- Да, доктор. Мы часто разговариваем. Он очень хорошо говорит, хотя рта совсем не раскрывает, но я понимаю его.
Доктор взглянул в окно на скелет недостроенного больничного корпуса, заросший сорняками.
- А ваш воображаемый друг не уточнил, как это проявляется? Вот вы всю жизнь о дочери пеклись и оказались здесь, на жесткой койке. А она уже ремонт в вашей сталинке замутила, и хахаль ее всех на новоселье зовет, - доктор говорил раздраженно, постукивая ручкой по пухлой карточке.
Больной - маленький исхудавший старичок - рассеянно посмотрел на веселый плющ, затянувший почти всю солнечную стену кабинета. Улыбнулся печально.
- Я хочу отдохнуть, доктор. Ну зачем мне эта сталинка? Я теперь в тепле, сыт, одет, я никому не в тягость. Пока жил с ними, ее милый-то все ругался за меня, а бывало и бил ее, бедную, порой. А теперь вот они почти не ссорятся. Аполинарий мне все про нее рассказывает. Мне спокойно, и ей спокойно. Вот оно и справедливо.
- Да уж, бедняжка...
Доктору стало скучно и противно. Вспомнилось утро. Пухлый пакет, в котором что-то стеклянно звякнуло, когда дородная бабенка с жидкими ненатурально-блондинистыми кудряшками совала его прямо в руки. Ее приглушенно-хрипловатый голос:
- Доктор, вы уж полечите его подольше. Старик, как-никак, болячек полно, кашляет вот... да и на голову слаб совсем... а может и еще чего найдете... А бесплатное место в приюте ему положено? Мы отблагодарим...
И как невыносимо захотелось после ее ухода тщательно вымыть руки.
Доктор быстро записал что-то в историю болезни, отпустил старика в палату. Глянул на часы, засобирался домой. Снимая халат он подумал о том, что ждёт его дома. О том, что встречало его дома вот уже почти 5 лет.
Дверь своим ключом... Тусклый отсвет монитора в детской, сын в наушниках, клацанье клавиш... «Как дела, сынок?» - неразборчивое мычание в ответ... Запах подгоревшей овсянки из кухни — жена готовит ужин свекрови... «Я сегодня в магазин не успела... дома только сыр... купи пельменей и майонез не забудь». Ночник у постели матери... ее беспомощные руки, сложенные на одеяле... всегда повернутое к стене лицо...*
Дверь своим ключом... Доктор медленно прошел в тесную спаленку, до тошноты пропахшую лекарствами. Присел перед постелью.
- Мама, ну что, как мы сегодня?
Помолчал. Заговорил снова:
- Знаешь, к нам в больницу скоро новые телевизоры привезут. С пультиками. Старички будут программы выбирать прямо с коек. Во дворе беседки строят, новые коляски привезли. Давай-ка я тебя к себе уложу? Ненадолго - на недельку-другую. Обследуемся хорошенько... - доктор старался говорить бодро, поглаживал мамино плечо. Перевел взгляд на ее лицо. Мать повернула голову, чуть улыбнулась. Медленно покивала, из оживших глаз стекла по виску слезинка.
- Ну вот и ладно, — сказал доктор, улыбнулся в ответ как можно ласковей.
Ночью его разбудила изжога и сонное бормотание жены: « ко мне нельзя... к тебе... ». Давно чужая женщина... Но как-то все откладывался тот самый разговор. Сын, работа... Больная мать... Общая беда. Он прошел на кухню, открыл кран... кто-то тронул его плечо. Доктор обернулся и обмер... Перед ним, одетый в длинное пальто, стоял высокий худой человек со скорбно опущеной слегка на бок головой. При свете уличного фонаря глаза незнакомца казались огромными мерцающими провалами.
- Мать заслужила отдых, — не услышал, а просто как-то понял доктор.
И с невероятным облегчением, как будто вместе со стаканом, выпавшим из рук, свалился с плеч тяжеленный рельс, доктор прошептал:
- Аполинарий...