Числа двадцатого Марта началась погрузка в состав, который состоял из одного плацкартного вагона для солдат, одного купейного - для комсостава, шести открытых платформ для ракеты, заправщиков, кранов и прочей нужной вспомогателиной техники, и Шуркиного домика на колёсиках - теплушки, с откатными дверьми по обе стороны. В теплушку погрузили тройной запас продуктов, две полевые кухни, дежурный бак с водой, четверть вагона колотых дров и ящик газового крупного угля. Над дровами из толстых досок сколотили нары на десять персон, на них накидали матрацы, подушки и чтоб укрываться, постовые овечьи тулупы - перина получилась, хоть всю дорогу не вылазьиз под неё, приёмистая, стало быть. Для досуга захватили карты, шахматы и гитарку - а куда же служивому без гитарки - да, никуда! Гитарка то она и собеседница, и тебе подруга, и любимая, и душу согреет, о доме напомнит, и время скоротать поможет, а ещё под гитарку поются дембельские песни, без которых солдату и служба не служба, а так - тягость одна.
Вся погрузка в Валге заняла вечер и ночь (ночью грузили ракету) и где-то часа в два пополудни следующего дня состав тронулся. Трудно описать то романтическое чувство, которое накрыло всех служивых - заснеженные прибалтийские леса, яркое, чистое солнце с весенним припёком, на опушках леса близ железки грелись на солнышке олени, лоси и косули, шныряли лисы, прям как в кино про природу. В теплушке дышали теплом две кухни, грея воду для ужина, за раскрытой дверью проплывал лесной пейзаж.
В постоянный наряд по кухне на все учения Шурке дали трёх дембелей из своего же хоз-взвода, которые моментально заявили, что картошку чистить и кухни драить не их забота, пусть молодой повар это всё делает, на что Шурка сказал, что молодой будет готовить, а вы граждане дембеля будете делать то, что будет необходимо.
Дело в момент ока дошло до драки - в тесноте его быстро задавили массой, одному с тремя, на ограниченном пространстве было не совладать, но синяков было по-ровну. Выпустив пар, ситуация вошла в фазу передышки, во время которой Шурка поставил всей троице ультиматум - или вы делаете что необходимо, или на ближайшей остановке он их сменит на более умных батарейцев, а они поедут в общем плацкарте. Нарисованая перспектива не обрадовала и вся троица села чистить картошку. Всё решилось так быстро и окончилось столь беззлобно, что это пошло на пользу всем.
Пересечение административной границы Эстонии и Псковской области убило Шурку наповал - аккуратненькие, игрушечные дома закончились разом. Как по команде, в дверном проёме замелькали убогие, полу-сгнившие, рубленные халупы с крышами из толи, и перекошенными загородками из любого подручного хлама, и ещё появилось ледяное ощущение, что война в этих краях ещё не окончилась, и вряд ли когда окончится. Близ железки валялась ржавая, разграбленная сельхоз техника, поломанные телеги и даже дохлая корова, на половину исклёванная воронами, от всего этого веяло ужасающим безразличием и безнадёгой, и казалось, что здесь нормальной жизни не было и быть не может по сути. Это зона отчуждения...
Проехали Псков, станцию Дно. Ночью встали на сортировку в Старой Руссе, ровеснице Москвы и сразу к ним подошёл мужичок деловой такой, и предложил взаимовыгодный обмен - портвейн "Тринадцатый" на тушёнку. Благо, майор Рябинин загрузил тройной запас продуктов, на всякий случай, а совсем не из щедрости, страховки для, да, и всё равно, учения всё спишут. А потому Шурка ни в чём себе не отказывал, баловал свою бригаду как мог и для батарейцев готовил всё по высшему классу.
Десяти-литровый бачок из под первого полный портвейна, был достойным таким эквивалентом двадцати пяти банкам говяжьей тушёнки, что подтвердил кивком головы кворум из полного состава обитателей теплушки. Семь литров срочно было разлито по походным флягам, а три литра очень даже весело ушли на обмывание начала пути-дороги.
И не зря - дорога была действительно роскошной.
Военный состав продвигался не так быстро из-за того, что его цепляли к попутным составам, которые шли в необходимом направлении, на сортировке его ставили в тупик, до тех пор, пока не появлялась очередная попутка. Станции и города мелькали неким калейдоскопом: Валдай, Бологое, Вышний Волочёк... До Шурки стало потихоньку доходить, что движение состава неуклонно направлено в Москву. Когда же проехали Калинин (Тверь) то сомнений не осталось. Стемнело. Стали мелькать знакомые станции - Шурка тыкал пальцем в проплывающие таблички и орал, что сюда он с пацанами ходил в поход, а тут собирал грибы, сюда в Покровку он целых три недели провожал Иринку из восьмого медучилища и чем ближе к столице продвигался состав, тем сильней было его возбуждение. Ребята стали уже подозрительно переглядываться, как вдруг он внезапно затих у распахнутой двери и только смотрел в густую темень, свесив из вагона ноги и облокотившись на дощатую перилу.
Впереди он увидел святой для него ориентир - Останкинскую башню. Сердце грохотало почище колес состава, говорить было трудно, поскольку это сердце можно было выплюнуть, оно было где-то в гортани, воздуха катастрофически нехватало... Он так сильно любил эту стройную и самую красивую на свете спицу, протыкающую облака, для него без неё Москва была неполноценным городом, она как маяк для корабля в непроглядной тьме - всегда приведёт к дому, ведь ему от неё до дома отсилы минут двадцать пешочком, а если бегом, то и меньше десяти. Часто гуляя рядом с ней, он задирал голову и подолгу смотрел на самую вершину башни, туда, где развивается флаг, стараясь проверить слух, что башня шатается с амплитудой до семи метров, но кроме головокружения он ни чего так и не заметил.
Состав остановился в Ховрино, где их отцепили и отправили в отстойник.
Ребята протянули ему кружку с портвейном, которую он выпил походя, даже не заметил как, и снова вперился в родной силуэт, ведь там, на расстоянии вытянутой руки его дом, любимая бабулька Степанида Прохоровна, дружбаны - Хайдар, Колька Тарасик, Борька-еврей, Славка-косой, Горькуша..., и раскрасвица Светка, которая в письмах пудрит мозги и ни слова про жду, люблю, скучаю - наверное трётся уже с кем-то по койкам, волчица...
Все уже давно спали, один он тупо медитировал на башню и сон свалил его только под утро.
В Ховрино простояли больше суток и как назло в дежурство по составу заступил капитан Козлов из РЭЗМа (Рота электротехнических заграждений и минирования). Отгадайте, какая у него кличка была? Нет, не Заяц и не Слон! Ну, вобщем тут всё понятно, хотя мужик он был слишком правильный - из него не гвозди, а эталон гвоздей сделать бы. Его, видимо, зачали на уставе, он был такой безукоризненный, как метр..., а то и метр-двадцать, от таких дамы дохнут как от дуста, на второй его фразе они снут как рыбы, а на первой же шутке их начинает тошнить. Такие экземпляры находят абсолютную любовь только с родным государством, которое они часто отождествляют с Родиной, так как только оно обладает виртуозными способностями садо-мазохизма, скрытым преверженцем которого он и являлся. Все Шуркины просьбы отпустить его позвонить домой не возымели успеха, а только разозлили его и он стал часто наведываться к нему в теплушку с проверкой правильности несения службы. Ну, вобщем, его фамилия не подкачала.
К полудню следующего дня состав тронулся по направлению к центру города, но как-то незаметно после станции НАТИ свернул на московскую окружную железную дорогу и тут начался феерверк родных мест: три гостиницы (Заря, Алтай, Восток), Боанический сад, ВДНХ, проспект Мира, Лосиный остров, Измайловский парк и наконец остановились на сортировке в Перово. Пока ехали, Шурка распахнул двери с двух сторон теплушки, чтобы видеть понораму полностью и взахлёб рассказывал сослуживцам про места, которые в данный момент проплывали перед их взором, про ВДНХ особенно, ведь в этой Мекке Союза он провёл всё своё счастливое детство, и даже поварскую практику после путяги проходил в ресторане "Лето" до самой службы. В Перово их быстро прицепили к очередной попутке и адреналина в крови заметно поубавилось.
Чем дальше и южней от Москвы уходил состав, тем бедней, обшарпанней становились дома, огромные свалки, устроенные прям за заборами своих жилищ, наводили на мысль, что люди тут живут последний день и что появились они на свет Божий только для того, чтобы максимально загадить окружающий их Мир, и другой задачи у них просто нет.
В Тамбове на сортировке, из вечерней темени, перед вагоном появилась субтильная, но живенькая бабулька, которая как и тот деловой мужичок в Старой Руссе предложила очень даже разумный обмен: десять литров портвейна "Кавказ" на семидесятикилограмовый мешок пшённой крупы. Кворум из обитателей снова поразил редким одобрительным единодушием.
Через пять минут бабуська стояла перед вагоном уже с полным бачком вина. Шурка живо поинтересовался, кто же будет помогать старушке нести мешок, чай в нём не два кило, а семьдесят. Старушка улыбнулась, подставила спину, на которую он со страхом скинул мешок, (при этом ему подумалось, - Хана бабульке!), как-то смешно крякнув, она присела и с этим тяжеленным мешком, с неё ростом, исчезла под вагоном на глазах у обалдевшего воина.
Точно, - подумал Шурка, - наши бабы коня на скоку, из горящей избы, со спящим мужиком и сопливыми детьми - вынесут запросто!
Дальнейшая дорога была не столь колоритна, за исключением Волжской ГЭС: проезжая по ней создавалась полная иллюзия полёта - рельсов видно не было, от чего сердечко трусливо ёкало, а масштаб станции пдстрекал к неверию, что это дело рук человеческих.