Вероника прискакала ко мне накануне вечеринки и слёзно попросила помочь выбрать наряд. Из того вороха вещей, что она вывалила на кровать из принесённого с собой пакета, добрую половину следовало бы отправить прямиком на свалку, а остальные – на конкурс «Мисс Безвкусица-2010». Вероника, в её 32, обладая удивительной природной красотой, ухитрялась эту красоту подавать с такими приправами, что нужен был особый дар для того, чтобы увидеть в ней женщину. Возможно, это беда всех женщин, которым красота далась слишком легко, и поэтому они не знают, что с ней делать. И не понимают, зачем вкладывать лишние деньги в то, что и так есть. Вот и гардероб Вероники состоял из моих старых вещей, трижды перевязанных свитеров, полустоптанных туфлей (и то радость, что не кроссовок!) и одних-единственных тонких чёрных колготок.
Покачав головой, я сложила всё обратно в пакет.
- Как можно так к себе относиться, Ника? – спросила я строго. Разница в 9 лет давала мне право на назидательный тон.
Ника беспомощно пожала плечами:
- А что? Ничего не подходит? Я думала, может, блузку ту красную?
Я возвела очи горе. Красная блузка из тончайшего японского шёлка, которой я подпалила утюгом край рукава ещё 5 лет тому назад и поэтому отдала Нике, чтоб та ходила в ней по дому, каким-то непостижимым образом всплыла из забытья и оказалась лучшим сестриным нарядом! А ведь если бы я была, например, сейчас в отъезде, то эта дурочка, не найдя, с кем посоветоваться, попёрлась бы на праздник в дранье!
- Я что-то не то сказала? – смутилась Вероника. – Ты же всегда говорила, что мне идёт красный…
- Собирайся, едем в магазин, - сказала я со вздохом и пошла вызывать такси.
По дороге я подробно расспросила сестру, по какому случаю праздник и что там будет за народ. Выяснилось, что вечеринка носит рекламно-политический характер, что одна из противоборствующих сторон решила показать свою заботу об искусстве, организовав фуршет для творческого бомонда города. Бомонд обрадовался не только бесплатной еде и выпивке, но и возможности блеснуть своим талантом, и побежал готовить свои лучшие произведения для представления возможным спонсорам.
- А ты каким боком к творческому бомонду относишься? – удивилась я.
Вероника покраснела.
- Меня пригласили. Подруга. Литературовед.
- Ааа… - протянула я. Слова «философ», «литературовед», «музыкальный критик» всегда наводили на меня тоску. За ними мне виделись сплошь неудачники и бессеребренники. Что делать, когда нет денег? Только рассуждать о высоком. Это создаёт иллюзию богатства, которое называется «духовным», и которым вот эти злыдни так любят тыкать в нос людям богатым и успешным. А где бы вы были, писатели и художники, если бы не мы, покупатели и меценаты?
Кстати, о покупках…
- Ника, что у тебя с деньгами?
- 400 грн! – гордо улыбнулась Вероника и вытащила из кошелька четыре сотенных. – Я богатая!
Чтобы скрыть горькую усмешку, я отвернулась к окну. Что мне жалко что ли пару-тройку тысяч для младшей сестрёнки? Зато я оформлю её так, что весь бомонд забудет свои льстивые праздничные речи! И, глядишь, поклонник нарисуется приличный. Давно девке замуж пора. Не всё же нам с мужем тянуть бедных родственничков.
Через четыре часа мы выходили из очередного бутика – я впереди, с чувством выполненного долга и переполняющей радости, ещё бы! Ведь всё получилось как нельзя лучше! Потрясающее синее платье сияло почти так же, как глаза моей сестры, которая в примерочной смотрела на себя в зеркало. Платье было длинным, но оголяло одно плечо и стройную Никину ножку намного выше колена. Ника в нём выглядела королевой. Дополнили платье тёмно-синие замшевые туфли на тонком высоком каблучке и изящное колье-струнка с кулоном, имитирующим большой бриллиант. Вероника семенила следом за мной, прижимая пакеты с нарядами к груди и лучась довольно-таки глуповатой улыбкой. Я вздохнула украдкой. Никогда мне не сделать из сестры настоящую леди. Но попытаться-то стоило?
Правда, досада была мимолётной, и она быстро потонула в потоке Никиных восторгов, пока мы ехали в парикмахерскую. Уже сидя в кресле с полотенцем на голове, Ника вдруг, глядя на меня в зеркало, сквозь гудение фенов и щёлкание ножниц, прокричала:
- Вик, а пошли со мной?
- Куда? – не поняла я: будто бы все нужные места мы уже сегодня обошли, всё купили, что нужно. Что ещё?
- Ну на праздник же! На вечеринку! – залилась колокольчиком Ника, потешаясь над моей недогадливостью. – Идём! У меня есть ещё один пригласительный и я всё думала: кого же мне с собой позвать? А ведь у меня есть ты!
«Конечно, - подумала я. – Теперь ты вспомнила, что я у тебя есть. Подарков накупила, в такси покатала, к лучшему парикмахеру отвела. Целый день на тебя угробила, а ты мне теперь за два часа до начала мероприятия сообщаешь, что я тоже иду. И что я за это время успею? Голову вымыть?»
Но успела я не только собраться сама, но и проследить, чтобы Вероника не надела платье задом наперёд, выбросила свои колготки с затяжками, не слишком рьяно поливалась моими духами (но не теми же, что и я) и обувала свои супер-туфли, пользуясь ложечкой. Таксист подвёз нас под самый порог ресторана, так что Ника, даже если бы и хотела влезть в лужу, не смогла бы этого сделать. И, несмотря на такие нечеловеческие условия подготовки к мероприятию, опоздали мы совсем чуть-чуть. Зато когда мы вошли, все взгляды обратились к нам. Вернее, к моей сестре. Ещё в раздевалке у нас получился эффект «хозяйки медной горы», когда Ника, которая сверху на своё королевское платье накинула старенькое болоневое пальтишко (но не покупать же мне было ей ещё и шубу!), это пальтишко легко сбросила. И тогда, в вестибюле, и сейчас, в обеденном зале, мужчины, как стрелки компаса, все повернулись к ней. А я, явившая миру сей шедевр, следовала за ним, как бледная тень.
Вечеринка была скучной. Я никого здесь не знала, два стула за нашим столиком пустовали, а к Нике то и дело кто-то подходил, здоровался, делился новостями, мужчины рассыпались в комплиментах, женщины щупали Никины наряды и принюхивались, сестра с кем-то меня знакомила, с кем-то – забывала, вертелась на стуле, пыталась по привычке откинуть со лба вечно мешающую чёлку, которую парикмахерша красиво уложила наверх, что делало это движение смешным и нелепым. Ника аплодировала выступающим, кому-то громко и радостно, кому-то - сдержано, попутно рассказывая мне, почему то или иное произведение заслуживает внимания и в чём его изюминка. Об авторах она рассказывала кратко и путано, похоже, считала, что я и так их должна знать. Бог мой, откуда? Писатели местного пошиба, странноватые поэты с взлохмаченными и немытыми даже в честь праздника волосами, одиозные поэтессы с театральным жеманством, смысл чьих стихов для меня оказался недоступным. А вот вообще страх господень - к микрофону подошёл карлик с огромной головой, горбатый и кривоногий, со шрамом через всю щёку. Пока для него опускали микрофон, он, похоже, улыбался – если так можно назвать гримасу, появившуюся на его лице: рот искривился, обнажив плохие зубы, глаза прищурились по-разному – мешал шрам, а нос так задвигал крыльями, что рисковал отвалиться. При этом карлик противно потирал руки, рождая громкий шелестящий звук, который был слышен даже сидящим за дальними столиками, и похрустывал суставами. Окинув взглядом зал, я увидела, что публика вовсе не шокирована появлением этого существа, а наоборот, аплодирует и улыбается ему в ответ. Выступление я даже не стала слушать. Чтобы чем-то заняться, я стала рассматривать оформление ресторанного зала. Ресторан, на удивление, был приличным. Развлеклась я немного, наблюдая за работой художника, который рисовал портрет немолодой дамы в дальнем углу зала. Потом перенесла своё внимание на устроителей мероприятия. Заметив среди них знакомое лицо – это был Виктор, бывший партнёр моего мужа по бизнесу, который потом ушёл в политику, - я как-то даже воспрянула духом. Он тоже меня узнал, улыбнулся, выхватил розочку из настольной вазы и подошёл к моему столику. Жизнь налаживалась.
Вероника как раз куда-то отлучилась, но это было и на руку. Насколько я знала, Виктор не был женат.
- Всё хорошеешь! – галантно поклонился Виктор и поцеловал мне руку. – Какими судьбами?
- Спасибо, - улыбнулась я. – Сестра пригласила.
- Вот та красотка в голубом – Вероника??? – искренне удивился Виктор. – Как изменилась! Помню её угловатым подростком.
- Говорить комплименты одной женщине в присутствии другой – дурной тон! – упрекнула я, не сумев вовремя подавить укол ревности.
- Просто есть женщины, перед которыми даже самые красивые слова меркнут, - мгновенно сориентировался Виктор, и я сразу же оттаяла.
Мимо пробежал официант, неся перед собой поднос с напитками. Виктор ловко ухватил с подноса два бокала с красным вином. У микрофона сменился оратор, в зале на минутку стало тихо, а потом зазвучал звонкий девичий голосок.
- А ты чем сейчас занимаешься? – спросила я, пригубив из своего бокала. Вино оказалось дешёвым и кислым. Виктор заметил выражение моего лица и виновато развёл руками:
- Дома я угостил бы тебя настоящим «Бароло», но здесь все рады и пойлу из пакетов.
- Бароло? – удивилась я. – Откуда?
- Я теперь единственный и неповторимый поставщик итальянских вин у нас в городе, - гордо усмехнулся Виктор. – Это к вопросу, чем я сейчас занимаюсь.
И Виктор принялся рассказывать об истории создания этого эксклюзивного вина.
Виктор если и изменился за последние 6 лет, то только в лучшую сторону. Вот была бы славная партия для моей сестрёнки! Слушая о Пьемонте и бочках из славонского дуба, я уже рисовала в своём воображении картину нашей будущей жизни: совместные поездки по красивейшим уголкам земного шара, мужья – по делам, мы – в удовольствие. Вероника совсем не видела мира, просиживая часами перед монитором или пропадая в мастерских у друзей-художников. «Я работаю музой!» - смеялась сестра в ответ на мои вопросы. Подруг у меня не было, а вот быть ближе с Вероникой – да, хотелось. Свои ведь не предадут, так учила мама, да и кто же может быть роднее, чем сестра? Кстати, где она?
Рассказывая, Виктор уже то и дело оглядывался по сторонам, кому-то кивал, мол, «да-да, иду», а Ника всё не возвращалась. Нахмурившись, я обвела зал глазами.
- Ищешь Нику? – понимающе усмехнулся Виктор. – Да вон же она, у тебя за спиной. В таком платье не спрячешься.
- Это - образец моего вкуса и мой подарок! – засмеялась я, ловко переадресовывая комплимент себе, и оглянулась.
Лучше бы я этого не делала! Ника действительно была неподалёку, около соседнего столика, она стояла рядом с мерзким карликом, чьи чёрные глаза-угольки, казалось, прожигали на тонкой ткани платья дымящиеся чёрные дорожки. Вдруг моя сестра наклонилась к этому жуткому существу, словно хотела что-то сказать ему на ухо, при этом фальшивый бриллиант-кулон едва не угодил в фужер с шампанским, карлик замер, прикоснувшись ободком фужера к обнажённому плечу Ники. Забыв о приличиях, я крикнула:
- Ника! Иди сюда!
Услышав мой голос, сестра недоумённо завертела головой, мол, «кто здесь?» Я едва подавила раздражение, когда Ника таки соизволила вернуться к своему столику, да ещё и в своей обычной придурковатой манере кинулась здороваться с Виктором:
- О-о!!! Какие люди!!! – смеясь, протянула она Виктору сразу две руки. – Привет-привет!!! Какой ты стал красивый!
- Привет, - улыбнулся Виктор и хотел что-то сказать, но я его перебила:
- Ника, тише. Ты же не дома.
Сестра смутилась, но потом снова расцвела улыбкой.
- Позвонила Тамара, они сейчас будут, - сообщила Ника с таким видом, как будто весь мир в курсе, кто такая эта Тамара и её «они», и выжидающе уставилась на Виктора.
- Хорошо, - галантно поклонился Виктор, умело скрыв недоумение, - Тогда не буду вам мешать.
- Да нет, сиди-сиди, - засмеялась Ника, бестактно разрушив попытку Виктора ретироваться, - Я сбегаю их встречу на крыльце и мигом вернусь.
- Если тебе нужно, ты иди, - вздохнула я вслед упорхнувшей синей бабочке. Мне почему-то вдруг стало скучно и неуютно в этом зале, рядом с красивым мужчиной, среди странных людей…
- Не грусти, - Виктор легонько пожал мне руку. – Посмотри на этих людей, - продолжил он, обведя зал глазами. Я послушно проследила за его взглядом. Жиденькое людское море плескалось, нестройно и полупьяно шумело, отталкивалось от стен, столиков, выливалось в вестибюль, двигалось обратно, образовывало водовороты около отдельных личностей, но в целом навевало тоску.
- Ты их знаешь? – спросила я, пытаясь быть вежливой.
- Что ты, откуда? – хмыкнул Виктор. – Здесь из известных - раз-два и обчёлся. И все они сидят во-он за тем столиком. – Виктор указал на скромный столик около сцены. За ним сидели трое мужчин в костюмах и при галстуках и мужеподобная серая дама. – Остальные же, - продолжил Виктор, - находятся в позе непризнанных гениев.
- А это кто? – я незаметно кивнула в сторону страшного уродца, с которым так плотно беседовала Ника.
- Понятия не имею, - пожал плечами Виктор. – Кто-то от организации инвалидов, наверное. Они давно ищут спонсоров.
- Ты занимаешься благотворительностью? – удивилась я.
- А что делать, - Виктор развёл руками и улыбнулся. – Только я выбрал помогать детям-сиротам. Всё-таки в них наше будущее.
- Будущее – в наших собственных детях, - отрезала я, с трудом подавив волну раздражения.
- Так говорить немодно! – рассмеялся Виктор, и, наклонившись ко мне, тихо добавил: - Но пока есть женщины, думающие так, как ты, наша страна не мертва.
Поцеловав на прощание мне руку, Виктор отправился по своим делам. И очень вовремя, потому что Ника притащила к нашему столику двух женщин не первой молодости и не первой свежести, которые оказались нашими опоздавшими соседками – литературовед Тамара и её подруга Ольга. Первое, что в женщине выдаёт её возраст, это шея. Поэтому Тамара обернула вокруг шеи серый бабушкин шарф с люрексом – жалкая попытка казаться моложе.
- О, и Крыныця здесь, - заметила Тамара, познакомившись со мной и усаживаясь за стол. – Я думала, он уехал.
- Куда уехал? – забеспокоилась Ника.
- Он собирался уезжать.
- Надолго?
- Насовсем.
Ника резко обернулась, ища кого-то глазами.
- Кто такой этот Крыныця? – позволила я себе бестактно встрять в разговор, начиная злиться.
- Крыныця Вячеслав Николаевич, хороший человек, - сказала Тамара.
- Хороший человек – это не профессия! – буркнула я. – Все мы здесь хорошие.
- Ну он стихи пишет, прозу. Немного живописью занимается. А так – живёт себе, никого не трогает, тихо, мирно. Это двоюродный брат Ольги. Вон он.
Тамара указала куда-то мне за спину.
- Он инвалид с детства, - тихо добавила Ольга.
- Тома, ты так говоришь о нём, как будто он обычный человек! – сказала Ника с неожиданной злостью в голосе.
- А что, нет? – с долей ехидства спросила я, уже догадываясь, о ком идёт речь.
- В том то и дело, - горячо заговорила Ника, - что быть обычным там, где каждый считает себя гением, это и есть гениальность! Вот ты, Вика, ты могла бы сказать, что ты обычная женщина?
- Обычная? Серая? Никогда! – фыркнула я.
- Вот! А он умеет быть обычным! Понимаешь?
- Нет, - сказала я. – И не уверена, что хочу понимать. В нашей жизни и так слишком много будней, не хватало ещё отнимать у себя праздники!
- Ладно, - вздохнула Ника, как-то сникнув и уменьшившись. А потом вдруг, как будто вспомнив что-то, снова разулыбалась: – А шрам у него от утюга. Споткнулся и упал на горячий утюг. А все думают, что у шрама обязательно должна быть какая-то героическая история.
– Хотите, я его позову? – тихо спросила Ольга.
- Нет! Да! – крикнули мы с Никой хором и недоумённо уставились друг на друга. Но я уже взяла себя в руки.
- Зачём зря беспокоить человека? – сказала я. – Видишь, он занят. Это будет невежливо.
- Оля, да? – обернулась Ника к Ольге. Ольга молча встала и пошла к столику брата. Беспомощно посмотрев ей вслед, я заметила, что она тоже прихрамывает. Какое же искусство творят эти странные, ущербные, несчастные люди? Все их произведения несут на себе печать их больной энергетики, с тоской думала я. А мы вешаем эти картины дома, мы читаем их книги, впитывая в себя жизнь придуманных ними героев, и тоже скрючиваемся, слепнем, ломаемся, сходим с ума, наевшись отравленной пищи…
- … добрый, светлый человек, - донеслись до моего сознания слова сестры. Оказывается, Ника всё это время, не переставая, пела дифирамбы этому Крыныце, который уже ковылял к нам. – Он умеет видеть душу. Не знаю, как, но он видит. Говорят, что он колдун. Но это неправда, по-моему. Просто он умный очень. Мне так кажется. Вот, познакомься, это Вячеслав Николаевич, - представила Ника подошедшего. – А это моя сестра Ви…
- Виктория Валерьевна, - перебила я Нику, протянув руку Вячеславу Николаевичу. Ещё не хватало, чтобы она меня представила как просто Вику.
- Дуже приемно, - чёрные глаза-угольки приветливо блеснули, и мне почему-то стало неловко за мою выходку. – Ви дуже вишукана леди, - Крыныця слегка пожал мою руку и, помолчав, добавил: – И дуже гарна.
Ника уже волокла для гостя стул, едва не выворотив «с мясом» каблучки своих изящных туфелек.
- Я плохо понимаю украинский, - буркнула я и отвернулась, чтобы не видеть Никины упражнения со стулом.
- А мне украинский очень нравится, - весело сказал Крыныця, усаживаясь рядом со мной. Я даже почувствовала его запах – запах домашнего супа, в который положили слишком много зелени: петрушки, любыстка, сельдерея… - Хоть я и родом из России.
- А фамилия? – удивилась я, незаметно отодвигаясь.
- Псевдоним, - усмехнулся Вячеслав Николаевич, от которого, похоже, не укрылось моё движение, в его глазах блеснули весёлые точки, и мне снова стало неловко. – Моя родня из Орловской губернии.
Ника напряглась:
- А правда, что вы уезжаете?
- Правда.
У меня в сумке зазвонил телефон, и я вознесла благодарность всем богам, которые позволили мне сказать «Простите, я сейчас» и выйти в вестибюль. Звонила мама.
- Да, мам, мы на вечеринке, но, думаю, что скоро будем. Нет, недолго. Встретили Витьку. Помнишь? Ильин. Да. Да. Нику привезу. Как папа? Чем вы там занимаетесь? – я тянула время, не желая возвращаться в зал. Закончив телефонный разговор, я прошлась по вестибюлю, постояла перед зеркалом, потом подошла к окну. Глядя на стекающие по стеклу капли, я поняла, что смертельно устала и хочу домой. «Мамочка, забери меня отсюда…»
- Вашей сестре нужно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет доказать ей, что она удивительной красоты женщина, - раздался за моей спиной хриплый голос. Я резко обернулась. В двух шагах от меня стоял Крыныця и потирал свои ужасные заскорузлые руки. Я больше не могла сдерживаться.
- Вы хотите взять на себя эту роль? – вырвалось у меня.
- Виктория Валерьевна, вас беспокоит отношение вашей сестры ко мне?
Я всегда считала себя прямым человеком, и гордилась этим, но этот вопрос даже меня обескуражил. Но всё-таки я смело взглянула в чёрные глаза собеседника:
- Чёрт подери. Да!
- Не волнуйтесь, я знаю своё место, - улыбнулся Крыныця. – А вот вы очень нужны Веронике.
- Богатые родственники всем нужны, - ещё резче ответила я.
- Я был бы рад поделиться с вами своим богатством, - сказал этот странный человек, сказал тихо, почти себе под нос, но я услышала и вдруг развеселилась:
- Если бы было чем. Это всё равно, что обещать звёзды с неба – все знают, что ничего не дадут и не получат, но почему-то радуются.
- Вы правы, - улыбнулся Крыныця. – Невозможно что-то дать, если у тебя не возьмут.
Я потёрла виски. Чего он от меня хочет, этот человек, который вызывает у меня головную боль своими словесными упражнениями?
- Вы извините, я очень устала. Это – пустые разговоры, и я сейчас на них не настроена. Ведь на самом деле вряд ли у вас есть что-то такое, что мне могло бы от вас понадобиться.
- Например, я не боюсь старости, - сказал Вячеслав Николаевич, поворачиваясь уходить: – Зима осени не боится. Но и весны не ждёт… А вы так молоды и красивы. Вам действительно это не нужно. Всего доброго, Виктория Валерьевна.
И, кинув на меня прощальный проницательный взгляд, Крыныця поковылял в зал.
Швырнув телефон в сумку – оказывается, во время разговора я сжимала мобильник в руке так, что теперь едва расцепила пальцы – я помчалась в туалет. Над унитазом меня вывернуло наружу дешёвыми бутербродами, зачем только я их ела? Знаю ведь свой желудок. Всё, еду домой, а Ника как хочет. Поплескав в лицо холодной водой из крана и слегка освежив макияж, я почувствовала себя лучше и пошла сказать сестре, что я уезжаю. Едва войдя в зал, я услышала аплодисменты и увидела Нику, поднимающуюся на сцену. Она сутулилась, микрофон в её руке дрожал, и она была похожа на Золушку, только что отошедшую от своей печки и нацепившую бальный наряд. Разве так нужно ставить ноги? Да расправь же плечи, дурёха! Я даже закрыла глаза от обиды. Все мои труды насмарку. И тут я услышала Никин голос. Она читала стих.
Я должна была
прийти в твою жизнь вчера,
чтоб прижаться к рукам твоим
тёплым дыханьем и всхлипом,
или хотя бы
тебя задержать телеграммой
на пороге, на станции,
на перепутье,
на выборе.
Стих был странный и больше напоминал бред, истерику, голос сестры прерывался от волнения.
Среди стай воронья
по птицам с белой отметиной
прохожденье твоё узнавать,
и из виду терять тебя снова,
и тебя вычислять
по случайностям и междометиям…
Мой взгляд упал на Крыныцю, который слушал Нику, хмурясь и глядя в свою тарелку. Ника хотела ещё что-то прочесть, но разволновалась, стушевалась, и, всхлипывая, слезла со сцены. Она хотела выбежать в вестибюль, но наткнулась на меня. Взгляд у неё был затравленный. Но мне было её совсем не жаль.
- Ника, я еду домой, - сказала я ровно.
Ника похлопала глазами, включаясь, потом беспомощно спросила:
- А я?
- Если хочешь, едем со мной.
Сестра оглянулась на зал, явно кого-то искала, но, похоже, не нашла, погрустнела, и тихо сказала:
- Я останусь.
В эту ночь мне снились тяжёлые сны, а наутро я уже ехала к мужу в Севастополь, оттуда мы направились на Кипр, с Кипра в Мадрид, потом с детьми в Карпаты, и только через два месяца я переступила порог родного дома. Там меня ждало письмо. Удивлённо повертев в руках конверт, где обратным адресом значился г.Орёл, я вскрыла его. Оттуда выпал тоненький листочек, на котором была написана от руки всего три слова: «Спасибо за платье!» Ошалело перевернув конверт, я прочла фамилию отправителя – Колодезная В.В. Охваченная дурным предчувствием, я набрала мамин номер:
- Она уехала, - завсхлипывала в трубку мама. – Прислала телеграмму, что вышла замуж. И всё. Больше ничего не знаю.
- Мам, я же предупреждала, не давайте ей денег!!! – заорала я.
- Мы и не давали, - сказала мама печально. – Она продала какое-то платье…
