Если (Рассказ)

Мы участвовали в музыкальном конкурсе: даже выступили и выступили неплохо. Вообще кое-где можно придраться, но мы точно не опозорились. Это радовало и внушало некоторые надежды. Впрочем, какая разница? Никому из нас не важен был этот конкурс.
Дом Культуры, огромный, облицованный мрамором – весь в ступеньках и скользких площадках – служил нам теперь фотостудией. Мы были совсем счастливые, немного вредные – все ругали конкурентов и обсуждали, как они плохо поют – но, в целом, довольно хорошие.
Со всех сторон щелкали затворы наших камер, мы крутились в различных позах, дурачились – хотели сохранить в фотографиях память о солнечном морозном дне, одном из многих, когда мы были вместе и даже играли музыку. Музыка она, знаете, очень сближает: твои пальцы болят от струн, голос чуть хриплый, а взгляд все равно улыбается – раз тебя и твою песню есть кому понять и поддержать.
И Дима сидел на подоконнике, играл. Мы немного слушали его, но больше все-таки смеялись – смеялись над собой.
Мы не заметили, как Диму позвал какой-то мужчина. Они стояли и говорили о чем-то, мужчина, кажется, объяснял, а Дима слушал и гладил рукой красный гитарный бок. Вдруг он крикнул:
- Настя, а ты в музыкалке у кого учишься?
- У Николая Ивановича, - ответила Настя и посмотрела удивленно на Диму. – А что?
- Надо же, а я тоже... У Николая Ивановича! – вдруг вмешался мужчина. – Да, учился. Сосед он мой...
Настя подошла к ним совсем близко, чуть наклонилась к незнакомцу, чтобы рассмотреть его лучше. Волосы у него черные, выбиваются из-под шапки, усы, кожа белая, молодая – без морщинок, а четырех передних зубов нет. Глядя на него издалека, можно было подумать, будто ему лет сорок, так же ему не было и тридцати.
Мужчина взял у Димы гитару, присел на корточки и провел рукой по грифу. Улыбнулся чему-то в усы, посмотрел на Настю весело, открыто и спросил:
- А ты вот... учила? – тонкие, необыкновенно белые пальцы пробежались по струнам. Крепкая, сочная мелодия вырвалась из красного деревянного тела, отскочила от мраморных стен, галопом понеслась вниз, к выходу.
- Да, да!.. Это... Я забыла... Ну, про дерево! Рябина там, или калина... что-то такое.
- Ага, а вот это? – струны послушно зазвенели, поблескивая металлом в солнечных лучах, вынули из себя нежный, кроткий мотив.
- Нет, кажется, нет.
- Ну ты что! Это же «Тонкая рябина»!
- Ах, так я сейчас учу! Может, не дошла до этого места...
Он играл снова и снова, рука скользила по грифу, тонкие, белые пальцы снимали аккорд за аккордом. Настя что-то знала, что-то -  нет, что-то уже забыла. Но кое-что и помнила. Незнакомец все шире улыбался, светло-карие большие его глаза – также – дарили улыбку. И уже незаметно было беззубой дыры, крошки в усах, пыльной куртки... Существовали лишь резко белые, неестественные руки.
- А вот... Дай бог вспомнить,  - он подпер кулаком подбородок, зажмурился. – Правда, руки сейчас – ну кирпич! – Засмеялся в усы. – Я же что – стройка, мастерок, шпаклевка... Я уж сколько не брался...
Замолчал. Рука – здесь, там – пляшет по грифу, срывает ноты со струн. Вдруг ворвались аккорды. Вдруг он запел.
Тихим, нетвердым, но ясным голосом он запел какую-то песню. Мы не разбирали слов, мы все здесь стояли и смотрели. Он играл так, словно жил этим; он пел, прищурив глаза, и нам всем вдруг стало отчего-то грустно. От него пахло сигаретами и кислым запахом вина. Он пел.
Мимо проходили люди и смотрели на нас, как на дураков. Ведь не нужно стоять рядом со странными незнакомцами в неприличной одежде. А мы отчего-то стояли. Он замолчал.
- В девяноста восьмом году сочинил. Сам...
Мы похлопали и сказали, что он молодец.
- Не бросайте, ребята, знаете, не бросайте! Я вот... Я вот не стал. Мне тогда мама говорила, иди, мол, в институт культуры в Волгограде, учись, и Николай Иванович... тоже. А я, что!.. Я думал, стройка, деньги колымить буду. Да только... Играл бы, может... Да... Вы, вы не бросайте только! Ребята...
Мы ушли. Дима еще стоял, говорил с ним о чем-то, а мы снова стали фотографировать друг друга. Мы вставали на подоконник, закусывали губы, прищуривали глаза, обнимали друг друга. Мы были счастливы.
Дима подошел к нам. Незнакомец ушел. Мы фотографировали Диму.
Вдруг мужчина вернулся – неслышно спустился по лестнице.
- Вы хорошие такие, дайте я вас сфотографирую! Вы... Давайте всех вместе!
Мы дали ему одну камеру, он все долго не мог найти нужную ступеньку, с которой хотел бы сфотографировать нас. Нашел. Щелкнул затвор.
- Вы не бросайте только!.. Вам играть же, играть! Молодцы, хорошо!
И он ушел. Пыльный, в шапке, с черными волосами. Нам всем стало грустно.