Я становлюсь классическим мизантропом.
Вряд ли остановлюсь иначе, чем трупом…
Видимо, так перед Большим Потопом
Хам становился хамом, Ной – филантропом,
величественный Арарат – причальным уступом.
Так способ передвижения автостопом
выбрали твари, толкаясь по трапам крупом.
Я не способен больше искать слова.
Надо стрелять. Идти убивать Дракона.
Надо вписать в конституцию три закона:
позанавесить в Империи все зеркала,
расчехлить и поставить на боевой взвод иконы;
и, дабы поповская рать мешать не могла,
в Анголу послать эту рать, невзирая на стоны.
«Истинно, Жилин, - срам, а не попы».
Доверие расплывается лужицей воска
от воцерковленного непристойного лоска.
Не собирайся в стаю. Беги толпы.
Выскажись, наконец, ну хоть: «матка боска».
Бред же – считать, что от слова падут столпы
и осыплется на возмущённые лики извёстка.
Надо идти и стрелять. Ключевое – «идти».
Но и «стрелять» - не лишний стилос в пенале,
если собрался не забывать детали,
чтобы с натугой выкрученное «прости»
выжалось не на бумагу. И не в финале.
И не к себе, как обычно… Снегом в горсти,
тает во мне неуслышанное в хорале.
Никакого не слышно Слова, пока дьячки
вопиют на миру осмогласно чуть ли не «вива!».
Мне в такие моменты особенно сиротливо.
Ведь достаточно заглянуть иконе в зрачки…
Подобрав карабин, размышляя, брожу по отливу.
Хлюпает литораль. Ковыляют рачки.
И, нахохлившись, ждёт Дракон на краю обрыва.