Рам Цзы постоянно слышит... у тебя было глубокое, значительное, совершенно духовное переживание. Теперь ты на крючке. Теперь ты хочешь большего. Теперь ты - ищущий. Не было ещё торчка более преданного, постоянно разочарованного и жалкого. Когда-то ты довольствовался новой машиной или подружкой. Теперь тебе подавай единение с Богом. Рам Цзы знает... тебя поимели.
Рам Цзы (Уэйн Ликерман)
Мечты. Они помогают людям жить. До поры до времени. Горят в душе пламенем надежды, который никакие ветры не способны погасить. Но вот когда ваши мечты так навсегда и остаются фантазиями, навеки поселившимися в вашей голове, тогда они уничтожают вас, разбивают вдребезги, стирают в порошок; ломают все ваши косточки, напоминая о себе.
У каждого на Земле есть мечта-паразит. Ещё сегодня ты молишься на неё перед сном, а уже завтра запиваешь её прохладным виски со льдом. Именно виски, потому что ничего легче её не берет. У меня, как и у всех 6 миллиардов живущих, есть такая болезнь. Я вам сейчас про неё расскажу. Только приготовьтесь. Это будет долгая история.
Сегодня. Сейчас.
Ежемесячно на мой счет поступает 6-ти значное число. Это такая у меня зарплата. Меня зовут мистер Генри Смит. Я золотой ум кофейной компании «Gold coffee». Журнал «Forbes» назвал меня кофеиновым королем. То, что мой кабинет находится на самом высоком этаже здания, позволяет мне отдавать приказы всем подо мной находящимся. То есть 16 этажей, а это 2864 человека находятся в полном моем подчинение днем и ночью. И я ежедневно пользуюсь полученными привилегиями, превышая полномочия, всячески понижая самооценку подчиненных. Ваше право начать меня уже презирать. Ну, а вы думаете, Бог себя по-другому ведет? Ровно месяц назад совет директоров решил назначить меня на пост президента компании. Заняв самый большой кабинет здания, я рассматриваю обстановку в помещении. Кабинет у меня неписаных размеров. Ещё 5 лет назад я теснился в маленькой комнатке, которая, по сравнению с этой, больше походила на шкаф. Высокий потолок украшает огромная хрустальная люстра. Идеально покрашенные стены, идеально вычищена мебель. Идеальная обстановка. В углу стоит бар с холодильником, возле него на стене висит плазменный телевизор с диагональю в 42 дюйма с усовершенствованной приставкой. С её помощью я снимаю стресс от придурковатых клиентов и забот на фирме. В другой стороне находится огромный шкаф от низа до верха набитый книгами. Вообще, у меня есть всё, о чем может мечтать человек,… но вот только я об этом никогда не мечтал.
-Мистер Смит, вас ожидает машина.
В дверях показалась стройная, высокая девушка. Мой секретарь Эльза. Самая умная и красивая девушка, что я видел. Two in one. Но, даже, несмотря на её божественную красоту и ум, которым я всегда восхищался, я и пальцем к ней не притронулся.
-Да, я сейчас спущусь. А ты заказала цветы для моей жены?
-И уже отправила.
-Ты, наверное, единственный человек во всей компании, кому не зря платят зарплату.
Выходя из здания, я ощутил этот мертвый запах города, который охватывает тебя со всех сторон. Тяжелым, невидимым грузом ложится на плечи. Запахи от людей, от машин, от деревьев, от раскаленного под лучами солнца асфальта. Всё слилось в одно. И ты нехотя поглощаешь его ноздрями.
31 июля – самый жаркий день в году. И именно этот день Бог выбрал для рождения моей жены. Термометр заставляет людей искривлять лица, поглядевших на него, а моя жена заставляет всех веселиться, словно нарочно не замечая струй пота, бьющих из-под шевелюр несчастных гостей. Моей жене исполнилось 34 года. 30+ - это такой страшный возраст, о котором женщины не любят говорить. Не знаю почему. Видимо, их смущает, что средняя продолжительность жизни женщины 60 лет, и остается меньше половины.
Водитель в авто молчаливо поглядывает в зеркало заднего вида. Все пять лет работы у меня этот человек ни разу не заговорил со мной за рулем. Он всегда здоровался, прощался, вежливо открывая мне дверь, но за рулем словно соблюдал обет молчания. Однажды я решил его разговорить, но попытка оказалась тщетной. За все это время я уже привык. Привык к его молчанию, привык к грустным глазам, вечно смотрящим на меня в зеркале заднего вида, привык к задумчивому выражению лица. Привык сидеть и помалкивать по дороге домой. Я заостряю свое внимание на одних и тех же улицах, домах, рекламных щитах, жадно выискивая что-нибудь новое, чтобы занять эти пятнадцать минут. Люблю эту часть дня, потому что это единственная четверть часа, когда я один.
Подъезжая к дому, я заметил сестру моей жены.
-Джина, привет!
Водитель, открыв мне дверь, попрощался со мной.
-Генри, здравствуй, я думала, что ты будешь поздно.
Машина скрылась за поворотом. Я подошел ближе в Джине, и собирался её уже обнять, как почувствовал сильный удар сзади по голове. А потом тишина.
Помню, когда мне было 17 лет, я был самым необычным ребенком в семье. Ну, так мне говорила мама. Родители и три старших брата работали на заводе. Мы никогда не бедствовали, и у нас было, всё, что нужно. В детстве каждый из нас хотел вырасти, стать большим и заняться чем-то интересным. Например, мой самый старший брат Стюард мечтал в детстве, что станет космонавтом, и будет вести переговоры, словно агент Джей из кинофильма «Люди в черном», с пришельцами. Мэтт, его близнец, младше на две минуты, всегда интересовался строительством. Я помню, что вся его комната была заставлена макетами самых известных строений в мире. Больше всего я любил Эйфелеву башню. Ну, а Дональд, старше меня на один год и три месяца, зачитывался книгами по истории Второй Мировой войны. Когда он запирался у себя в комнате и часами не выходил, мне всегда казалось, что книжка его поглотила и перенесла в те времена. И вот он сейчас где-то в предместьях Берлина весь грязный, и может даже раненый, героически сражается за нашу страну. Но почему-то, когда все на самом деле выросли и стали взрослыми, то категорично отказались от своих желаний и послушно пошли за отцом. Но только не я. Я не мог смириться с той мыслью, что в своей единственной жизни я буду заниматься не тем, чем хочу. Не тем, о чем мечтаю. Не тем, что, может, получается так хорошо только у меня. Я боялся потеряться в толпе несчастных теней, потоками штурмующих вагоны электричек в метро по утрам.
В школе ежегодно мы писали сочинение на тему: «Кем я хочу быть, когда вырасту». Каждый раз моя мечта менялась, но знаете, в отличие от других детей, она у меня хотя бы была. Я страстно излагал свои мысли, выписывал чернила на бумаге, убеждая учительницу, что должен быть лучшим в своем деле, какое бы оно не было. Она, читая мои сочинения, мило улыбалась. Я любил нашу учительницу по литературе. Скорее, я был даже в неё влюблен. Её каштановые волосы пахли миндалем, что всегда успокаивало меня и приводило в чувство умиротворенности. Её молодой возраст позволял носить обтягивающие блузы и короткие юбки. Разумеется, я был влюблен тайно. Иначе меня бы высмеяли привселюдно. Почему-то любовь стала таким смешным чувством. Кроме смеха, что слово, что чувство больше ничего не вызывает. А вот мисс Джонс меня понимала. Внимательно слушала мои шизофренические монологи. Иногда она оставляла меня после уроков, и мы с ней долго беседовали. Я помню, была зима. Температура была непозволительно низкой. За окном блестели большие хлопья снега. Дети на улице ловили их ртом, весело хохоча. Мисс Джонс заварила нам чай. В темном коридоре гуляло эхо от наших голосов. Надкусывая свой любимый молочный шоколад, она спросила меня:
-Скажи, Генри, если бы ты мог стать кем угодно в жизни, что бы ты выбрал?
Я медленно отхлебнул глоток теплого чая, обдумывая ответ. Хотя я это сделал для видимости, я знал, что хочу сказать. Как раз последний учебный год дал возможность сформировать свои желания.
-У нас вчера умерла соседка. Ей было не больше 30 лет. Когда она шла домой её сбила машина. «Скорая» успела доправить её в больницу, но там ничего не смогли сделать. Так вот, я бы хотел быть тем, кто не дал бы её двум детям стать сиротами. Я бы хотела быть врачом. И каждый раз биться за каждую душу с Богом. Я бы хотел, стоя в коридоре, сказать её мужу, что они смогут отметить годовщину свадьбы. Это приятно: быть полезным не только себе.
В глазах мисс Джонс что-то заблестело. Или то была гордость, или слезы я до сих пор не знаю. Но я знаю одно: я виноват перед ней. Простите, мисс Джонс, простите единственного человека, на которого вы надеялись, и который посмел вас обмануть.
Когда я уходил домой она мне сказала:
-Генри, люди теряются в жизни. Теряются, как в лабиринте. Что бы то ни было, никогда не забывай, по какой дороге ты идешь.
А я забыл, мисс Джонс. Недооценил своего противника. И так сильно, так больно ударился о реальность. Я бы хотел вернуться в свои семнадцать лет, и навсегда остаться в той золотой мечте о медицине. Поставить на повтор тот день, 23 декабря, когда я с уверенностью в своем будущем выходил из кабинета. Но, к сожалению, так нельзя сделать. Я не могу быть «там», я «здесь»... кстати, где я?
Прибор, отсчитывавший мои сердечные удары, показывал 65 ударов в минуту. Рядом с цифрами было такое милое маленькое сердце, которое рисуют дети на открытках. Палата была пуста, лишь противное пищание приборов содрагало пространство вокруг. Очень болела голова и в глазах, словно нависла дымовая завеса. Несколько секунд я осматривал палату, понимая, что день рождения не удался. Затем во всем теле я почувствовал легкость, и словно утонул в покрывалах. Перед глазами появилась опять тьма. Я понял, что у меня ещё много времени наедине с самим собой, чтобы прокрутить всю свою жизнь. Уплывая в неизвестность, в это ничто, куда меня тянуло сознание, я понимал, что для того, что случилось, была своя причина. И рано или поздно я пойму, почему меня огрели по голове. Меня не так волновал вопрос «кто?», как - «зачем?». Я всегда любил доходить до зерна истины, обнажая его перед собой. Это моя самая вредная привычка - находить ответы. Всё неспроста…и у всего есть причина.
Сквозь сон я слышал голоса. Там был голос моей жены. Он прерывался плачем. Затем я ощутил теплое прикосновение её рук.
-Ну как он?
В ответ не было ничего. Может что-то со связью с внешним миром? «Эй, вы там! Я вас не слышу!»; или у меня врач глухонемой. Но когда я услышал раздирающий плач жены, я понял, что удача повернута не в мою сторону.
-… вы должны понять, что ваш муж находится в коме, и в таком состоянии я не могу вам ничего сказать. Он может очнуться через минуту, а может – и через год. Нам просто нужно ждать.
Странно, но меня это не волновало. Теплые руки Лори прикоснулись ко лбу, а холодные слезы каплями обрушились на щеки.
-Я пойду, дорогой, - её ладошка проскользнула по моей груди. - Я пойду, ведь мне ещё нужно разогреть нам ужин, постелить новое, чистое белье. Я буду тебя ждать, ты не волнуйся…
Остановившись у двери, где голос её был чуть слышен, она сказала:
-Как же мне отключить сердце на время, пока ты блуждаешь там, в уголках своего сознания?
А я и в правду это делал. И мне нравилось. Слова Лори меня расстроили, но что я мог поделать? Кстати, о Лори.
Вы знаете, что такое родственная душа? Ну, так говорят, когда чувства, мысли, поступки, взгляды и предпочтения скопированы в другом человеке. Это когда тебе настолько уютно с кем-то, что ты забываешь, что знаком с этим человеком какой-то месяц или два, и начинаешь высчитывать годы вашей дружбы. Это родственная душа. Так вот, Лори никогда ею не была. Мы сошлись «по залету». Она ко мне привыкла, правда, я к ней – нет. Она потрясающая, милая, ласковая, нежная, очаровательная, интересная, завораживающая. И я мог бы быть с ней самым счастливым мужчиной, но и без неё – тоже. Если бы только у нас было время узнать друг друга получше. И по собственному желанию соединить жизни. Фраза «сошлись по залету», конечно же, обязывает вас подумать о ребёнке. Но здесь немного другой случай. Мы залетели оба. Залетели на машине в дерево. Крупная авария. Мы еле сохранили возможность и дальше топтать эту землю. После этого, и после шести месяцев больницы - это был единственный способ загладить свою вину. Ну, я так решил. Знаете, двенадцать лет совместной жизни без измен уже говорит о многом. Мы сжились. Срослись. И я уверенно себя чувствую, когда за спиной уют и тепло. Как всегда говорила моя учительница по химии: «Мужчины, выбирая жену, создают надежный тыл». Гениальнейший человек. Ей бы не химию вести, а философию. Или нет, лучше бы новый предмет ввели «Путеводитель по жизни». Я бы никогда пары не пропускал. Короче говоря, моя жена мне лучший друг. Только с этим можно ещё и спать. На праздники я покупаю ей открытки, мишек, конфеты с надписями о моей любви. Но вот чувствую ли я это по-настоящему – это уже другой вопрос. Несколько лет назад я предложил ей завести маленького, но она сказала мне одну фразу, которая убила все последующие вопросы:
-Это плохая идея.
Я скоро разменяю четвертый десяток, а у меня нет детей, потому что дети от меня – это плохая идея. Так и идет моя личная жизнь – как одна сплошная плохая идея.
Самое противное, что она полюбила меня искренне. Когда же это было? А… как раз на День Влюбленных. Мы тогда были женаты уже два года. Срок, когда вы ещё верите, что ваша половинка идеальна. Мы отправились в Вегас с друзьями, чтобы ещё раз обвенчаться. Знаете, у них есть здание в виде Эйфелевой башни, где женатые пару могут оживить присохшие чувства. Стоя у алтаря, она сказала мне:
-Больше всего на свете я боюсь, когда утром открываю глаза, но не вижу тебя лежащим рядом. Мои ладошки вмиг потеют. Но ощущая запах кофе, я успокаиваюсь, и понимаю, что ты всего лишь внизу и готовишь нам завтрак. Всё, что я хочу сказать: спасибо, что ты есть в моем мире. И попросить, оставаться там навсегда.
А я пробормотал неразборчивое: «Я тоже тебя люблю». Короче, в этом момент, я осознал, что делать предложение в качестве способа загладить свою вину – это плохая идея. Нужно было просто купить апельсинов. Я так попал с этими ненастоящими чувствами, что даже не мог поверить, что когда-то у меня была настоящая любовь, самая что ни на есть.
Почему я прихожу в чувство тогда, когда никого нет в палате. «Сестра…сестра». Нет никого. Почему со мной никого нет? Это непорядок. В моей бы клинике рядом с коматозниками, как минимум, дежурила обаятельная медсестра. Ну, чтобы пациент, очнувшись, увидел что-то прекрасное, и понял, что не зря вернулся в этот мир. За считанные минуты, будучи в сознании, я осмотрел палату. Нежно-голубые стены, которые украшает календарь и картинка с видом на утренний рассвет. Рядом с кроватью стояла тумбочка с телефоном и большим букетом цветов. Наверное, от Лори. Больше я ничего не помню.
Проваливаясь вновь в ковш бессознательности, я разбудил давно уснувшие чувства. Чувства сожаления и разочарования.
Вы, наверное, знаете, что такое каждый новый день о чем-то мечтать? Наверное, хоть раз в жизни вы думали лишь о своем одном заветном желании, ежедневно разбирая его на кусочки. Я целый год мечтал поступить в медицинский университет. Вскоре мечта переросла в цель, надежно укрепившись в сознании. Я был готов ко всему, но только не к предательству мечте. Я, как сейчас помню, в моменты своего одиночества заваливался на диван, останавливал взгляд на одной точке и просто начинал мечтать. Представлял себя в белом халате, такого важного, идущего по коридору. Все со мной здороваются, все знают, кто я такой. И эта голубая мечта так же грела мне сердце, как чашка горячего кофе прохладным осенним вечером. Мама мне ещё подарила стетоскоп. И я слушал сердца всех жильцов моего дома. Их стук успокаивал меня, напоминая какую-то восточную мелодию. Я заметил, что у всех сердца стучать одинаково, но песни, которые они поют – разные.
Сидя на первом курсе в медицинском, я был самым крутым. Задолго до поступления я проел все книги по медицине, что мог найти. Я занимался с репетитором. Посещал благотворительный кружок оказания первой помощи. Я смотрел все медицинские сериалы, которые находил в видеосалоне. После первого же семестра меня отметили, как лучшего студента университета. Я гордился собой как никогда. Я уже был готов всех спасать и лечить. Дайте мне только скальпель и спирт. После первого курса мама плакала. Гладила меня по голове, придерживая платок у рта, чтобы не разрыдаться сильней. Она была тронута моими успехами, моими стараниями.
А затем всё сломалось. Меня пригласили на летнюю стажировку в местную больницу, куда я собственно и собирался идти после окончания учебы. Я решил, что это замечательная идея: познакомлюсь со всем заранее. Но уже после первой недели моё сердце кипело от боли. Весь тот ужас, что я увидел, я не смог оставить в себе. Дело не в сломанных костях, дело в сломанных душах. То, как себя вели врачи в больнице меня пугало. Особенно выделялись холоднокровной жестокостью те, кому за 40. Я боялся, что однажды система этого заведения разрушит и меня, и мое сердце, как и их, окаменеет. Везде все воровали, и ещё пытались научить меня. Всюду царил хаос и бездушие. Пациенты не нужны были никому. Мне казалась, что они сами себя лечат. Обшарпанные коридоры, мрачные кабинеты, разбитые окна. Вся печаль мира собралась в этих палатах у кроватей больных. Я задыхался в пыли нечеловечности и безнадеги. Я остался один со своими мыслями и терзаниями. Ведь никто не додумался в тот момент показать мне положительные стороны.
Единственный плюс, который там был - звали Эллис. Сначала я с ней переспал, а потом влюбился. Эта девушка и была моей самой настоящей, искренней, нежной, голубоглазой любовью. Всё, что я могу сказать про наши отношения, – бешенство. Мы любили друг друга так, как не любили сами себя. Как ни странно, а начиналось у нас всё не складно. Отношения шли с натяжкой. Я бы даже сказал, что поначалу их никто не хотел. Но мы были загнаны в угол: она – работой, я – истоптанными мечтами. Мы не были нежны друг к другу, скорее просто прикидывались, чтобы секс казался слаще. Хотя что-то мне всегда в ней не давало спокойствия. Её глаза. Её глаза – моя душа. Я чувствовал, что не смогу уйти от неё нераненым. Но все же через три недели после начала отношений я рискнул здоровьем души расторгнуть наши скудные маленькие отношения. Ей было двадцать лет, но мне она казалась ребёнком, который безнадежно ищет себя. Я помню вечер нашего расставания… после него-то я в неё и влюбился. Она вела блог, с которым порой делилась сокровенными мыслями и важными событиями. И этот наш прощальный вечер остался навечно на страничках несуществующего блокнота.
21 июля.
«Они знали, что больше никогда не увидятся.
Они прощались, молчаливо глядя друг другу в глаза.
-У нас ничего не может получиться. Мы слишком сложные друг для друга.
Она, опуская голову вниз, позволяла закрывать рыжим прядкам её грустное лицо.
-Знаешь, у меня появилась отличная идея. Если это наше с тобой последнее свидание, давай проведем его незабываемо. Проведем его так, как у нас никогда не получалось.
Волосы, словно ширма, открыли её одобряющую улыбку.
-Я бы хотела … я бы хотела на нашем Бульваре разогнать стаю голубей, которую мы всегда так строго обходили.
-Ну что ж. Стая голубей, так стая голубей.
Держась крепко за ладошки, словно боясь потерять друг друга слишком рано, скрывая слезы и боль, они шагали к Бульвару. Он рассказывал ей о Достоевском, она ему – о мечте побывать на Луне. Издалека уже открывался Бульвар, который усеяли сизые, белые, коричневые голуби.
-Ну что? Ты готова?
Сжимая его ладонь сильней, она кивнула. Они разогнались с места, и нырнули в круговорот пернатых птиц, которые заставляли её волосы танцевать на ветру. Десятки голубей поднялись в небо. Стоя в живой воронке, они целовались так, как не целовались никогда. Прохожие с завистью смотрели на них, шепчась друг с другом.
-Что теперь?
-Да что угодно!
С яркими глазами, и счастливыми, пусть так ненадолго, душами, они делали целый вечер то, что так им хотелось, но личная скромность и скучность им запрещали. Они ели мороженное, опустив ноги в фонтан. Они бежали по проспекту, ловя тополиный пух, крепко-крепко сжав руки. Ведь они так боялись друг друга потерять. Они целовались, стоя на крыше самого высокого здания города. За ними бесстыдно подглядывала еле показывающаяся луна. Они считали звезды, завалившись на мокром песке пляжа, укутав себя чувствами, последними, друг к другу. Их губы были слишком близко, чтобы можно было избежать поцелуя. Пропитанный болью и слезами, что стекали по щекам с её глаз, он был самым прекрасным на всем белом свете.
Приближался рассвет, в котором все это должно было растворится. Она, с обнаженной душой и босыми ногами, стояла перед ним в ожидании самых сокрушительных слов в мире.
-Ну что ж….. - она решила начать первой, пока жестокая тишина не съела её сердце. - Пожалуй, это всё….
-Да… он отнял свою руку от её.
Она развернулась и пошла прочь.
Он смотрел на её кучерявые волосы, на походку, на нежную руку, которые держал в последний раз….
-Нет! Постой! Постой! Я не хочу….я не могу.
Он побежал за ней, хватая столь полюбившуюся ему ладонь.
-Я не хочу потерять тебя и этот чудный запах. Я буду для тебя кем захочешь и каким захочешь. Я буду для тебя мирком, или целой Вселенной. Я буду для тебя единственным или «одним из..». Я буду всем…или буду ничем для тебя.
Прижавшись к нему всем телом, она приложила губы к его уху.
-Видишь куда я шла? В сторону моста. Если бы ты не остановил меня, то я бы остановила время на этом прекрасном моменте… навечно.
Это было их первое последнее свидание из бессчетного количества».
Да, да… но после этого запала, который прогремел на всю страну, и длился больше двух недель, мы быстро охладели друг к другу. Мы любили всегда, но предпочитали делать паузы. Я был бы с ней вечно. Об этом я говорил ей каждый раз, прощаясь. Я знал её всего лишь два с половиной месяца, но уже готов был отдать ей всего себя до последнего атома. Когда пришло время поступать в другой университет, на что я всё-таки решился, то это нисколечко не испортило наших отношений. Даже, напротив. Я приходил к ней на ночные смены, и мы закрывались в сестринской. Иногда там были другие люди, но нас это не волновало, а их мало волновали мы. Мы хотели мороженное – мы его покупали, мы хотели секса – мы его получали, мы хотели любви – мы её показывали. Короче говоря, если вы ищите настоящие отношения, то идите сюда, я как раз про них рассказываю.
Уже, будучи на третьем курсе, я ни на минуту не останавливался в изучении своей будущеё профессии. «Маркетолог Генри Форд» - надпись на табличке в моем офисе. А не останавливался я потому, что каждая минута безделья, словно ключ, открывавший потайные ящички в памяти о красивом белом халате. Маркетинг – ещё хуже, чем медицина. В первом нет пользы обществу никакой. Короче, я пожалел сиксилионы раз о своем решении покинуть медицину. Ведь, будем откровенными, что я там увидел за две недели… слишком мало, чтобы отказаться от этой своей золотой мечты так скоро. Я просто струсил. Сдался. Но вот только понимаю я это сейчас.
И в этом университете моя слава шла впереди меня. Я говорил всё, что мог сказать. Я выступал, где только мог выступить. Я рыдал от счастья, когда мне сказали, что место для меня держат уже три компании. Я думал, что рыдал от счастья, а на самом деле - от безысходности.
Я всё ещё встречался с той самой девушкой. И всё ещё собирался делать это вечно. Но как вы знаете, всему приходит конец. И это не удивительно.
Я был на одной вечеринке, где собираются все важные для моей карьеры люди. Попивая Мохито, от которого я мигом пьянел, меня подхватил один старец под руку. Зря я считал его престарелым геем, на самом деле, как оказалось, это был Клинтон Дантс. Человек, чье имя ты не мог не знать, если у тебя преподают экономику. Он сколотил нехилое дело, которое приносило ему бешеные доходы, а стране – кофе. Одной его зарплатой можно было профинансировать войну в Афганистане. И выиграть. Он знал, кто я, а я был слишком пьян, чтобы не высказывать ему своё восхищение. После этого мы один раз играли в гольф, один раз я ужинал у него дома. А однажды мы поехали на вечер к его старому другу. Там была вся его семья. Он напился, при этом строго полагая, что три скотча и один джин – это пустяки. А я хлебнул пару глотков шампанского, и поэтому считался самым трезвым среди присутствующих.
Я помню тот день. Хорошо помню. В конце вечера мистер Дантс позвал меня к себе и сказал:
-Генри, я попрошу тебя об одной услуге. Окажешь мне её?
-Конечно, - мистер-помогай всегда готов.
-Это моя дочь Лори. Отвези её домой.
А дальше вы всё знаете. Я долго винил себя. Потом ещё дольше винил мистера Клинтона.
Самое сложное – это, конечно, было объясниться с Элисс. Я плохо понимал, как мне это сделать, и сделал, как смог.
-Прости, любовь всей моей жизни. Но я круто попал, и все, что я могу сделать – это бросить тебя.
Она смотрела на меня с улыбкой, думая, что я её разыгрываю. Но когда поняла, что нет,– плюнула мне в лицо. Нет, нет, всё правильно.
Она ушла, нет, скорее, убежала. Чтобы ни случилось, как бы сильно мы с ней не поссорились, заходя за угол кафе, до которого я её всегда провожал, она оборачивалась. Кидая искристый взгляд или, посылая поцелуйчики, она всегда оборачивалась. А в этот раз она скрылась за разноцветными стенами пятиэтажки. Она не обернулась, и мы оба знали, что это конец.
На следующее утро её тело выловили из местной реки – места, где больше трупов, чем рыбы. Она всё-таки сделала то, что обещала: остановила для себя время. Я рыдал безутешно неделю, пока не пришло время идти к алтарю. Мои красные глаза, из которых волей-неволей периодически катились слезы, казались гостям очаровательно милыми. Но их нельзя ни за что винить – они-то ничего не знали.
Вот так я и оказался «здесь». Как вы видите, всему приходит конец. Это не удивительно. Но я всегда выбирал неудачное продолжение. В этом моя вина – я слишком боюсь опоздать.
-… наконец-то он очнулся.
-Сэр, вы понимаете, где находитесь?
-…в своей глухой жизни?
Медсестра, безжалостно напоминавшая мне Элисс, светила дурацким фонариком в глаза. Теперь меня не устраивало, что в палате было слишком много людей. Не успел я очнуться, как меня напичкали разными лекарствами, измерили давление, пульс, провели опрос, чтобы узнать - не склеились ли мои мозги, и, разумеется, позвонили жене, которая со всех ног неслась в клинику. Через 40 минут она была уже в палате. Когда она стала меня целовать, я снова убедился, что живу не с тем человеком. Не с тем, которого хочешь видеть, выйдя из комы.
-Я так переживал за тебя! Наконец-то ты очнулся!
-Да, дорогая. Всё хорошо, теперь нет повода для терзаний…, - а про себя я добавил: « По крайней мере, у тебя».
В палате всё прибавлялось людей. Приехали все родственники и моя мать, которой я был безгранично рад.
Часа два, собирая силы в кулак, я глупо улыбался всем, кто посчитал должным посетить меня. Под конец в палате остались только я и моя жена. Я понял, что пришла минута откровения. И уже хотел ей сказать, что не люблю её, и мне надоело все скрывать, как она меня перебила на первом же слове, заметив через окно идущих по коридору полицейских. Два здоровых, крепких парня в черной форме вошли в палату. Со мной начал говорить тот, что был повыше. Его звали Джон.
-Мистер Смит, мы взяли показания сестры вашей супруги.
-Да? А поинтересоваться можно? Ведь самое интересное я как раз пропустил.
Лори и второй полицейский не особо оценили шутку, только Джон улыбнулся.
-Когда вы вышли из машины, было совершено покушение на вашу жизнь неизвестным, который скрылся сразу же после нанесения вам удара слесарным ключом по голове. Как я понимаю, вы ничего не успели увидеть и понять?
-Нет. А как я понимаю, вы его не нашли и не знаете даже, где искать.
Они переглянулись друг с другом. Потом Джон мельком кинул взгляд на мою жену.
-Сейчас ведется расследование. Как только будет что-то известно, мы сразу же вам об этом сообщим.
Они задали ещё несколько вопросов, вроде тех, что задают обычно пострадавшим: не знаю ли я, кто это мог быть; есть ли у меня враги; подозреваю ли я кого-то? На всё это я отвечал: «Нет, нет, друзья, я ничего не знаю, и даже не могу догадаться». Иногда старался отшучиваться. Узнав всё, что хотели узнать, они удалились из палаты.
Ну, вот он – мой шанс. Я должен всё сказать. Я не могу смотреть в её глаза, держа за руку, и нагло врать. Наконец-то, после двенадцати лет брака, меня замучила совесть. Нужно всё выпалить. Одним предложением. «Давай! Быстро!»
-Лори!
-Да?
-Я… я должен тебе сказать… точнее я хочу тебе сказать… нет! Я должен…
Я сконфузился. Дрожь, как легкий разряд тока, прошла по мне.
-Генри, что ты хочешь?
Она встревожилась, от чего не понимала сама.
-Генри, ты был в отключке целых двадцать три дня. А у меня такое чувство, что ты не особо рад меня видеть.
Она меня сбила с мысли. И я уже и забыл что хотел. Во-первых, я не на шутку был обеспокоен тем, что целых три недели(!) и два дня был в отключенном состоянии, а во-вторых, мне показалось, что она смотрит на меня с каким-то странным пониманием, словно я разговаривал во сне, и она всё слышала.
-Неужели так долго? – я испугался в самый не подходящий момент и перешел на другую тему.
Двадцать три дня моей жизни канули в никуда.… Эта мысль погрузила меня в тоску. Двадцать три дня. Это же чертовски много. Я ничего не делал, ничего не видел, я толком не жил.
-А что тебе снилось? Врачи говорят, что в коме человек словно спит, и ему могут даже сниться сны.
-Эмм…
А сон ли это был? Вдруг просвещение? Самое что ни на есть настоящее? Вдруг мне кто-то там высоко-высоко в небе дал паузу и возможность всё увидеть, переосмыслить… изменить?
-Да ты знаешь, ничего такого, Лори, так мелочи всякие…
Она словно ощутила мой холод.
-Я поеду домой, - отпуская мою руку, сказала она, - почему-то я чувствую, что мне пора уходить. Остановившись у входа, она задала мне странный вопрос, которому, поначалу, я не придал значения.
-Скажи, хоть что-то в наших отношениях было настоящим?
-Да. Оргазм.
И почему я это сказал? Она ушла. И почему я её не остановил? Может это всё была проверка, а я её провалил.
Через десять минут я уснул со странно неутешительной мыслью, что теперь точно проснусь, и уже не через двадцать три дня.
Не знаю как, но во сне я оказался на заднем сидении своего авто. С вечно молчащим водителем.
-С возвращением, мистер Смит.
-Неужели ты заговорил со мной?
Моему удивлению не было придела.
-Вы же понимаете, что это сон. Здесь всё может быть.
Мы мчались по знакомому маршруту. Я видел столь надоевшие магазины и кафетерии и по старой привычке всматривался в них с интересом.
-Ну как вам кома?
-Ах, ты ещё и шутишь здесь?
Я ощутил такое желание довериться этому человеку, всё ему рассказать, словно на приеме у психоаналитика.
-А почему вокруг пусто?
-А зачем вам кто-то нужен?
«И в правду, - подумал я, - на кой черт мне все?»
-Сколько вам лет?
-Тридцать семь.
-О… я думал, вы старше. А сколько ещё впереди…
-Ну, этого никто не знает.
-Я знаю: поверьте – немало. Вы так и хотите прожить оставшиеся годы на побегушках у отца жены, которую вы даже не любите?
Я уставился на затылок смело говорящего водителя.
-Вы не думали о том, что вдруг то, что случилось с вами, что-то вроде красного света, и вам велят остановиться.
-Кто?
-Может…Бог, а может и вы сами. Нет, ну кто знает? Это я так, к слову…
-Ну что я могу сделать? Я хорошо себя чувствую в этой золотой клетке. Я добровольно сижу в ней, объедаясь фуа-гра.
-Со мной сейчас говорит не бравый герой, что был в детстве. Не ты ль писал в сочинениях своей очаровательной мисс Джон о пользе людям?
-…о пользе не только себе….- прошептал я. – О пользе не только себе…
-Подумайте, мистер Смит, что вы теряете? Жизнь, от которой вам скоро будет воротить?
Мы повернули за угол и припарковались у моего дома. Я смотрел на него без теплоты, без желания войти внутрь.
-Рискните. Бросьте вы это все. Чью жизнь вы вообще прожили? Свою? Вы уверены? Не та любовь, не та работа, не те увлечения. Вы уже и забыли, что значит мечтать… мечтать в минуты одиночества.
Водитель исчез. Машина тоже. Вообще, всё исчезло: дом, забор, деревья, небо. Я остался один в темной комнате, где было пусто и темно. Все мои мысли начали озвучиваться вслух.
Я где-то уронил себя. Уронил. Бросил, переступил и пошел дальше. Мне нечего сказать в своё оправдание. Я прожил чужую жизнь, не свою. Я такое же грустное лицо, как и все остальные. Только у меня хватает денег на радостные маски. Зря говорят, что счастье купить нельзя. Я вот же купил. Просто оно, это счастье, невечно. То, что вечно – ненастоящее. Хотя, глядя на свою жизнь, я тоже кажусь себе ненастоящим. Фальшивкой, безделушкой, кинутой на книжной полке. Всё надеюсь, что сейчас очнусь от этого ужаса, как от сна. Открою глаза в своей детской комнате. Мама зовет завтракать. Сладкий аромат блинчиков поднимает с постели. И ты, полный этих детских желаний, амбиций, мыслей, рвешься в бой с теткой-реальностью. И, разумеется, когда ты ребёнок, тебе кажется, что ты уделаешь её.
Получается, что всё, что я сделал, я сделал не для себя?
А ведь всё так хорошо начиналось.
И поначалу я верил в эту сказку. И почему сказок не бывает в жизни? Я ТАК СТРЕМИЛСЯ СТАТЬ СВОБОДНЫМ, ЧТО НЕ ЗАМЕТИЛ, КАК ПРЕВРАТИЛСЯ В РАБА. Всё это – вся моя глупая жизнь – фальшивая игра. И хорошо, что у меня нет детей. Это был бы ещё один неправильный ход. Я всего лишь отплясывал под дудку мистера Клинтона. Генри Смит, ты же всегда знал, что деньги не сделают тебя счастливее. Не из того ты теста. А вдруг это знак, и в правду. Такой золотой шанс всё исправить. Извиниться перед собой. Сделать всё по-своему!
-Я оборву все эти ниточки кукловода, - прокричал я, пробуждаясь ото сна. – Нужно всё поменять, иначе, зачем вообще жить?
Я уговорил медсестру выпустить меня из больницы. Одев вещи какого-то безнадежно больного, я мчался домой. Я сегодня всё скажу и всё сделаю. Я хочу успеть получить хоть немножко желаемой жизни. С такими-то деньгами я получу образование любого специалиста. Да что я так мелко беру – я куплю себе целую клинику и десятки врачей. Таксист несся с небывалой скоростью. Я ещё не забыл, что деньги творят чудеса.
-Скорее! Скорее!
Как же я мог? Как я мог быть таким глупцом? Слепым щенком. Ведь меня пинали все, кто хотел. Меня носило из стороны в сторону. А я думал, что так и надо. У меня даже стало всё больше вопросов «почему?» и «зачем?».
-Зачем мне нелюбимая жена?
-Зачем мне осточертелая работа?
-Почему я не могу, наконец, сказать Эльзе, что она мне нравится и пригласить её на ужин?
-Почему я предал свои идеалы?
-Зачем я столько лет притворялся паинькой?
-Почему я ещё не покончил с собой?
Желание, как вулкан, взрывалось ежеминутно внутри меня. Такси остановилось у дома. Расплатившись, я вылетел из машины. К сожалению, медсестра не дала мне обувь, но я забыл об этом, и просто бежал к двери. Я видел Bentley мистера Дантса. Наверное, утешает безутешную дочь. Руки потянулись к дверному звонку. Ладошка предательски дрожала. То ли от холода, то ли от нетерпения. Я прижал указательный палец к белоснежной кнопке и затаил дыхание. Когда я стол в «дедушкиных вещах», босой, вдруг в голове появилась мысль: «А вдруг у меня ничего не выйдет?» Я уже слышал шаги кого-то, спускающегося с лестницы. Сердце заглушает мысли, дыхание стало тяжелым и глубоким. Остались считанные секунды…
Дверь отворилась нараспашку. В нос ударил запах жареной индейки.
-Генри?!
На пороге стояла Лори. Её глаза в изумлении увеличились до размера шарика для гольфа.
-Я должен тебе признаться…
Ну, разумеется, что я ничего не сказал. Вы тоже, как и я, поверили в лучший The End? Зря… Моя золотая клетка с лепниной на потолке никогда меня не отпустит. Я обломал свои крылья. Пусть будет, так как будет, так, как есть. Простите, мечты, мне плохо удается вас осуществлять. Вы можете мне изменить и уйти к другому. Я же останусь здесь.
New York Times
21 августа
«Недавнее происшествие поразило всех жителей города. Известного предпринимателя Генри Смита насмерть сбила машина. Выходя из своего офисного здания, он попал под колеса Citroen C3. Водитель утверждает, что мистер Смит сам вышел на дорогу, и не обращал никакого внимания на предупреждающий его сигнал.
До этого на него уже было совершено одно покушение, что привело к тяжелой коме. Пока полиция никак не может прокомментировать данную ситуацию. Детектив Джон Хэликсон заявляет, что лично ведет это дело, и не остановится ни перед чем.
У мистера Смита осталась любящая жена. И мы от всей редакции приносим ей свои соболезнования».
Когда ничего не имеешь - сложно что-нибудь потерять.