Вечер был не просто тихий, он был сказочный. И совсем не потому, что что-то особенное происходило со мною или внутри меня, а потому, что что-то совершенно невообразимое творилось вокруг, причём само по себе, независимо ни от кого вообще. Легче всего заподозрить автора в том, что он под действием чёрной горячки внезапно впал в какое-то детство, неприглядно пустил розовые слюни и начал возбуждённо взахлёб рассказывать всем о чём-то обычном, но в то же время каком-то особенном.
Ночное небо светилось равномерно, и его цвет был такой, как у крепкого чая, в который налили молоко. А снег падал плавно и обильно, будто там наверху, в этом однообразном и бесконечном, без всякого ощущения пространства небе кто-то восторженно разбрасывал содержимое необъятной подушки.
И под ногами снег был воздушный и пушистый, казалось, снежинки просто обязаны взлетать от твоих шагов, и долго, бесконечно долго кружиться в воздухе. И это великолепие, гипнотически падающее и расстилающееся перед тобою, безостановочно сверкало и переливалось, но совсем не так, как в фильмах, когда пытаются показать заветную мечту или внезапную эйфорию. Ведь сейчас всё происходило по-настоящему, именно так, как это задумал, задумавший и создавший всё. Главный художник. Ведь как там было в «Красоте по-американски»? «…Иногда в мире так много красоты, мне кажется, что моё сердце не выдержит». И столько людей пытается запечатлеть, повторить то, что они видят вокруг себя, то, что не создано руками человека. Хотят запечатлеть только потому, что понимают, как оно на самом деле прекрасно. Прекрасно настолько, насколько вообще что-то может быть прекрасным.
Мороз
Я замёрз ещё на тренировке, ведь в Гидропарке воздух не только свежий, но ещё и морозный. В метро отогрелся, а сейчас стал замерзать снова, ведь от метро идти порядочно, а мороз к вечеру становился только сильнее. Но всё-таки славно, что я хожу домой через рощу.
И тут внезапно, путём нехитрых умозаключений, я пришёл к выводу, что мне ещё предстоит сегодня погулять с собакой. Кекс с утра в школу не пошёл, сказал, что болит горло, а значит вечером, в мороз, он на улицу, конечно же, не выйдет. Так что как ни крути, очень скоро мне придётся продолжить общение с сегодняшним вечером.
Марли
Я представлял, как Марли уже давно лежит под самой дверью и грустит. Сюша рассказывала, что он всегда ведёт себя так, если вечером меня нет дома. Но почему-то сегодня меня в дверях никто не встречал. И только когда я захлопнул уже за собой дверь, со стороны кухни раздалось цоканье когтей и раздосадованный Марлюха (какой ужас, я пропустил приход папы!) вылетел из-за угла и бросился мне на грудь, смешно кхекая и норовя лизнуть меня в лицо. А когда увидел, что я не собираюсь раздеваться, а наоборот - беру его поводок – весь завертелся вьюном, приседая и подпрыгивая, и мне пришлось на него прикрикнуть, чтоб он на секунду замер и я смог попасть на его шею ошейником.
Марли любит снег. Уж не знаю, может, от него мне сейчас передался этот восторг. Не успели мы отойти от подъезда и двух метров, как он тут же, не тратя времени на деревья, задрал заднюю лапу и сосредоточено сотворил в снегу огромную тёмную проталину. И потом вприпрыжку, высоко подбрасывая попу, начал вспахивать снег носом, будто пытаясь там что-то найти, при этом не забывая снег лизать и даже есть.
Чтобы попасть в рощу, достаточно перейти через дорогу. Но это уже давно не получается сделать сразу, потому что поток транспорта на нашей улице стал оживлённым до неприличия. Вот и сейчас, красиво подсвечивая фарами неутихающий снегопад, с обеих сторон практически сплошным потоком ползли автомобили. С трудом дождавшись просвета, я скомандовал Марлюхе «идём, быстрее» и он, счастливый, рванулся через дорогу, практически волоча меня за собой на поводке.
Редко где сейчас встретишь старые фонари. Все уже давно привыкли к тепло-оранжевому свету и забыли, что именно благодаря ему всё вокруг выглядит таким нарядным и привлекательным. И даже снег ночами не белый, а кремовый с оранжевым оттенком. Почти везде, но только не в нашей роще. Правда, возле дороги, где фонари новые, снег как и везде тёплого оттенка, бугристый, лихо почёрканный многочисленными грязно-голубыми тенями от голых деревьев. Прямо как марсианский пейзаж. Но немного дальше, уже в глубине, где через всю рощу тянется асфальтовая дорожка с несколькими скамейками, фонари светят ярким холодным голубоватым светом, и снег вокруг тоже неприятный, напрягающий, бело-голубой.
В роще Марли оживился ещё больше. Он подтащил меня по очереди к каждому из трёх ближайших деревьев, и выяснилось, что на каждое у него хватило. Как будто не застывал он только что так надолго под подъездом. Старательно пометив деревья, Марли продолжил метаться по своим странным траекториям. Нос его при этом почти не вытаскивался из снега, вспахивая его на зависть любому трактору. А снег валил, не переставая, делая моего Марли похожим на какой-то негатив долматинца. Внезапно Марли остановился, сел на попу и посмотрел на меня, красноречиво интересуясь, долго ли я собираюсь держать его на поводке.
Несмотря на время и погоду, в роще было многолюдно. Точнее в роще было «многособачно». Потому что «многолюдно» и «многособачно» - это не совсем одно и то же. Когда ты видишь людей, находящихся от тебя на расстоянии взгляда, то редко когда это сможет тебе чем-то помешать. А вот если где-то вдалеке видна собака, то наш Марли, если он, конечно, не на поводке, через доли секунды уже мчится в том направлении, заходясь от надрывного лая. И вот сейчас в нашем поле зрения было как минимум две собаки. Хотя рассмотреть, кто они, из-за снегопада и большого расстояния было проблематично. Поближе был кто-то рослый и чёрный то ли дог, то ли гончая, а может и ризеншнауцер в комбинезоне, из которого торчал длинный изогнутый хвост. Он важно нес какое-то большое колесо, и опекался, судя по всему, сразу двумя хозяевами. А вторая собака, вдалеке, угадывалась совсем тяжело, но кажется, это была овчарка.
-Вот видишь, Марлюха, ну куда я тебя буду отпускать? Подожди немного. - сказал я.
Марли уже беспокойно подпрыгивал на задних лапах, пытаясь передними ударить меня в грудь. Он ждал, что я сейчас достану его любимую «бомбочку» и брошу высоко вверх, так, как он это любит. Чтоб изобразив в прыжке волейболиста, приземлиться на землю абсолютно счастливым, со своей «бомбочкой» в зубах. Но быстро сообразив, что «бомбочки» пока не будет, Марли снова потащил меня вглубь рощи, рыская от одного дерева к другому и, судя по всему, мечтая вырыть из снега какую-то косточку и незаметно проглотить её целиком.
Справа, возле деревянной, построенной первой из всего храмового комплекса церкви, стоял, неистово кланяясь и крестясь, кто-то в старой бесформенной шапке и потёртом пальто. Рядом сидели две собаки на длинных поводках и, восторженно глядя на Марли, счастливо крутили хвостами. Я вроде узнал этого парня, он часто гулял у нас в роще. Про него говорили, что он собаку свою подобрал на улице, а теперь, похоже, завёл себе ещё одну. Он выглядит довольно странно и немного похож на юродивого. Молится здесь часто и подолгу, а когда заходит внутрь, то привязывает собаку к забору.
С четырёх сторон церковь подсвечивали большие прожекторы, и какие-то мелкие снежинки настойчиво бились в их наклонённые горящие лица, словно бестолковые летние мошки. Марли тянул меня, как пауэрлифтер тянет реактивный истребитель, вынюхивая оставленные ему вдоль забора собачьи письмена, а потом вдруг стал высоко подпрыгивать, стараясь заглянуть на забор, видимо,вспомнив, как там по утрам бегают нахальные рыжие белки.
Мы дошли уже аж до угла забора, но Марли не унимался и, похоже, совсем не собирался домой. Наверное, сказывалось его никому не известное детство. Правда, периодически он останавливался и обернувшись, подолгу смотрел на меня, взывая к моей совести. Бросать я ему ничего не собирался и каждый раз честно об этом говорил. И Марли опять принимался за поиски. Пока наконец-то, не нашёл то, что так долго искал. И тогда он важно присел и сосредоточился. А уже потом развеселился, запрыгал, схватил зубами валявшуюся на снегу палку и потыкал ею в меня, предлагая поиграть. А снег и не думал прекращаться, и я вспомнил детскую игрушку - прозрачную полусферу, заполненную жидкостью и какой-то специальной белой крупой. На дне этой сферы были крошечные домики и деревья. И я долго тряс эту штуку, потом ставил её на стол, и белая крупа, кружась, медленно падала вниз, и засыпала, засыпала, засыпала весь этот крошечный пейзаж.
Истыкав мою куртку и брюки, Марли выпустил палку, потому что увидел другую, раза в два больше его самого. Он с восторгом вцепился зубами в один её конец и так умудрился повернуть свою голову, что второй конец палки поднялся высоко вверх и ткнул мне прямо в щёку. «А мог бы и в глаз» - меланхолично подумал я, отбирая у Марли палку.
Больше в роще, да и вообще на улице, надобности оставаться не было. Марли все дела свои сделал, но уходить ни ему, ни мне не хотелось. Кто знает, случится ли ещё когда-нибудь такой вечер. В эту зиму или когда-нибудь вообще? Главное ведь не то, что он сегодня такой был. Каждый день происходит множество не менее важных и интересных событий. Просто мы их не замечаем. Потому что постоянно куда-то бежим, спешим и думаем при этом о том, что было или ещё только будет. Причём будет ли оно на самом деле, мы ещё не знаем. Потому мы всего лишь думаем, что оно всё-таки будет, и будет именно так.
А вот этот вечер я заметил.
И я благодарен.
© TEODDOR