замереть у окна, глядя в небо, и чаить с сигаретой.
Фьить! Пить и отбивать ненужные капли таяний меткими выстрелами взглядов — плиии-ть!
Сегодня потерялась в тех вещах, которые угрожают мат-ерно — шах. Швах! Ерничание, своего рода защита. Бессильная.
Добыла сама самость несамовитую.
И решилась сдать квартиру манюсенькую на втором этаже тишины, с капитанским балконом и взглядом на чистую улицу, по которой так редко, как в замедленном кадре, двигаются отрешённо автомобили и пешеходы.
Перееду к такой же подруженьке. Куковать вместе веселее. И жить будет на что. Приживалочки. Шам, шам, сухими губами в трещинках. Рантьевщицы. Потерявшие и потерявшиеся в своей стране.
© Ирина Жураковская, 2009