Аки ночь в арамейском, что ли, саду – душно.
Океан ворчит престарелой усталой псиной
и упругость волн отдает резиной.
Душная ночь. Экватор. Собачья вахта.
То ли вокруг чернильница, то ли шахта.
Паруса висят, точно ворох, воздетый на кол.
Парусов вообще ёшкин кот наплакал.
Мы торчим посередь Индийского. Вот занятье.
Мачта, точно растерянное распятье
без обитателя, кренится влево-вправо,
эдакая пародия на дубраву -
где-то слыхала мачта, что есть деревья,
надо качаться под ветром, манер кочевья.
Что-то тут брезжит от перемены места.
Только мачта – она из другого теста.
Ах, мой кептн Грей, волоки-ка ведёрко краски.
А товарищи Гримм волокут пусть добро из сказки.
С неба валяться звезды, кто бы ловил их взглядом…
Пошутил я, Грей. Ничего не надо.
Понимаешь, кеп, бесполезно. Порхнула птица.
Стройных ног эта палуба больше не видит. Злится.
Перекрашу к черту. Где наша ни пропадала,
а пропала там, где она ступала.
Алый парус – бред. Главное – дизеля б не скисли…
Точно дембель по тамбурам ковыляют мысли,
запинаясь спьяну, чуть что – на груди тельняшку.
Очень душно сегодня, милая. Как-то тяжко.
Я пока не приду. Траектории не проложено.
У меня тут вокруг вода, и она нехожена.
У меня сорок метров палубы и чернильница
душной ночи. И дизелей кадильница.
У меня громыхают дни, как вагоны стыками,
пакистанец-матрос анашу где-то ловко ныкает,
и летучие рыбы порхают до третьей палубы
и к утру умирают. Верно, от скуки. Знала бы,
ты моя длинноногая, как это все обрыдло…
Точно муха, что вляпалась в плёвенькое повидло,
я барахтаюсь в океане четвертый месяц,
уже цветом кожи – вылитый конголезец.
Да хоть что случись – хоть пробоина, хоть измена,
отчерпать океан, чтобы был и впрямь по колено,
победить в войне и напиться вместо парада –
ерунда это все. Рутина. Пока не надо.
Как душа отлетает наискосок от трупа,
так романтика, сделав четыре двойных тулупа,
отлетела к берегу, не попрощавшись даже.
Причем вместе с тобой, красавица. И туда же.
Молча шлепает календарь и молчит тетрадка.
Сто тоскливых дней супротив твоего десятка.
Сводит скулы и пальцы, они тебя не забыли.
И под ночью пустует место, где мы любили.
