на кабацкой скатерти
пустою бутылью,
накокаиненной шлюхой
раздвинув колени на паперти,
чихая кровавой пылью,
смертельно устанет
от себя мистерия-буфф
перед рассветом нервы кроша,
и печально проглянет
сквозь ворох бесчинствия букв
иззябающе-страждущая душа,
оболганная, с малолетства
приучаемая к строевой,
к социумному дзюдо.
Слова становятся средством
поссориться с головой.
Неприглядно, зато
анатомически честно,
как срез захиревшего века
в духовном недуге.
И без меня известно,
что выпадает из человека
от неуместной натуги,
не тужьтесь, вандалы!
раздёргивая на цитаты
сотворённых толпою.
Краденные мадригалы,
возлюбленные супостаты,
допущенные к водопою
заражённые ложью лица,
увлечённые злой игрой -
кто перетянет дверцу…
Остаётся гордиться
смертоносной дырой
опустошённого сердца.
Презрительное загляденье -
лорнировать эту брешь,
что жестоко-всеядна.
Небеса прекращают бденье.
Бисер и манна – горклый кулеш
вытоптан беспощадно
прущими в стипль-чезе
першеронскими лошадьми
по-грузщицки враскорячку.
В эпигонском патогенезе
остаётся гордиться людьми
выплёвывающими жвачку.