«Соленые волны, соленые дни, а в небе горит звезда рыбака» – в 1965 году А. Пахмутова написала песню для рыбаков. В те годы такие песни о различных профессиях часто звучали по радио и на концертах. Песни о трудных, романтических профессиях служили все той же цели: романтизации труда в экстремальных условиях. Для рыбаков в море на средних волнах работала специальная радиостанция «Тихий океан», которая регулярно передавала концерты по заявкам на волнах радиостанции «Юность». Ни один концерт не обходился без этой песни. А теперь представьте: весна, солнце в небе такое ласковое, море ему под стать, тихое и спокойное, матросы на палубе, а из динамика на рубке громко звучит такая близкая и понятная музыка. Поет не абы кто, а сам Муслим Магомаев: «У рыбака своя звезда – сестра рыбацких сейнеров и шхун…», послушав эту песню так и хочется сделать, что то прекрасное, даже героическое. В голове так и звучит: «Где шторм да ветры, там вся жизнь – борьба, бесстрашье наш морской закон». Наконец то, я в полной мере ощутил романтику жизни и труда, которую так упорно искал.
Моя жизнь на морском поприще постепенно входила в нормальное русло. Жил я в основном на судне, в общежитии делать было нечего, да и проще так. Мы ежедневно выходили в море и ловили рыбу в заливе Петра Великого, но уловы были небольшими. К тому времени, я уже начал понимать смысл нашей рыбалки. То, что мы делали сейчас, это не настоящий рыбный промысел, а так, что бы без дела не сидеть. Настоящий рыбный промысел, это когда рыба идет на нерест и собирается в огромные косяки, вот тогда ее и вылавливают в больших количествах. Называется это путиной. Рыболовный флот нашего комбината традиционно участвовал в трех путинах, в разное время года и в разных местах. Зимой: с января по апрель ловили минтай в Японском море, летом: с июля по сентябрь сайру на Курильских островах и в октябре: сельдь в Охотском море, в районе города Магадан. Именно эти путины и давали рыбакам хорошие заработки, именно их и ждали все. Но пока, был ноябрь месяц, мы занимались рутиной, то есть ловили, что попадется в трал. Я уже познакомился с большинством молодых парней с других судов, более того с одним из них даже сдружился, правда, пока только шапочно. Всего на комбинате было около десятка сейнеров трех типов: РС, СО, МРС. Это около ста пятидесяти человек, моряков. Каждый экипаж жил своей жизнью и естественно в каждом коллективе был свой микроклимат, свои порядки, но все таки существовали, думаю, существуют и сейчас, неписаные морские традиции, которые свято соблюдаются. Они зародились давно, но поддерживаются всегда, потому что позволяют, как бы тестировать каждого молодого члена команды на уживчивость в замкнутом коллективе. Это очень важно для создания единой команды, потому что только дружная команда способна плодотворно работать. И терпимость каждого человека к другому имеет первостепенное значение. Здесь не могут ужиться люди со вспыльчивым характером, капризные и вздорные не держатся. При этом, когда месяцами ты вынужден общаться с одними и теми же лицами, очень важна внутренняя сдержанность, уважение к коллеге, а главное, чувство доброго юмора. В нашем экипаже, например, из шестнадцати человек, четверо имели имя Юра, на суше это пустяк, а в замкнутом коллективе напрягает. Тесты на чувство юмора и на терпимость, всяческие приколы, а иногда и жестокие розыгрыши бесконечны и разнообразны. Но конечная цель одна: проверка человека на пригодность к напряженному труду в коллективе. Главным приверженцем и хранителем этих обычаев в нашей команде был боцман. Он как на детекторе проверял пригодность каждого матроса.
Довелось и мне пройти такое испытание. Однажды вечером, когда мы отдыхали в кают – компании, он на полном серьезе, в разговоре с тралмейстером стал сетовать на быструю порчу швартовочных канатов. Якобы они трутся о неровную поверхность кнехтов. Дескать, за годы эксплуатации кнехты покрылись мелкими заусенцами и раковинами, нужно бы их почистить напильником или рашпилем, но вот кому поручить это серьезное дело он даже не знает. Тралмейстер, тоже на полном серьезе, рекомендует меня, как достойного выполнить такое ответственное задание, боцман, не торопясь, подумав, соглашается. Он обращается ко мне и говорит, что более достойной кандидатуры в экипаже нет. Поэтому, ты, Юра, возьми напильник и рашпиль, зачисти, для начала, хоть пару кнехтов, а там дальше видно будет. Вся эта комедия и театр были разыграны так, что Станиславский отдыхает. Следует сказать, что эти двойные кнехты весят килограммов под восемьдесят, каждый и конечно не нуждаются ни в какой зачистке и канаты не портят. Но важна реакция испытуемого, она позволяет проверить чувство юмора у него, позволяет сделать вывод о его пригодности к жизни и работе в коллективе. Сейчас уже не помню, каким образом, но этот тест я прошел успешно, кнехт не зачищал, более того меня уже не подвергали больше дополнительным испытаниям. А вот другой Юра, тоже матрос, принятый на работу чуть раньше меня не выдержал испытания, попался на прикол. Это было в декабре, по какой то причине мы не вышли в море и занимались приборкой на судне. Боцман приказал этому Юре осадить кувалдой кнехт на носовой части, якобы он немного лишнего выступает из палубы и его надо забить на место. Под этим злосчастным кнехтом находилась каюта стармеха – «деда», человека солидного и уважаемого. Он отдыхал там в это время. И вот Юра с полного размаха стал кувалдой «осаживать» кнехт на «место». Стармех, его звали Борис Рассейкин, выскочил на палубу в чем спал, моментально понял, в чем дело и, если бы не молодость и реакция Юры, он не сумел бы убежать и спрятаться от разъяренного Бориса. Пришлось бы ему принять зимнюю морскую ванну. Не знаю истиной причины, а также, почему и зачем, но через пару недель этот Юра уволился на берег. Такие приколы служили верным инструментом для подбора коллектива, который вынужден долгое время жить и работать в ограниченном, замкнутом пространстве. Кадровики таким подбором не занимались.
Перед новым годом, в середине декабря по нашему флоту пронесся слух, что несколько сейнеров передают в рыбколхоз, в том числе и нашу, «Аргоду». Ажиотаж поднялся невероятный, ведь попасть на работу в рыболовецкий колхоз, мечта каждого матроса с государственного предприятия. Радость и надежда поселилась в наши души. Все понимали, если передадут вместе с экипажами, это будет все равно, что, как сейчас говорят, выиграть Джек - пот. Расценки за пойманную рыбу в рыбколхозах ведь значительно выше наших, государственных. Рыбная ловля для нашей команды сразу стала делом второстепенным, на лов мы выходили теперь нерегулярно, все время были какие то причины для оправдания нашего невыхода в море. Всей командой мы ждали решения нашей судьбы.
Перед новым годом, примерно за неделю, наш сейнер вместо ловли рыбы, взял курс на Владивосток. Оказывается семья нашего капитана жила там, в городе, поэтому мы и взяли такой курс. В бухту Золотой Рог вошли уже ближе к вечеру, вечерний город со стороны залива выглядел очень красиво, бухта полна разнообразных кораблей, а вокруг по берегам, на сопках амфитеатром располагались дома и улицы. Малым ходом мы прошли мимо морвокзала и грузового порта вглубь бухты и ошвартовались прямо напротив кораблей военно-морского флота, на противоположной стороне залива, там, где бухта Диомид. Капитан ушел домой, мы все остались на судне. В город идти смысла не было, денег ни у кого нет, мы ведь не думали, что попадем сюда. Поужинали, посмотрели какой то старый фильм, у нас на судне имелся, положенный по штату кинопроектор и набор старых кинолент и фильмов - коктейлей, склеенных из случайных обрывков. На рыболовецком флоте была в то время мода склеивать эпизоды из разных старых фильмов в случайном порядке, а затем смотреть получившееся. Ближе к полуночи, легли спать.
Стояночная вахта в эту ночь была моя. Обязанности вахтенного матроса сводились к наблюдению за обстановкой вокруг и охране порядка на борту. Кроме этой «сверхзадачи» в холодное время года нужно было еще топить котел парового отопления, которым обогревались жилые помещения сейнера. Он топился углем, а не соляркой, на которой работали наши двигатели. Топить котел каменным углем довольно хлопотно, уголь быстро сгорал и требовалось постоянно наблюдать за ним, что бы не затух и система не замерзла. Наш боцман однажды показал мне, как нужно закладывать уголь в топку, что бы горело долго, без добавки очередной порции топлива. И я это хорошо усвоил. Вот и в этот раз, раскочегарив, как следует котел, я спокойно сел в кают- компании на скамеечку отдохнуть и, конечно, заснул. Но к моему несчастью, ошвартованы мы были не к пирсу, а к другому судну, стоявшему у самого причала. Такая швартовка в портах была обычным делом, ничего особенного. Но, находясь на вахте, я был обязан, в первую очередь, следить ночью за такой ненадежной швартовкой. Но я же уснул и спал, видимо, довольно сладко и крепко. А ночью это судно ушло в море, сбросив наши концы в воду. Они наверняка пытались окликнуть и предупредить вахтенного о своем уходе, но не смогли, наверно меня докричаться. И вот, проснувшись, я вышел на палубу и к своему ужасу увидел, что мы свободно дрейфуем в самой середине бухты. Очень сильно испугался. Мы ведь находимся в оживленном порту, жизнь в котором не затихает и ночью, а рядом, совсем близко, военные корабли, по акватории бухты ходят буксиры и катера. Не помня себя, в испуге, быстро разбудил механика и штурмана, и мы опять ошвартовались к причальной стенке. Спать мне больше уже не хотелось, урок получил хороший. Утром пришлось отбиваться от приколов и шуток в мою сторону, команда вдоволь повеселилась над моей оплошностью.. К обеду появился наш капитан и мы вышли в море. Недалеко от Владивостока сделали замет, но рыбы поймали мало, да и море было неспокойное, тем более, радист получил штормовое предупреждение, поэтому, выбрав сети, взяли курс, в сторону дома. Но уже стемнело, начало штормить, а до нашей базы оставалось более двух часов хода. Вместе с ночью пришел и мороз, напомню, был конец декабря, в Приморье тоже бывает зима. Волнение быстро усиливалось, палубу начало заливать водой и брызги от разбивавшихся о корпус судна волн, стали намерзать на такелаже и надстройках. Это очень опасно, так как из-за намерзающего льда смещается центр тяжести судна, оно может опрокинуться вверх килем. Способ борьбы с этой напастью один: нужно скалывать намерзающий лед. Делается это, конечно, вручную.
Намерзание льда на нашем сейнере стало принимать серьезный характер, поэтому объявили аврал и все свободные от вахты люди, привязавшись к поручням надстройки, опираясь на борта и цепляясь за леера, стали скалывать намерзающий, прямо на глазах, лед. Вначале было очень страшно, на палубе трудно было удерживаться, мешала сильная качка, нас постоянно окачивало забортной водой, она чуть не сбивала с ног, попадала через воротник внутрь наших рыбацких роб. Но напряженная, буквально до изнеможения, работа заглушала страх. Он отступал, ты о нем забывал и перед тобой был лишь лед, который нужно сбить на палубу, что бы спасти от гибели корабль и себя, конечно. Спустя какое то время меня срочно вызвали в ходовую рубку. Оказалось, что один матрос не может справляться со штурвалом, нужен второй, на помощь. И вот то, что я увидел с высоты рубки, мне показалось ужасным и очень страшным. Громадные волны окружали нас и впереди, насколько было видно под светом наших прожекторов, они, с пенными гребешками на своих верхушках, готовились к нападению на наш сейнер. Корабельный нос, то поднимался высоко в небо, то с размаху падал вниз, душа, соответственно, падала в пятки. Брызги волн, громадными порциями попадали даже на капитанский мостик, да так, что дверь в ходовую рубку содрогалась от их ударов. Но капитан и штурман, к моему удивлению, были спокойны, в помещении горел мягкий свет, светился экран локатора, высвечивая слева береговую линию, а впереди по курсу большой остров. Перед нами светился компас, указывая курс нашего судна, все было буднично и спокойно. Мы шли курсом бейдевинд, это курс при следовании которым, волны бьют в одну из скул корабля. Наша, с моим товарищем, задача состояла в том, что бы удержать это направление. Тогда ведь не было усилителей руля, штурвал системой тросов, напрямую связан с рулевым пером и поэтому рулевой, вживую ощущал действие волн. А штормовые волны старались со всей силы сбить нас с курса, но вдвоем мы справлялись с нашей задачей. Скорее всего, капитан увидел мой страх и, наверно, что бы разрядить его, спросил, как идет окалывание на палубе и что то еще, несущественное, сейчас уже не помню. А дальше все просто: спокойствие капитана и штурмана, борьба со штурвалом, необходимость следить за стрелкой компаса, окончательно избавила меня от страха. Через час борьбы со штормом мы достигли острова Аскольд, где и спрятались, в его тени, от непогоды. Зашли в широкую, спокойную бухту, бросили якорь, прибрались на судне, поужинали и легли спать. Лишь на следующий день из разговоров старших товарищей я понял, что мы счастливо преодолели сильнейший шторм, который мог принести нам много бед и проблем. Но утро было прекрасно, мы стояли в красивой бухте, на море был штиль, берег острова был изумительно красив и строг одновременно, своей дикостью и какой то библейской первозданностью. До сих пор считаю, что только ради такого пейзажа, не страшно пережить бурю.
Наши терзания и мечты о будущей судьбе продолжались, мы и не рыбачили по настоящему и определенности не видели. За день до нового 1965 года мы ушли в бухту Святой Троицы, что на самом юге Приморья, около берегов Кореи. Красота бухты имела совершенно другой вид, нежели то, что я видел раньше. На подходе к береговой линии и в самой бухте в воде плавали небольшие льдины, их было очень много, но самое поразительное, что на льдинах сидели громадные орлы, не на всех конечно, но все же довольно много. До сих пор не знаю, то ли это бывает только зимой, то ли случайно было, но картина изумительная.
Ничего мы там не делали, ошвартовались у пирса и стояли. Новый год встречали на судне, кстати, без спиртного, просто праздничный ужин с компотом. Мне выпало стоять на вахте, так что я не спал до утра. Через несколько дней вернулись на свою базу и нас сразу списали на берег. Оказывается на остров приехала новая команда и наш пароход вместе с ними отбыл в неизвестном направлении. Я оказался на берегу, в общежитии, где пробыл чуть больше недели. Походил по поселку и острову, посмотрел на сухопутную жизнь рыбацкого острова. В общежитии на первом этаже жили, какие то люди, не имеющие отношения к работе в море, жили даже и семейные, но весь второй этаж общежития принадлежал морскому люду. И вот здесь, в этой тихой заводи, я увидел такое, с чем еще не приходилось соприкасаться. На ударной комсомольской стройке я видел пьянство, казалось, в самом отвратительном виде. Но то, что творилось здесь, я увидел впервые. Молодые мужчины в самом расцвете сил пили, можно сказать, беспробудно. Многие из них недавно имели семьи, но сейчас они ничего не имели, жили только пьянкой, от которой их могло избавить только море, вернее жизнь в море без выхода на сушу. Там они еще, на что то были пригодны, но с каждым годом все меньше и меньше. Такой образ жизни, как кривая дорога вел в никуда, только в бичи, так называли тогда безработных, окончательно спившихся, моряков. А ведь когда-то они были совсем молодыми романтиками моря, у них были мечты и надежды на счастье, но все это разбилось об стакан. По молодости лет я тогда не стремился к философскому осмыслению бытия, но и без этого невозможно было понять, в моей голове не умещалось, как можно так опуститься. На путине рыбаки очень хорошо зарабатывали и при этом по нескольку лет не могли съездить на свою родину, к своей матери, родным и близким. Не могли они перешагнуть через стакан, хоронили себя заживо. Это была смесь горьковского общества из пьесы «На дне» и какого то нигилизма, полного отрицания реальной действительности вместе со всеми декларируемыми властью ценностями социализма. Это было ужасно.
Но нет, худа без добра, именно здесь, в этом общежитии я близко познакомился с парнем, который стал моим настоящим другом. Дай бог вам, дорогие мои и любимые потомки, каждому встретить такого друга в жизни. Это про них поется в популярной, в те времена, песне: «Друг мой, третье мое плечо, место в шлюпке и круг…». Толик Салий - так звали его, парень с Западной Украины, он попал на Дальний Восток несколькими годами раньше меня. Был на два года старше. Наша дружба продолжалась до самого моего отъезда в родные места и осталась в моем сердце навсегда. Толик был самым авторитетным матросом на нашем маленьком флоте. Причины авторитета простые: во-первых он был опытным матросом, во-вторых он был необычайно силен физически, равных ему на флоте не было; в-третьих доброта и обаяние его не имели границ, девчонки буквально вешались ему на шею. При этом красавцем его назвать было нельзя, рост около метр семьдесят, белобрысый, без аристократизма в облике. Простой деревенский парень, но стоило посмотреть на него и на душе становилось светлее, а уж если он улыбнется, то вся душа его нараспашку. Для женского пола был он неотразим, они просто таяли около него. К тому же он был по настоящему благороден. Я перенесусь почти на год вперед, чтобы привести пример его достойного поведения. Поздней осенью мы вернулись с далекой экспедиции, ловили сайру и селедку на Курилах и в Охотском море, долго отсутствовали. По прибытию к себе на остров, мы, конечно, заявились в общежитие, что бы некоторое время отдохнуть от морской жизни и погулять вволю. За время нашего отсутствия в общежитии появились новые постояльцы, среди них образовался даже авторитет и предводитель. Эти береговые работяги не очень почтительно отнеслись к нашей компании, возник конфликт и Толик, сгоряча ударил их атамана по физиономии, выбив у него штук шесть зубов. Мы за компанию, также малость приложились к лицам этих хулиганов. После спокойно пошли гулять. На следующий день, проспавшись, мы узнали все подробности конфликта и точное количество выпавших зубов у вчерашнего атамана. Как и положено, порядочным морякам, мы пригласили вчерашних визави к себе в гости. Извинились перед ними за причиненный ущерб, объяснили, что нам много не надо, лишь бы они впредь не грубили, а уважали наше право. Но, Толик пошел дальше, он дал этому беззубому герою денег и, извинившись, попросил вставить на эти деньги новые, хорошие зубы. Такие жесты в те времена были не популярны, но таков уж наш Толян, его девиз: превыше всего справедливость. Он всегда был таким.
Но это будет впереди, сейчас же, ожидая назначения на корабли, мы старались вести обычную жизнь молодых людей, все таки нам было всего по двадцать лет. В поселковом клубе раз в неделю были танцы. На этих танцах я познакомился с местной девочкой. Не бог весть, какая красавица, она оказалась очень милой и ласковой и мы с ней стали встречаться. Когда мы приходили на базу, она вечерами ждала меня и мы до глубокой ночи с ней миловались. Но ялтинская закваска дала очень глубокие корни. Встречаясь с этой милой девушкой, я все время посматривал на ее младшую сестру и все таки добился своего, стал встречаться с младшенькой. Поступок подлый и низкий, но я его совершил, поставив в нелепое положение двух родных сестер. В результате, через некоторое время я остался один, без девочки, дали они мне от ворот поворот и правильно сделали. Правда, я сильно не переживал. Но какие молодцы, эти девочки.
А в общежитии жизнь шла своим чередом. Публика по прежнему гуляла там напропалую, пропивали последнее. Впереди путина, заработок позволит возместить все затраты. Гуляли, хотя прекрасно знали, что после путины пьянка лишь увеличит обороты. Приходя с путины они умудрялись в течении нескольких недель, а то и дней спустить все заработанное, оставшись без копейки. Считалось доблестью этакое гусарство, когда вернувшийся моряк покупал в буфете столовой сразу бочку пива, невесть откуда взявшиеся доброхоты тащили за ним, в ящиках водку и затем все это выпивалось в компании малознакомых, а то и совсем неизвестных ему людей. Вокруг рыбаков кормилось множество паразитов, готовых угодить ему за его, заработанные таким трудом деньги. Когда рыбак с туго набитым кошельком сходил на берег, все удовольствия были доступны ему. Например, все знают, что в Советском Союзе не было проституции и публичных домов. Не было конечно, но только не для рыбаков. Даю свидетельские показания. Самое начало октября месяца, бухта Ногаева, на берегах которой расположен славный город Магадан. На рейде собираются рыболовецкие суда со всего Дальневосточья, скоро придет сельдь, начнется самая трудная и опасная сельдевая путина, а пока все ждут подхода рыбы. Что делают моряки? Правильно, идут на берег. Но в Магадан они пришли с Шикотана, где ловили сайру, а значит, заработали приличные деньги. Технология берегового загула проста: при переходе по штормовому Охотскому морю на родную базу дается радиограмма с просьбой выслать в Магадан на Главпочтамт энную сумму из заработка. Эту просьбу администрация обязательно исполняет. На магаданском рейде, с корабля на воду майнается шлюпка, бравые ребята высаживаются на гостеприимный колымский берег, а там их уже ждут услужливые таксисты. Выбор маршрута стандартен: Главпочтамт, ресторан с девочками или без, по желанию, можно и другое: гостеприимный дом с тем же ассортиментом. Ночью или утром морячок – рыбачок с пустыми карманами оказывается на морском берегу, попутная или вахтенная шлюпка доставляют молодца на родной пароход. Вот такой простой и хорошо отлаженный сервис или, если хотите бизнес, существовал в советское время. Тогда это было отлажено, как швейцарские часы, работало без сбоев и накладок. А вы говорите в СССР не было секса.
Но вернемся в общежитие, на наш благословенный остров Путятин. Волей судьбы мы с Толей стали своеобразным ядром, вокруг которого начали группироваться ребята, которые не принимали такой пьяный образ жизни. Ведь мы были молодые, хотелось и с девочками погулять и жизнь повидать. Команда наша получилась разношерстная, были даже два моих земляка: татарин Миша, обаятельнейший и добрейший парень, он всегда готов придти на помощь, готов поделится всем, что имеет и стал, можно сказать нашим талисманом. Русский парень Володя, суровый малоразговорчивый, но верный и надежный молодой человек. Хорошо помню удивительного Колю Пастухова, он был, как белая ворона среди рыбацкой братии, наверно случайно, занесен судьбой в эти края. Всегда гладко причесан, с иголочки одет, он как будто только сошел с картинки или неведомым образом материализовался прямо с шикарной городской вечеринки. Сказать, что мы были пуританами и вели ангельский образ жизни, было бы неправдой. Мы же не херувимы и спиртное пить умели, но делали это в организованном порядке. Во - первых не пили каждый божий день, а только по какому-либо поводу. Во - вторых, если намечалась гулянка, мы просили коменданта убрать из нашей комнаты ковры, которые, кстати были только у нас, в нашей комнате. В - третьих, к нам обязательно приходили девчонки и накрывали наш стол по домашнему. Поэтому называть их нужно не пьянками, а молодежными вечеринками на дому. Такой подход, позволял нам и гулять и не спиваться. Полторы недели существовало наше общество на берегу, а затем пришел приказ, распределивший нас по кораблям. Но наша дружба сохранилась и мы при каждой возможности были рады видеть друг друга, тем более собраться вместе. Мы с Толиком попросили определить нас на один сейнер, администрация пошла нам на встречу. Сейнера, на которые нас направили работать, были, так называемые малые рыболовецкие сейнеры. Они существенно меньше наших прежних и тралили по другому. Это близнецовый лов, то есть трал тянули одновременно два сейнера, выполняя таким образом роль распорных досок. По очереди один из них поднимал снасть к себе на борт и улов брал в свой трюм. Два сейнера составляли, таким образом, неразлучную пару, а команды сейнеров постоянно общались между собой. Нашим партнером в тандеме был сейнер, на котором работали мои земляки Миша и Володя. Все вместе мы отработали две путины и стали хорошими приятелями, многое нам пришлось пережить в совместном труде и опять я лишь благодарю судьбу, что она так щедро дарила мне роскошь общения с настоящими людьми.