Жан Поль Сартр
Записки неизвестного, найденные в съемной комнате
Когда стоишь перед хрустальными вратами, из которых льется кристальный, смолянистый свет, свет бесконечный, яркий и прекрасный, как вспышка сверхновой звезды, свет не рожденный, никогда не существовавший в линзе глазного яблока, когда плачешь и смеешься сквозь пелену соленых слез, оплакивая сам факт возможности переживания мгновения боли, страдания и отвращения, именно тогда начинаешься, заканчиваешься и продолжаешься ты – Светоносный Бог.
Затем – прыжок. Отталкиваешься ногами от края бездны и камнем устремляешься вниз, в черную дыру. Встречные потоки горячего воздуха бьют в лицо, треплют волосы. Ты летишь очень долго, кажется, что целую вечность… И вот внезапно черная бездна начинает проясняться, мрак отступает и зарождается все тот же бесконечный свет. Прекрасный свет. И ты понимаешь, что падаешь вовсе не в бездну, а в безоблачную, прозрачную высь. Хлоп!
Удар о землю всегда получается неожиданным и безболезненным. Поднявшись на ноги, отряхиваешь пыль с одежды, делаешь шаг вперед и на второй просыпаешься.
В этой реальности тебя встречает время, размеренно тикающее в настенных часах, пожелтевшие обои, двуспальная кровать, на которой, в спутанных одеялах и подушках лежит твое тело, и пол, проглядывающийся среди мусора, бутылок и одежды. Ты свешиваешь голову с кровати и блеешь в тазик. Потом поднимаешься, подходишь к столу, проверяешь пустые бутылки на наличие в них вина, выливаешь остатки в просохшее горло, отыскиваешь в пепельнице самый длинный окурок и, чиркнув спичкой, затягиваешься горьким дымом.
Ты не самый подготовленный среди тех, кто умеет узреть бога. Когда-то ты уже был человеком с азиатскими раскосыми глазами и широкими скулами, ты сидел, погрузившись в себя, облаченный в оранжевые одеяния, где-то высоко над уровнем моря. Но сегодня ты обычный душевнобольной, месяц назад освобожденный из психиатрической лечебницы, к тому же, злоупотребляющий алкоголем. У тебя нет работы, но есть мизерное пособие, в этой реальности ты мало общаешься с людьми, только с соседом наркоманом, который просит в долг денег, всякий раз, когда выходишь из комнаты. Кучка студентов, ютящихся в коморке дальше по коридору этой необъятной коммунальной квартиры, стараются избегать не только тебя, но и всех жильцов.
Выходя на улицу, ты сталкиваешься с таким знакомым, но неприятным миром. Миром, в котором ездят машины, громко кричат люди, бьют друг друга мужчины, а женщины снуют в разные стороны, сверкая обнаженными частями тела. Из-под юбок этих женщин пахнет желанием плоти. И ты понимаешь, что так бог искушает мужчин и превращает женщин в служительниц сатанинского культа – культа плоти. Но ведь Дьявол – это правая рука Бога.
Идешь по улице, в худобе своего тела сравнимый с иссохшей веткой дерева, встречные прохожие толкают тебя плечами, подозрительно смотрят или вовсе не обращают внимания. Улица вытягивается вперед длинной лентой серпантина и внезапно, замерев на короткое мгновение, все вокруг: машины, деревья, люди, дома, поддается рябью, словно поверхность воды, и начинает проваливаться в дыру. Ты летишь следом и, зависнув в темноте, ожидая появление света, думаешь о том, сколько же боли скрыто в шумящих кронах деревьев, в людях, забывших о собственной светоносной природе, в куполах церквей, золото которых – так же боль… Ударяешься о землю, встаешь, отряхивая пыль с одежды, делаешь шаг вперед и на второй вновь просыпаешься.
В предрассветном мраке ощущаешь теплое дыхание жены. Целуешь ее в плечо, поднимаешься с кровати, завтракаешь и отправляешься на работу в «жэк». С коллегой сантехником выпиваешь «малька» и едешь по вызову в старый дореволюционный дом чинить Зинаиде Ивановне протекающий бачок унитаза. В этой жизни все сложилось замечательно, у тебя есть любящая жена, маленькие детишки, работа, скоро закончится выплата кредита, на который была куплена машина. Все бы ничего, но черная дыра не покидает тебя. Каждый раз, когда ты заглядываешь людям в глаза, она выползает наружу и тянет вниз, сквозь бездну тьмы к прозрачному свету. Назавтра, проснувшись, ты станешь олигархом, или протекающим бачком унитаза, но каждый раз, осмотревшись вокруг, будешь находить дыру, заполненную светом. Ты будешь находить ее в детском взгляде, в глазах преступника, в кронах деревьев и даже в канализационном люке…
Рабочая неделя закончена, и ты покидаешь офис, накинув пальто на плечи. Перепрыгивая через лужи и комья грязи, ты спешишь вдоль по Лиговскому на Восстания. Как и сотни лет прежде по Невскому расхаживают женщины в дорогих облегающих одеждах, молодые люди с блестящими сумками в руках, слева и справа горят витрины бутиков и салонов. А вместо карет – машины с тонированными стеклами, стоящие, должно быть, целое состояние. Тебе известно то, что известно всем, но о чем не принято говорить. Весь этот напускной блеск и дороговизна всего лишь обложка, декорации, скрывающие под собой гниль и запах мочи в подворотнях. Ближе к Сенной гниль начинает проступать все явственнее – на скамейках или прямо на асфальте лежат бездомные люди, они просят милостыню или просто спят. Из дешевых общепитов доносится зловоние, такое же, как и сотни лет назад, а вокруг мельтешат торговцы и бандиты кавказской внешности. Ты стараешься быстрее миновать площадь и выйти к каналу. Там, возле одного из мостиков ты поскальзываешься на льду и, перевалившись через перила, падаешь в черную воду. Последнее, что ты успеваешь услышать – танго Por Una Cabeza, раздающееся из динамиков где-то неподалеку. Плюхнувшись в воду, ты пытаешься снять с себя пальто, тянущее под своей тяжестью ко дну, но очень быстро сознание покидает тебя. Холод и темнота обступают. И черная дыра раскрывает свою пасть, на дне которой переливаются хрустальные врата.
Ты кричишь, и вместе с тобой кричу и я: «О, Господи, бесконечность!»
***
Однажды я пришел устраиваться на работу дежурным в ближайшую психиатрическую лечебницу и доктора сочли меня невменяемым и опасным для общества, после чего я был госпитализирован в срочном порядке. После меня неоднократно убеждали в том, что я болен. Параноидальная шизофрения с элементами продуктивной и негативной симптоматики – таков был диагноз. Но я им не верил. Не верил тогда, не верю и сейчас. Моего бога изгоняли доктора, они изгоняли его из своих душ, из своих тел, из своих белых, пахнущих дешевым стиральным порошком, халатов. Они изгоняли его из той дыры, из дыры, заполненной светом. Я указывал им на дыру, но они даже не делали попыток узреть ее, как и понять то, что не существует в действительности никакой дыры, нет никакого света… И в то же время, он есть.
Но разве может все это иметь хоть маломальское значение, когда пытаешься облечь Господа в слова, когда ведешь беседу с самим собой всю бесконечную череду времени, весь тот период, в который я обнаружил тебя, человек? Ведь, ты понимаешь то, о чем я говорю. Понимаешь… Иначе и быть не может, ибо рассказ этот написан твоей рукой, рукой, цепляющейся за края дыры.
