Она же внутри на все сто – блондинка,/ предпочитала малиново-красный.
Он, как угорелый, спешил на службу/ – немного помятый, давно немытый.
Она – обожала стоять под душем,/ под ритмы латины Пуэрто Тито.
И, вот, среди сотен столичных пробок/ свела их вместе чья-то авария,
Его - потрепанного жигулёнка,/ её – дочь бренда Мюнхен Бавария.
Она уже теряла терпение/ от шума, который давил снаружи -
«Такое жуткое тарахтение/ не глушит ни музыка, ни беруши».
Он - рядом, её это раздражало./ Ещё бы, такая - достойна принца.
Боясь ненароком прослыть нахалом,/ он, все же, осмелился обратиться:
«Это мой мотор стучит с перебоем,/ но поверьте мне – он совсем не старый.
Перед вашей статью и красотою,/ я готов снять шляпу и даже фары.
Этой пробке нет ни конца, ни края /- кругом дальнобойшики и транзиты,
Но я пару мест симпатичных знаю»…/ тут услышал резкое: «да, иди ты…»
Он застыл от горькой, слепой обиды./ Как же так, ну, что я плохого сделал?
И был вроде невозмутимый с виду,/ но внутри его все похолодело.
А когда гаишник в цыплячьей робе,/ кое-как, но все же открыл движенье,
Она с визгом ринулась по дороге,/ наплевав на скорости превышенье.
Он стоял - недвижим, как баррикада,/ его обзывали «консервной банкой».
А с утра пораньше эвакуатор/ оттащил беднягу на спецстоянку.
