складываются в сумрачные мозаики, сонные витражи, темные озёра цветов.
льются слюной изо рта, капают на паркет и навсегда остаются там красным, застывшим золотом
высшей пробы; оседают на ресницах алмазной пылью, теплым песком — не выветрить, не стереть.
я — слово цвета слоновой кости, крупной вязки, красного дерева, ручной работы,
выроненное, глухой монетой, тусклой, тихо звякнув, незамеченно, у ног твоих.
я бужу тебя эхом пустых дорог, железной лапищей по стеклу и давно забытыми рифмами,
а твои глаза наполнены медом, что пчелиные соты.
а твои губы произносят меня — посложно, пошагово, посмертно; разрывая ударениями рукава,
как имя твое собственное, личное. предмет удивительно одушевленный.
жемчужной трелью, французским артиклем, пеплом, шаровой молнией,
романом уснувшего в кресле-качалке Кнута Гамсуна — кашляющего и старого.
нам легко оттого, что мы с тобой — несуществующие слова,
лишенные всякого смысла. то есть бьющиеся, стеклянные, розовые молчания — прозрачные и иллюзорные.