- Боже мой! боже мой! За что это такое несчастие? Будь я без руки или без ноги —все бы это лучше; будь я без ушей — скверно, однако ж все сноснее; но без х**! Без х** человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и спусти в унитаз! И пусть бы уже на войне отрубили или я сам был причиною; но ведь пропал ни за что ни про что, пропал даром, ни за грош!.. Только нет, не может быть, — прибавил он, немного подумав. — Невероятно, чтобы х** пропал; никаким образом невероятно. Это, верно, или во сне снится, или просто грезится; может быть, я как-нибудь ошибкою выпил водки палёной, или где-то надышался какими-нибудь вредными парами.
Чтобы действительно увериться, что он не пьян, Дмитрий Давидович ущипнул себя так больно, что сам вскрикнул. Эта боль совершенно уверила его, что он действует и живет наяву. Он потихоньку приблизился к зеркалу и, зажмурив глаза с той мыслию, что авось-либо х** покажется на своем месте, расстегнул ремень и спустил штаны вместе с трусами; но в ту же минуту отскочил назад, сказавши:
- Экой мерзопакостный вид!
Всё-таки это было, точно, непонятно. Если бы пропал мобильник, портмоне, часы или что-нибудь подобное; но пропасть и кому же пропасть? и притом еще на собственной квартире!.. Дмитрий Давидович, сообразя все обстоятельства, предполагал едва ли не ближе всего к истине, что виною этого должен быть не кто другой, как какая-нибудь ушлая бабёнка, которая желала бы, чтобы он развёлся со своею супругою и женился на ней. Он, хоть и любил приволокнуться, но избегал любых намёков на серьёзные отношения. Если же до этого доходило, он тут же потихоньку отчаливал со своими комплиментами и подарками, сказавши, что это была ошибка и временное затмение ума и что он счастлив в семейной жизни; и начинал приискивать себе новую пассию. И потому какая-то из бывших, верно из мщения, решилась его испортить и наняла для этого какую-нибудь бабку-колдунью, потому что никаким образом нельзя было предположить, чтобы х** был отрезан: никто не входил к нему в комнату; массажист же Павел Францович мял его накануне, а ночью он будто бы вставал в туалет и всё было в порядке — это он помнил; притом была бы им чувствуема боль и, без сомнения, рана не могла бы так скоро зажить и быть гладкою, как коленка. Он строил в голове планы, как найти эту мерзкую старую ведьму и уличить ее. Размышления его прерваны были звонком и голосами в холле: видимо, кто-то пришёл. Очнувшись, Дмитрий Давидович увидел, что он так и стоит со спущенными штанами против зеркала, вызывающе сияя в него идеальной пустотой промеж ног. В дверь комнаты постучали. «Сию минуту, иду!» – крикнул Дмитрий Давидович и, поспешно натянув и застегнув штаны, бросился к двери и распахнул её. За дверью в парадном мундире со всеми своими лампасами, орденами, медалями, залысинами, подбородками, щеками и прочими регалиями, а также с небольшим блестящим кофром в руке, стоял собственной персоной генерал-майор Фома Еремеевич Треплов. Профессионально сияя, он произнёс: - Позвольте сообщить вам, господин Бородай, что, утерянный было, х** ваш теперь найден. - Что вы говорите? — закричал Дмитрий Давидович. Радость отняла у него язык. Он глядел в оба на стоявшего перед ним генерал-майора, обильные щёки которого празднично пламенели под ярким светом люстры. — Каким образом? - Странным случаем: его перехватили в аэропорту, в Шереметьево. Он уже было прошёл паспортный контроль, имея билет на рейс до Тегусигальпы. И странно то, что я сам принял его сначала за господина. Но, к счастию, были со мной очки, и я тот же час увидел, что это был х**. Ведь я близорук и, если вы станете передо мною, то я вижу только, что у вас лицо как блин, но ни носа, ни бороды, ничего не замечу. Часто это помогает в работе, но иногда мешает. Моя теща, то есть мать жены моей, тоже ничего не видит.
Дмитрий Давидович был вне себя.
- Где же он? Где? Я сейчас побегу. - Не беспокойтесь. Я, зная, что он вам нужен, принес его с собою. И странно то, что главный участник в этом деле есть мошенник массажист из Колодезного переулка, который сидит теперь в Бутырке. Я давно подозревал, что он наркоман, садист-извращенец и вор и еще третьего дня он обокрал одного весьма уважаемого господина. Хуй ваш совершенно таков, как был.
При этом генерал-майор раскрыл кофр, в котором в ледяном углублении покойно расположился х** Дмитрия Давидовича.
- Так, он! — закричал Дмитрий Давидович. — Точно, он! Может быть, коньячку изволите?
- Почел бы за большую приятность, но никак не могу: мне нужно срочно ехать отсюда по делам, не терпящим отлагательства... Очень большая нынче поднялась дороговизна на все товары, цены всё время растут, а жалованье у нас скромное... У меня в доме живет и теща, то есть мать моей жены, и дети; старший особенно подает большие надежды: очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких...
Тут Дмитрий Давидович спохватился и, сбегав в комнату, сунул в руки генерал-майору несколько тугих обандероленных пачек. Генерал-майор тут же, щелкнув каблуками, развернулся и вышел за дверь и в ту же почти минуту Дмитрий Давидович слышал уже с улицы шум отъезжающего автомобиля.
Дмитрий Давидович по уходе Фомы Еремеевича несколько минут оставался в каком-то неопределенном состоянии и едва через несколько минут пришел в возможность видеть и чувствовать: в такое беспамятство повергла его неожиданная радость. Он взял бережливо найденный х** в обе руки, сложенные горстью, и еще раз рассмотрел его внимательно. - Так, он, точно он! - говорил себе Дмитрий Давидович. - Вот и краснота на левой стороне, появившаяся вчерашнего дня. Дмитрий Давидович чуть не засмеялся от радости.
Но на свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива; в третью минуту она становится еще слабее и наконец незаметно сливается с обыкновенным положением души, как на воде круг, рожденный падением камешка, наконец сливается с гладкою поверхностью. Дмитрий Давидович начал размышлять и смекнул, что дело еще не кончено: х** найден, но ведь нужно же его приставить, поместить на свое место. А что, если он не пристанет?
При таком вопросе, сделанном самому себе, Бородай побледнел.
С чувством неизъяснимого страха бросился он к столу, придвинул зеркало, чтобы как-нибудь не поставить х** криво. Руки его дрожали. Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место. О, ужас! Х** не приклеивался!.. Он поднес его ко рту, погрел его слегка своим дыханием и опять поднес к гладкому месту, но х** никаким образом не держался. - Ну! Ну же! Полезай, дурак! — говорил он ему. Но х** был как деревянный и падал на стол с таким странным звуком, как будто бы пробка. Лицо Бородая судорожно скривилось. «Неужели он не прирастет? — говорил он в испуге. — А! Верно, он замёрз ото льда! Надо его как следует прогреть!» И, поднеся его снова очень близко ко рту, дышал на него со всех сторон и грел его ладонями до тех пор, пока х** слегка не смягчился и не приобрёл некоторую упругость. «А ну-ка теперь!» – крикнул Дмитрий Давидович и, крепко приставив х** к месту, подержал его некоторое время. Но тщетно! Всё зря! Сколько раз ни подносил он его на его же собственное место, как ни прижимал, все старания были впустую. Х** не держался.
Скрипнув зубами, Бородай схватил трубку и набрал номер. По счастливой случайности в соседнем подъезде его же дома в прекрасной пятикомнатной квартире жил известный хирург, доктор, профессор и зав. кафедрой УНЦ УДП РФ – Исмаил Сулейманович Хуйдайбердыев, с которым Дмитрий Давидович уже успел сделать хорошее знакомство. Доктор слегка удивился позднему звонку, но не отказался прийти с визитом и дать консультацию. Доктор этот был видный из себя мужчина, имел прекрасную бородку «а ля чёрт», свежую, здоровую докторшу, ел поутру свежие яблоки и держал рот в необыкновенной чистоте, полоща его каждое утро почти три четверти часа и шлифуя зубы сначала электрической щёткой, потом хлопчатой нитью, потом снова щеткой, но уже в другом режиме. Доктор не заставил себя долго ждать. Спросивши, как давно случилось несчастие, он попросил Дмитрия Давидовича спустить штаны и дал ему средним пальцем щелбан в то самое место, где прежде был х** так, что Дмитрий Давидович невольно попятился. Доктор сказал, что это ничего, и, посоветовавши стоять крепче, сильно нажал пальцами на то место, где прежде был х** и сказал: «Гм!» Потом, приложив к этому месту левую ладонь и постучав по ней кулаком, снова сказал: "Гм!" И в заключение дал опять ему средним пальцем щелбан так, что Дмитрий Давидович дернулся назад, как конь, налетевший на препятствие. Сделавши такую пробу, Исмаил Сулейманович покачал головою и сказал: «Нет, нельзя. Вы уж лучше так оставайтесь, потому что можно сделать еще хуже. Оно, конечно, пришить можно; я бы, пожалуй, вам сейчас и пришил его; но я вас уверяю, что это для вас хуже. - Вот хорошо! Как же мне оставаться без х**? — сказал Дмитрий Давидович. - Уж хуже не может быть, как теперь. Это просто черт знает что! Как же я с этакою мерзопакостью буду иметь дело с дамами? Я имею хорошие знакомства; вот и сегодня мне нужно быть на вечере в двух домах. Наконец, я женатый, семейный человек и у меня есть супруга – женщина ещё вполне молодая, как говориться, в соку, и требующая соответствующего обхождения... Хоть и не чаще, чем раз в 2 недели... Сделайте же милость, — произнес Дмитрий Давидович умоляющим голосом, — нет ли средства? Как-нибудь пришейте; хоть не хорошо, лишь бы только держался; я даже могу его слегка подпирать рукою в опасных случаях. Я же, притом, по убеждениям либерал-консерватор и не рискую всякими экстравагантными позами, чтобы мог вредить каким-нибудь неосторожным движением. Все, что относится насчет благодарности за услуги, уж будьте уверены, Исмаил Сулейманович, сколько дозволят мои средства...»
- Верите ли, — сказал доктор ни громким, ни тихим голосом, но чрезвычайно уветливым и гипнотическим, — что я никогда из корысти не лечу. Это противно моим правилам и моему искусству. Правда, я беру за услуги, но единственно с тем только, чтобы не обидеть моим отказом. Конечно, я бы пришил ваш, э-э-э, инструмент; но я вас уверяю честью, если уже вы не верите моему слову, что это будет гораздо хуже. Предоставьте лучше действию самой натуры. Мойте чаще холодною водою и, я вас уверяю, что вы, не имея члена, будете так же здоровы, как если бы имели его. А член я вам советую положить в банку со спиртом или, еще лучше, влить туда две столовые ложки подогретого уксуса и тогда вы можете взять за него порядочные деньги. Я даже сам возьму его, если вы только не подорожитесь.
- Нет, нет! ни за что не продам! — вскричал отчаянный Бородай, - лучше пусть он пропадет! - Извините! - сказал доктор, откланиваясь, — я хотел быть вам полезным... Что ж делать! По крайней мере, вы видели мое старание.
Сказавши это, Исмаил Сулейманович с благородною осанкою вышел из комнаты. Бородай не заметил даже лица его и в глубокой бесчувственности видел только выглядывавшие из рукавов его черного костюма манжеты белой и чистой, как снег, рубашки.
Он решился на другой же день представить жалобу в ГУВД на незаконные колдовские действия лиц женского пола в черте города, лишающие дееспособности его лучшие кадры, подрывающие его экономическое могущество и наносящие урон его престижу столицы российского государства.
Между тем слухи об этом необыкновенном происшествии распространились по всей столице и, как водится, не без особенных прибавлений. Тогда умы всех именно настроены были к необычному и удивительному: недавно только занимали публику сообщения о страшном эффекте серого шума, воздействующего на подсознание любителей посидеть в интернете. Притом история о танцующем доме в Ксеньинском переулке была еще свежа, и потому нечего удивляться, что скоро начали говорить, будто х** высокопоставленного чиновника столичного правительства господина Бородая ровно в три часа дня прогуливается по Старому Арбату. Любопытных стекалось каждый день множество. Сказал кто-то, что х** будто бы находился в ювелирном магазине «Кристалл мечты» — и возле кристалла такая сделалась толпа и давка, что должна была даже милиция вступиться. Один спекулянт почтенной наружности, с бородкой, продававший при входе в театр Вахтангова разные сувенирные предметы, нарочно поделал прекрасные деревянные прочные скамьи, на которые приглашал любопытных становиться за три евро от каждого посетителя. Один полковник ФСБ в отставке нарочно для этого вышел раньше из дому и с большим трудом пробрался сквозь толпу; но, к большому негодованию своему, увидел в окне магазина вместо х** только витрины, наполненные кристаллами, о которых лишь можно мечтать. Отойдя, он сказал с досадою: «Как можно этакими глупыми и неправдоподобными слухами смущать народ? За это сажать надо!»
Потом пронесся слух, что вовсе и не на Старом Арбате, а в Александровском саду прогуливается х** чиновника Бородая, что будто бы он давно уже там; что, когда еще побывал там премьер-министр Малайзии, то очень удивлялся этой странной игре природы. Некоторые из студентов медицинской академии им. И.М.Сеченова, будущие хирурги, также отправились туда. Одна знатная, почтенная дама просила особенным письмом администрацию сада показать детям ее этот редкий феномен и, если можно, с объяснением наставительным и назидательным для подростков.
Всем этим происшествиям были чрезвычайно рады все светские, необходимые посетители раутов и модных тусовок, любившие смешить дам, у которых запас анекдотов в то время несколько истощился. Небольшая часть почтенных и благонамеренных людей была чрезвычайно недовольна. Один господин говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещенный век расщеплённого атома и глобальной компьютеризации, в то время, как космические корабли бороздят космическое пространство, а учёные всего мира плодотворно работают на большом андронном коллайдере, могут распространяться такие нелепые выдумки и, что он удивляется, как не обратит на это внимание правительство и сам президент лично. Господин этот, как видно, принадлежал к числу тех господ, которые желали бы впутать правительство и лично самого президента во все, даже в свои ежедневные ссоры с женою. Вслед за этим... но здесь вновь все происшествие скрывается туманом, и что было потом, решительно неизвестно.
III
Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия: вдруг тот самый х**, который рассекал по Москве на чёрной ауди А8 с самыми что ни на есть скандальными номерами, и наделал столько шуму в городе, очутился как ни в чем не бывало вновь на своем месте, то есть именно в промежности господина Бородая. Это случилось уже спустя три дня или около того. Проснувшись ближе к полудню после долгого и тревожного сна и нечаянно поворотившись на живот, почувствовал он: х**! — хвать рукою — точно, х**! «Эге!» — сказал Бородай и в радости чуть не дернул по всей комнате босиком трепака, но вошедшая супруга помешала. Он тот же час отправился принять ванну и, принимая, взглянул еще раз в зеркало: х**! Вытираясь утиральником, он опять взглянул в зеркало: х**!
- А посмотри, дорогая, кажется, у меня на х** слева как будто краснота, — сказал он, заруливая в комнату совершенно голышом, а сам между тем думал: «Вот беда, как она скажет: да нет, милый, не только красноты, а и самого х** нету!»
Но дорогая сказала:
- Да ну тебя, Мить! Нет никакой красноты: всё у тебя в абсолютном порядке! А трусы чистые вон, на кровати. Хватит хозяйством сверкать, одевайся! «Хорошо, черт меня побери!» — сказал сам себе Дмитрий Давидович и, щелкнув пальцами, аккуратно упрятал чистое хозяйство в чистые трусы. Малое время спустя в прихожей раздался звонок и через минуту уже в комнату заглядывал массажист Павел Францович, но так боязливо, как кошка, которой только что наподдали за кражу мяса с хозяйского стола.
- Говори вперед: чисты руки? — кричал еще издали ему Бородай.
- Чисты.
- Врешь!
- Ей-богу-с, чисты, Дмитрий Давидович.
- Ну, смотри же.
Бородай прилёг. Павел Францович принялся его мять и тереть, сперва со спины, потом с живота, и так постепенно добрался до промежности.
«Вишь ты! — сказал сам себе Павел Францович, взглянувши на х**, и потом перегнул голову на другую сторону и посмотрел на него сбоку.- Вона! Эк его, право, как подумаешь», — продолжал он и долго смотрел на х**. Наконец легонько, с бережливостью, какую только можно себе вообразить, он приподнял два пальца, с тем чтобы поймать его за кончик. Такова уж была система Павла Францовича.
- Ну, ну, ну, смотри! — закричал Бородай. Павел Францович и руки опустил, оторопел и смутился, как никогда не смущался. Наконец осторожно стал он массировать у Бородая в промежности; и хотя ему было совсем несподручно и трудно разминать без придержки за свисающую часть тела, однако же, кое-как упираясь своим длинным средним пальцем ему в промежуток между мошонкой и анусом, наконец, одолел все препятствия и промассировал.
Когда все было готово, Бородай поспешил тот же час одеться, уселся в авто и поехал прямо в администрацию управления делами президента, где хлопотал о достойном его месте. Проходя чрез приемную, он как бы невзначай провёл рукою: есть х**! Потом зашёл в буфет, где потребовал себе чашку шоколаду, — а сам в ту же минуту - хвать рукой! - есть х**! Он весело оборотился назад и с сатирическим видом посмотрел, несколько прищуря глаз, на двух военных, у одного из которых, уж наверное, х** был никак не больше жилетной пуговицы. Потом поехал он к другому высокопоставленному чиновнику столичного правительства. На дороге встретил он одну очень милую знакомую даму с молодой очаровательной дочкой, раскланялся с ними и был встречен радостными восклицаньями. Он разговаривал с ними очень долго и, радостно ощущая приятное возбуждение в штанах, приговаривал про себя: «Ну погодите, бабье, куриный народ! Бородай ещё вам перцу задаст, вгонит ума куда положено! А жениться – хрен! Так, побаловаться, и – будет с вас!» И Дмитрий Давидович с тех пор прогуливался как ни в чем не бывало и на Старом Арбате, и в Александровском саду, и в театрах, и везде. И х** тоже, как ни в чем не бывало, смирно висел на своём законном месте, не показывая даже вида, что отлучался по сторонам. И после того Бородая видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед магазинчиком в Петровском пассаже и покупавшего какую-то орденскую ленточку, неизвестно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена.
Вот какая история случилась в столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение х** и появленье его в разных местах в виде государственного служащего, — как Бородай не смекнул, что нельзя через милицию объявлять х** в розыск? Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за организацию этой операции: это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей. Но неприлично, неловко, нехорошо! И опять тоже — как х** очутился в хот-доге у Павла Францовича?.. Нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю! Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... Нет, нет, совсем не понимаю. И что должно быть в голове у человека, написавшего подобную жеребятину? Разумеется, ничего дельного. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... Но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...
А, однако же, при всем том, можно допустить и то, и другое, и третье, а может даже и... Ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все же, однако, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают.