Со стороны бара доносился звонкий женский смех, рокотал выстрелами боевика телевизор, через чье-то открытое окно были слышны взволнованные голоса. Натолкнувшись на эту волну шума, словно на реальное препятствие, посреди аллеи, ведущей к освещенной веранде, остановился мужчина. В тот момент отголоски вечеринки, на которой развлекались туристы, показались ему совершенно чуждыми тому лирическому настроению, что внезапно охватило его душу. Повернув в противоположную сторону, к океану, чей берег в эти часы всегда был пуст, мужчина двигался очень медленно, словно боялся что-то уронить. Вернее, он старался удержать в своем воображении внезапно вспыхнувший образ той удивительной женщины, что так волновала его последнее время. Сейчас она была в России, но тысячи километров, разделявшие их, казалось, только усиливали чувство. Порой он так явно ощущал ее рядом, что сдерживался, чтобы не протянуть руки для объятий. Вот и сейчас ее задумчивый взгляд вспыхнул светлячком в ночной тиши, увлекая к шелесту волн на пустынном пляже.
За неделю пребывания на вилле охрана привыкла к его ночным прогулкам и не препятствовала чудачествам странного гостя. Теперь тоже никто не мешал уединению. Когда твердая плитка, которой были выстланы аллеи на вилле, закончилась, он почувствовал под ногами что-то зыбкое. Словно перешагнул границу бытия, где все так неопределенно. И тут же над головой засияли звезды. Да-да, именно засияли, вспыхнув в глубокой темно-синей пустоте, так не похожей на нашу северную ночь. Это был знак. Что-то должно было произойти, и предчувствие наполняло тревогой.
Сев на еще теплый песок, он откинулся назад и стал разглядывать звезды, пытаясь понять, зачем он здесь. Ведь не случайно образ женщины с задумчивым взглядом привел его сюда. Небо было удивительным. Звезды располагались иначе и не складывались в привычные силуэты, разве что Млечный путь так же наискосок перечеркивал темную бездну над головой. Ему подумалось, отчего эту неделю он все время смотрел по сторонам и под ноги, не поднимая головы. А ведь именно там, в непостижимых глубинах космоса, скрыты великие тайны и предсказания.
Взгляд некоторое время блуждал по бескрайнему звездному небу, пока отчего-то не остановился. Ба, да это же Южный Крест. Когда-то в детстве он читал о нем в романах о пиратах и путешествиях в дальние страны, а теперь, прожив половину своей жизни, оказался на пустынном пляже сказочного островного государства и впервые увидел это созвездие. Мужчина попытался вспомнить какую-нибудь легенду наподобие той, что повествует о превращении прекрасной Каллисто в Большую Медведицу, да не смог. Интересно, какую легенду сочинили бы древние греки о Южном Кресте, если бы могли его видеть. Ведь у них крест был символом четырех стихий, хотя и равносторонний. У созвездия же перекладины не равны, и большая точно указывает на Южный полюс. Ему вспомнилось, что и у египтян тоже был крест, правда его верхушка была совмещена с кругом, обозначавшим бесконечность. Это был символ бессмертия. Впрочем, наверное, и египтяне не могли наблюдать это созвездие. Из жителей северного полушария только островитяне в тропиках видят по ночам Южный Крест. Ему, жителю Подмосковья, посчастливилось.
Сколько людей так же, как он, смотрели на эти звезды, доверяя им свои мысли. Наверное, у каждого они были о чем-то большом и значимом. Трудно быть мелочным перед такой величественной красотой. Постепенно сознание его очистилось, и возникло состояние удивительного покоя. Исчезло время, и окружающий мир растворился в темноте. Наверное, таким бывает ощущение вечности – бескрайней, не поддающейся определениям и заполняющей собою все и вся. Как любовь. Вот! Это созвездие стало для него символом любви. Безграничной и непостижимой.
- Нужно будет непременно рассказать ей об этом, - пронеслось у него в голове.
И, поймав себя на этой мысли, он удивился тому, как он сроднился с этим милым образом за последнее время. Часто разговаривая, как со старинным другом детства, он доверял удивительной женщине с задумчивым взглядом самые сокровенные идеи и мечты. Но это не пугало его, он любил беседовать сразу за двоих. Она жила в его душе. Вот и сейчас явственно ощущалось, что она все понимает.
Ему вспомнились последние слова перед отъездом. Они обнялись и долго так стояли, не решаясь разомкнуть рук. И только ее шепот:
- Да хранит тебя Бог…
У обоих перехватило дыхание от этих слов и неожиданных открытий. Очень ясно и просто они поняли, как дороги стали друг другу, как нужны, как любимы... Как и тогда, он почувствовал приближение того странного состояния, когда становилось трудно дышать. Душу окутывало волной бесконечной нежности, усыпляя и волнуя одновременно, обостряя какую-то потаенную чувственность, дремлющую в обыденной жизни. Было ли это когда-нибудь с ним раньше? Таких сильных приступов он не мог припомнить. Да, он влюблялся, и его любили, и он был счастлив и писал стихи. Правда, ему всегда не везло: его романтические иллюзии разбивались о прозу жизни. Потом все как-то успокаивалось, и уже не тревожило его. Порой в душе поселялась меланхолия и сожаление о несбывшемся, но все это проходило достаточно спокойно, плавно, с тихой печалью.
Сейчас же он абсолютно не мог совладать с собой. Откуда-то изнутри поднималось невыразимое состояние блаженства. Оно накатывало совершенно неожиданно и овладевало им полностью. Он закрывал глаза и уходил, вернее, проваливался куда-то. Что это было? Он не знал. Душа вырывалась из каких-то оков и ликовала. Порой ему казалось, что это происходит не с ним, что он только сочувствует кому-то. Сознание как бы со стороны наблюдало за лихорадкой, охватившей душу. Мысли с трудом удерживались в голове, с каким-то эхом повторяя ускользающие фразы. Он никогда не пробовал наркотики, но, наверное, что-то подобное испытывали эти несчастные.
Правда, иногда его угнетали сомнения, имеет ли он на это право. Как посмел он ворваться в ее жизнь, и менять свою, но это был голос разума. Каждый раз из глубин его души поднималась ослепительная волна счастья, сметавшая все сомнения и тревоги. Он любил удивительную женщину с задумчивым взглядом. И это чувство ожило в нем впервые. Прожитая ранее жизнь казалась некоей прелюдией к тому, что охватывало его сейчас, когда душу заполняла только она. Когда он даже не знал, стучит ли его сердце, дышит ли он вообще.
Это было такое сладостное ощущение, что весь мир становился каким-то второстепенным и незначительным. Каждый такой приступ поднимал его над суетой, и он готов был отдать за свою избранницу всю свою грешную жизнь. Это был какой-то душевный экстаз! Он даже не смог бы описать его потому, что не ощущал свое тело. Казалось, оно оставалось где-то там, в ином измерении. Порой ему казалось, что, слезы заполняют закрытые глаза, и ему нужно отворачиваться куда-нибудь, чтобы следы на щеках оставались незамеченными. И сколько продолжался такой побег из реальной жизни, он тоже не знал.
Когда же разум просыпался, и он мог что-то соображать, замутненное сознание медленно начинало воспринимать окружающую реальность, пытаясь вытеснить из памяти образ удивительной женщины с задумчивым взглядом. Это было не просто, и он еще долго наслаждался блуждающими видениями. Словно после бурной физической близости, когда, насытившись друг другом, они лежали, обнявшись, и тихо целовались. Он уже не отдавал себе отчета в том, где - иллюзии, а где - реальность. Вот и теперь, сидя на безлюдном пляже далеко за полночь, он мысленно ласкал милый образ. Захотелось незаметно оказаться рядом с ней и тихо шепнуть на ухо:
- Я тебя очень-очень люблю.
Но только ночь была рядом, да в темно-синей бездне спокойно мерцал символ его удивительно любви - Южный крест.
Филиппины. 1995.