КРУГ-ДАЙДЖЕСТ (Лирика / философская)

/Выдержки из различных текстов, по возможности, скроенные в единое полотно/

[i]«Зачем из Риги плывут миноги к берегам Канады в край прародителей?
Не надо улиц переименовывать – постройте новые  и назовите!»
                                                                                      / Е. Евтушенко/[/i]      

[i]
  Не приведи Господь  жить во времена перемен - говорили мудрые китайцы...
Построив цивилизацию, которая насчитывает не одну тысячу лет,  и, изобретя за это  время порох,  шелк и бумагу – они знали что говорят.
Повторяя за ними   и,  испытав все это на собственной  шкуре,  скажу - жить во времена перемен действительно тяжело – но можно. Главное – выжить.[/i]
    
  

В последнее время Андрея все чаще посещали сны, зовущие в прошлое. Они сделались объемными и красочными и были порой реальнее, чем окружающая действительность. Сны назойливо кружили над ним, будто стая воронья со знаменитой картины Ван- Гога, после которой тот окончательно сошел с ума…

Все больше и больше Андрей терял связь с настоящей  жизнью - она почти уже не трогала его.
      Где-нибудь посреди улицы -  он вспоминал, вдруг, увиденный ночью очередной сон и с удивлением оглядывался вокруг.
Окружающий пейзаж, казался призрачным отражением в испорченной амальгаме треснувшего зеркала, превращаясь в неудачно нарисованную кем-то акварель – потекшие  краски, искажая  рисунок,  едва доносят замысел автора….

Сны были гораздо плотнее и материальнее, чем жизнь подлинная … Ладони долго еще хранили тепло разогретых азиатским солнцем глинобитных заборов, а запах  яблонь в саду у дома, построенного его  дедом, перебивал запах тлена, прилетающий от сырых берегов Балтики.

      Блеклое северное небо стремительно падало на него, роняя капли дождя, дома сдвигались, перегораживая улицу; он спотыкался о булыжник мостовой и, задевая прохожих, идущих ему навстречу, старался выбраться из тесноты улиц на простор площадей.

Расплетая паутину переулков, мимо покрытых плесенью, старинных немецких домов, с черепичными крышами и трубами, вытянутыми к небу, он медленно брел к морю. Его суровая зимняя определенность с сердитыми волнами, прибегающими к усыпанному глыбами льда берегу, и криком потревоженных чаек, на время возвращала его в день сегодняшний.

Он шел вдоль парапета, с удовольствием чувствуя кожей, свежую упругость колючего северного ветра, доходил до спасательной станции и, развернувшись, возвращался назад.

На обратном пути, поток воздуха уже толкал его в спину, словно суровый учитель провинившегося ученика.

Он не знал - в чем он провинился перед нынешней жизнью, но она не принимала его. Ему были одинаково неприятны: и туповато-сытые  «новоруссы» и бритоголовые бандиты, вразвалку патрулирующие улицы городов, и бесноватые патриоты и хилый болезненно-нагловатый молодняк, подпирающий тощими задами стены туалета, позади клубной дискотеки. Из их ртов несло вонью дешевого алкоголя, а слова, слетающие с языка, были  похожи на сор, выдуваемый из мусорных контейнеров, стоящих неподалеку…
  
  Когда он приходил домой и включал телевизор, то с экрана на него проливались  мутные потоки лжи, тщательно  перемешанные с ангажированной  пошлостью. Газеты отдавали перегаром вчерашних сенсаций - они пытались конкурировать с телевидением, и  все больше отдавая желтизной,  заигрывали с читателем - в одночасье превратившимся в электорат.
          Именно от этого, наверное,  убегал он, прячась в своих снах. Он понимал, что это ненормально и каждое утро, глядя на себя в зеркало, размышлял о необходимости, что-то
изменить в своей жизни. Но ничего не менялось.

           Он все еще регулярно чистил зубы и следил за собой;  раз в неделю брался за бритву, щеголяя – так, кстати, -  модной  небритостью. Встречался с заказчиками, зарабатывая  и тратя деньги, но  все отчетливее понимал, что жизнь реальная – неинтересна ему.
Ночные сновиденья были  гораздо привлекательнее окружавшей  его жизни…
И хотя в прошлом он, как и многие, ждал этих перемен, нетерпеливо подгоняя будущее,- именно там – в прошлом  - растворилась  настоящая жизнь.

За той чертой осталась  любовь, дым костров и молодой, бестолковый энтузиазм, высекаемый каждой очередной весной.
Будущее обмануло его - да и не его одного….

      И вот однажды - когда стало совсем уже невмоготу... Когда прошлое начало все глубже затягивать в свой омут, он принял решение. Следуя заветам дедушки Фрейда, он решил вернуться в точку боли, чтобы окончательно разобраться во всех причинах и следствиях. Он решил вернуться в то место, где начиналось его детство.
Собрав деньги, которые должны были заказчики и, сняв все сбережения с банковского счета, он запрыгнул в поезд, следующий до Москвы. Забравшись на верхнюю полку плацкартного вагона и отгородившись от окружающей жизни газетой, он попытался уснуть, но сон впервые  не шел к нему. И это было удивительно. Реальная жизнь, вдруг, обрела прежнюю материальность. Перевернувшись на спину, он уставился в качающийся потолок.

Мысли не сразу приняли нужный оборот. Поначалу они прыгали в голове, словно встревоженные насекомые, но постепенно трансформировались в более благородные создания, вроде плывущих по небу журавлей или бизонов, бредущих на водопой по  африканской саванне.
И, вдруг, разом, в один момент, он осознал себя человеком, живущим на планете Земля, а не ставшей неудобной кому-то статистической единицей - заблудшей овцой, отбившейся от стада или дезертиром с тонущего корабля.
Он словно увидел себя со стороны, сверху - через объектив мощной оптики, расположенной на борту космического объекта, рассекающего просторы Вселенной.
И оттуда – с небес - он увидел себя целиком, а не фрагментами, как обычно: то - погрудный портрет в чужом трюмо, или ноги в растоптанных туфлях, топчущие случайную мостовую.
  Его маленькая фигурка, лежащая на верхней полке вагона, летела через заснеженное поле - со скоростью сто километров в час, приближаясь к  выбранной цели. И это был его личный, осознанный выбор.

Москва встретила  многолюдьем  вокзала, широтой улиц и особой, только ей, присущей энергетикой.   Руки и ноги, повинуясь неведомому импульсу, стали двигаться с удвоенной скоростью; язык во рту, сначала с трудом ворочаясь, постепенно ожил, а мысли забегали в голове, словно пожарный расчет на этажах горящего здания.
В результате этого ускорения, он набегал такое количество километров, произвел действий и наговорил слов, какое в  обычной жизни, ему хватило бы на год.

                 -----------------------------------------------

       И вновь линии Жизни сошлись в одной точке. Теряя энергию, медленно раскручивается пружина Времени. Рано или поздно всему приходит конец: стрела, пущенная из лука, находит свою цель  и прорастает семя, становясь поначалу уродливым желтым ростком, а затем выстреливая  в небо стремительным побегом.
Перекрестие прицела, проехавшись по карте страны, замерло на пункте А.
Орудийное жерло  Судьбы, полыхнув жаркой отрыжкой, выплюнуло в направлении обозначенных координат, его скомканные в нелепый комок обстоятельства.

Что есть человек, бредущий через снега с обледенелым чемоданом наперевес? Некий неопознанный объект, ускользающий от самого себя? Или пытающееся прорасти семя? Продукт времени или сбежавшая из стада овца, не желающая петь в хоре имени «Светлой веры в будущее!»

Миновав заснеженное поле, ноги вновь ступили на едва различимую в сугробах проселочную дорогу. Она плутала, словно, испуганный заяц, убегающий от неизбежного выстрела в спину. Остается надеяться лишь на то, что у стрелка в последний момент дрогнет рука, и он не успеет послать вдогонку вторую пулю.

Такое тоже случается.
Как говаривал  один мексиканский маг - это не лучшее место для  Настоящей Охоты...

После очередного крутого виража, дорога уперлась в сонный дачный поселок, мерзнущий в ожидании нескорой еще весны. Вой ветра, толкающего в спину своим ледяным пальцем, лишал рассудка, ноги месили хрустящий снег, и он не знал еще, что найдет здесь, вдали от Москвы, несколько месяцев почти абсолютного покоя и тишины.
Он устал от людей, он устал от себя, и этой жизни, которая никак не хотела принять его- за своего. Зачем он сдался ей - этой жизни? Он, видимо, был скроен по каким-то непривычным для нее лекалам!

Вот домик на окраине поселка,- один на один с лесом - где голодные волки чувствуют себя хозяевами в это время года. Четыре ступени, насквозь пропитанные морозом, отделяют его от двери.
Из-за ночного облака выкатилась ленивая и цинично равнодушная ко всему живому луна…

        -Ну ладно - не так уже и паскудно было тогда! В конце - концов, он просто приехал поработать...
Поработать и отдохнуть на эту подмосковную дачу, принадлежащую друзьям.
Подумать, оглядеться…  Одуматься, наконец! Если это слово применимо к данной ситуации. Хотя, почему бы и -  нет?
Десять, а то и пятнадцать лет, никчемной жизни! И, вдруг!.. Неожиданно возникшее желание заглянуть в себя. Желание прикоснуться к истокам. Страстная надежда вновь обнаружить на глубине души, бившие некогда в таком изобилии родники.

Промерзший замок сопротивляется изо всех сил, а ключ прилипает к рукам. Еще одно усилие, когда, кажется, что не одолеть уже этот маниакально- упрямый механизм и вот, наконец, с жутким кинематографическим скрипом распахивается дверь- мышеловка готова! Добро пожаловать, сэр! Чувствуйте себя, как дома, сэр!
Тяжело ступая полуобморожеными ногами, он вошел внутрь. В доме пахло травами и застрявшим еще с лета покоем.
Истерическая, почти не поддающаяся контролю радость, хлынула из всех его пор, словно перебродивший сок из нечаянно раздавленного плода. Он укатился далеко от дерева, на котором  вырос.  Может быть, потому Судьба и сохранила его?

В пору детства, Андрей частенько приезжал на зимние каникулы к деду с бабулей, в город Н-ск, расположенный неподалеку от Аральского моря. Это был маленький азиатский городок,  затерявшийся среди  бескрайней пустыни,  но  и там тоже порой случались суровые зимы.
Гуляя по замерзшему  саду,  он находил  яблоки, спрятавшиеся в снегу.
Это воспоминание входило в золотой фонд его памяти. Пожалуй, он никогда не пробовал ничего вкуснее этих, укрывшихся снегом   яблок!
Иногда  он и сам казался себе таким же закатившимся в щель фруктом, пережидающим
затянувшуюся  холодную зиму.

Ну, вот, наконец, он и  дома! Дома?.. Нет у него больше дома! Его дом- весь Мир -равнодушный и холодный. Теперь он будет без устали скитаться по этому бесконечному лабиринту - в поисках выхода!
Возле камина аккуратной стопкой сложены дрова и электричество- слава богу!- высекает свет из лампочки под потолком. Имеется диван, застеленный пледом и небольшая кухонька со всей необходимым.
Что же – здесь, вполне, можно жить!

Осматривая этот скромный интерьер, утром, когда по-зимнему скупое солнце заглянуло в окно, он удивился разительным переменам. Он уже не ощущал себя забравшимся в убежище норным животным. И ему вновь захотелось жить и радоваться жизни.
Поднявшись по скрипучей лестнице, он оказался наверху - под самой крышей. Здесь его встретил запах сосновых досок и мяты, лохматыми пучками развешанной под самыми стропилами.
Вот этот чердак  и стал его главным лекарем отныне. Здесь, сидя под гудящей от ветра крышей, он ловил обрывки мыслей, связывая их фразами  и  раскладывая в сознании, словно пучки ароматной травы. Эти, мысли, обрывки снов, воспоминания и образы, переложенные на бумагу, помогали ему вновь обрести себя. Вернуть, почти утерянный, смысл собственного существования.
Когда ему надоедало думать, он доставал этюдник и писал по памяти азиатские пейзажи, согревавшие его среди российской зимы своими горячими красками.
Именно здесь, сидя напротив появившейся вскоре коллекции картин, он почувствовал, как к нему снова вернулось ощущение счастья. Теперь он твердо  знал, что придет весна, а за нею лето и состоится выставка… Возможно будет написана повесть, или роман…
И, как знать, может быть, он займет, наконец, достойное место в обществе, осуществив давнюю мечту своих родителей?
Далось же им это- место в обществе!

Настойчивый,  неостановимый запах,  вдруг подкравшейся весны, вместе с первым дождем, застал его врасплох. Он с трудом распахнул окно и, вдыхая свежий воздух, влажным облаком вкатившийся внутрь, слушал бравурные марши дождевых струй, яростно барабанящих по шиферной крыше. Было ли ему хорошо тогда? Да, пожалуй, было!

   - Так, что же такое счастье? – рассеяно, думал он, гораздо позднее, когда сидя  на веранде  летнего кафе у самого моря, пытался хотя бы мысленно вернуть то, утраченное ныне, ощущение безмятежности и покоя.
    -То, что происходит с тобой и сейчас…  Вокруг тебя… Во всем есть частичка  твоей вины, парень!- эта мысль постоянным рефреном преследовала его в последнее время.

   - Тебе кое-чего не хватало там! –заявила ему, сидящая напротив, подруга, когда он пытался рассказать ей о той весне.  

  - Трава росла на глазах, шевелясь и расправляя полные хмельного сока стебли.
Эликсир жизни струился в стволах берез, звеня, словно бесчисленные, едва различимые ручейки, наполняющие реку… - Это шевеление, этот шорох, вновь зарождающейся жизни, переполнял меня - между тем продолжал вспоминать он.

    - Тебе нужна была женщина там!- мечтательно прикрыв глаза, произнесла девушка, смешно надувая пухлые, симпатичные  губки.
    -Наверняка, она имела в виду себя!

Он задумался на секунду - новая волна воспоминаний поднялась из глубин сознания.
Но, он не стал озвучивать их.
-Пусть думает, что только она и могла украсить его жизнь в тот момент.
Какая разница?

       - Да, пожалуй, ты права! Посмотри, какая волна пришла – произнес он, и посмотрел в сторону, где неожиданно  поднявшийся ветер, вспенил, заснувшее  было, море.
Юные нимфетки, выныривая из воды, заигрывали с суровыми фаллосами волнорезов. Это была очень опасная игра при таком ветре. Но, и такая увлекательная – одновременно!

                                              -------------------------------------------

           Путешествие... Это забавное путешествие в забавную страну - Икстлан.  Сказка ложь, а  в ней намек...   Разумеется, сказка, хотя поначалу все воспринимается серьезно, и ты невольно косишься за свое левое плечо -  в бархатистую темень, где притаилась твоя вечно ждущая Смерть...  По- иному слушаешь невинное щебетание птиц и крик ворона пролетающего у тебя над головой...
Но потом становится смешно -  Господи, да ведь это выдумки озорного сказочника, морочащего голову серьезным и занятым людям!
Но почему, же тогда мысль упорно возвращается к твоему - по закону персонификации - недавнему собеседнику Дону Хуану?  Ты, вдруг, начинаешь явственно ощущать перемену в себе.  Как-будто, это ты побывал в знойной и суровой пустыне Катапутека, и это ты учился у мудрого Мага искусству - «неделания» и «останавливания жизни»,  а еще незамысловатому, но такому необходимому кодексу:  мужчины- охотника  и мужчины- воина?

И ты начинаешь понимать, вдруг, - что не так все это и просто

Мы живем в мире, где нам не приходится, немедленно отвечать за свои поступки, и мы не платим ценой всей жизни за неверно сделанный шаг.

Кодекс Дона Хуана основан на иных подходах.

Легко посмеяться над сказочками в девятнадцать или в двадцать пять…
Но если тебе уже сорок и ты начинаешь платить по счетам?  Тогда все эти легенды о Духах Ветров,  Линиях Силы…и  Личном Месте, воспринимаются в несколько ином ракурсе.
Ты вспоминаешь, сколько сил и энергии потратил в этой жизни на пустое: на ненужную суетную ложь, охоту за удовольствиями - в противоположность  Настоящей Охоте,- и понимаешь - что все в твоем мире могло быть иначе.

Мы потеряли Бога, мы потеряли традиции, и бредем по миру словно слепцы, не привязанные - ни к собственному месту, ни к собственным мыслям.
Поневоле задумаешься - а может быть и в самом деле нужно привнести в эту жизнь элементы Неделания и поиска Силы, как альтернативу Великому Стяжательству и Суете?

К сожалению,  мы живем по другому -  вечно суетимся  и лжем…  Мы забываем о Смерти по левую руку от нас. И мы вовсе не думаем о Силе  вокруг нас и в нас самих...

                      
                    
                                                 -------------------------------

[size=2]
«Есть люди в которых живет Бог… Есть люди в которых живет Дьявол… А есть люди в которых живут только глисты…» /Ф. Раневская/[/size]      

Мимо плывут облака и идут люди. Мимо бредут кошки, и собаки перебежками метят свои следы…
А я, сижу, никого не трогая, и, практически, починяю примусы, как всем известный персонаж, всем  известного произведения.
Но, починять примусы нынче стало, немодно и все норовят зацепить меня… - За живое.
А я сижу - никого не трогаю. Но, мне скоро надоест сидеть - просто так.
Они достали меня!
Они, чуть ли не плюют в мою сторону! Что я им сделал? Сижу никого не трогаю! Примусы починяю…  
Вот, опять летит пустая бутылка, а вдогонку плевок.  - Что я им сделал?  Разве им мешает погода, которую я придумал для них? И  это море…  И лето!
Ну, вот опять! Очередная бутылка и плевок. Все - хватит!

- Не желаете ясного солнца получите свой дождь. А, я буду пить вино, подаренное мне самим Дионисием!
Он был совсем мальчишкой, но уже знал толк в напитках! Именно  поэтому, я  назначил
его  Богом - богом по вину. Кстати, ведь -  неплохая была идея - чтобы каждый заведовал своим департаментом. Кто-то сидит на искусстве. Кто-то -  правит войной… ну, а я управляю всеми ими. А, что сейчас?
-Бог - один! Бог - един! Вот и попробуй управиться со  всем этим хозяйством! Разве позволил бы Дионисий  столь большое количество контрафакта?  - Это вряд ли…   Да, и с войнами, какой- то затык происходит!
-А  молодежь?
- Что с ней стало?!  Кого, кстати, я поставил -  на молодежь?- Теперь уже и не вспомнить!

Девушка, в обнимку с парнем шли по променаду – вдоль моря. Они поравнялись со стариком, мирно коротавшим  время в обнимку с бутылкой.
- Смотри – какой  урод! - воскликнул парень. Смяв упаковку от съеденного печения,  он метнул комок в неопрятное существо,  распивающее портвейн на останках бывшего дерева.  Отскочив, ото  лба, бумага, полетела под ноги прохожим.
Всеобщее веселье прокатилось над толпой. Это было забавное зрелище!
-Что за чудо- этот бомж, сидящий на пеньке, и льющий слезы. Было бы от чего горевать!

-Эх, люди, люди! Когда же вы, наконец, станете взрослыми, ухмыльнулся в запущенную бороду старик. Ладно, держите свой дождь!
Не успели  парень с девушкой отойти от старца, как ливень сплошной стеной обрушился на берег и,  соединившись с ветром, начал кружить вокруг, разгоняя отдыхающих. В панике народ заметался, спасаясь от стихии. И только одно место не трогал дождь - скромный пенек  под  раскидистым кустом бузины, где неопрятный старик распивал напиток богов. Вокруг него шевелилась трава, и дождевые черви исполняли канкан, и влага, управляемая ветром, образовала естественный шатер, не проливая ни капли на землю. А он ухмылялся в свои прокуренные усы, и шептал, в который уже раз, сакраментальную фразу  - Да, тяжело быть Богом!  

                         -----------------------------

«…Нам дан Завет – единение, мужество, подвиг; этими огненными качествами строится новый мир и зарабатывается ПРАВО НА ВХОД В ТВЕРДЫНЮ ВЕЛИКОГО ЗНАНИЯ.»

                                                                                                                                             / Е. И. Рерих /

              …Обеды, ужины и завтраки происходили за массивным круглым столом,
накрытым скатертью с летящими  по белому полю акварельными китайскими цаплями.
Стол был обильно уставлен разнообразной едой / за этим следила бабушка/.
А сама трапеза подчинялась строгому ритуалу/ за этим следил дед/

Ножи, вилки, салфетки... Прочий антураж.
Нельзя было выйти из-за стола,  пока все не закончат. Иногда доходило до абсурда.
Некоторые предметы  сервировки приплыли в это время из далекого прошлого.
Наверное,  вместе с предками по линии деда.
Андрей смутно помнил что-то про Великую  Французскую революцию:
Эльзас- Лотарингия, Польша, Россия, Средняя Азия и далее пунктиром.
Бабушка была из семейства попроще, но необычайно энергична, расторопна и домовита.
В ней, видимо, воплотился тот тип людей, которые пытались сделать последний
нечеловеческий рывок, чтобы вытащить, наконец, из болота эту тонущую страну.
Она словно нож в масло вошла в новейшее время: НЭП, Великая Отечественная война,
60-е, эпоха битлов и тертых джинсов. /даже в этом она кое-что понимала/

Все ей было нипочем. Но перестройку - не приняла, хотя по своему обыкновению, довольно легко отнеслась к потере всех своих капиталов и нажитого непосильным трудом имущества.
Пыталась бодриться, демонстрируя энтузиазм. Но в итоге надорвалась и ушла в мир иной никого, впрочем, не обвиняя - легко и просто, как и все что делала в этой жизни.
Кстати, она почти никогда не отдыхала. В нашем понимании этого слова.
На своей маленькой двухкомфорочной плите, бабушка  умудрялась ежедневно готовить
что- то новое, свежее и необычайно вкусное. С левой стороны плиты, как это запомнилось ему, находился балон с газом.
На веселом красном боку красовалась каноническая надпись: ПРОПАН-ОГНЕОПАСНО!
С тех самых пор красный цвет ассоциировался у него с опасностью и весельем одновременно.
Он не очень любил  идею коммунизма, вбиваемую, в его голову, практически, с самого детства.
Тем не менее, по странному стечению обстоятельств, этот цвет с многочисленными оттенками, вошел в его живопись, практически навсегда.
Впрочем, как и переливы тонов от жемчужно- розового - до фиолетового, а еще бирюзовый с изумрудно- зеленым и  золотисто-песчанный – все цвета пост-модерна...
Это были краски  детства и оттенки того самого озера, на берегу которого оно проходило.
Они называли его Соленкой. И это самое место стало отправной точкой наших с ним отношений.

               Там я увидел его впервые…
Был довольно сложный период в моей жизни. Я только что встретил
свой очередной тысяча какой-то год. Это было не самое худшее тысячелетие. Недавно произошла презентация моего художественного проекта. Присутствовал МАРШАЛ, - посланник от самого ЛОГОСА, непрестанно медитирующего в пространстве ОНО.
Созданная мной, - недавно - галактика была признана одной из лучших. Она мерцала и расширялась в заданных параметрах, радуя глаз и,  являясь, пожалуй, лучшей инсталляцией - за всю мою художественную практику.
И вот я решил расслабиться. Я решил наградить себя маленьким путешествием в далекое прошлое.
Ну, вы, наверняка, знаете, как это бывает... Ты упаковываешь себя в прозрачный кокон и нажимаешь нужную кнопку.

Конечно, можно все просчитать заранее или заказать определенный сервис. Но я люблю рисковать...
И, поверьте -  риск этот довольно часто оправдывает себя.

Наконец, после некоторых неудобств путешествия, я открыл глаза и  увидел замечательные переливы света, сразу ощутив букет очаровательных эмоций.
Я еще не мог управлять этим новым телом, но находиться в нем уже было довольно приятно.
Забегая в будущее, скажу, что со временем мне понравилось отдыхать здесь - на этой голубой планете.

Мне понравилось жить в этом ловком и ладном - мускулистом теле, периодически проживая пусть примитивную, но такую яркую, наполненную эмоциями жизнь.
Это тело любили женщины и оно любило... Словом мне было комфортно в нем.
Незаметно для себя я немного улучшил окружающую жизнь, и тело своего попутчика, а вернее его эмоциональную составляющую, хотя это не совсем соответствует кодексу поведения СТРАННИКА.

        Да я -СТРАННИК, пользующийся чужими телами. Но не самый худший нужно сказать - я стараюсь не мусорить и ... я стараюсь улучшать - то место, где обитает выбранное мною тело. Насколько мне это позволено, разумеется.
Ведь никто еще не отменил закон Ботта-Кобейна - не правда ли?
Вот именно. Добро и Зло должны находиться в определенных пропорциях.
Хотя по этому поводу могут быть разночтения.
Но, пожалуй,  это не самое главное.
Главное то, во что превратилось это мое - на  первый взгляд - невинное приключение.

            Все это мелькание цвета, бульканье с периодическим выпусканием пузырей-
весь этот взрыв эмоций необычайно веселил меня.
Представьте себе ситуацию, когда после долгого периода сосредоточенного
труда,  вы выпиваете, бокал шампанского и оно, вдруг, ударяет вам в голову.
За всеми переживаниями, я и не понял, что мой протеже элементарно тонет.
Тело мальчика то погружалось в зеленую пучину, то всплывало к небесам, готовое
взлететь в бесконечное пространство, присоединившись к многочисленному сонму
чистых душой ангелов.
Меня, признаюсь, до слез растрогали его невинные мысли. В нем не было животного страха, а лишь светлое чувство покорности и легкой грусти о краткости бытия.
Когда на периферии сознания мелькнула мысль/ сожаление/ о матери  и близких,
я не выдержал и совершил свое первое нарушение кодекса СТРАННИКА - о чем, впрочем, ничуть не жалею.
Я вытянул его на отмель и, как мог, привел в чувство.
Впрочем, молодой бодрый организм, думаю, справился без моей помощи.
Я тогда, признаюсь, слегка испугался и потому очень быстро покинул этот забавный санаторий, напичканный эмоциями и буйством непривычных мне красок. Намереваясь, впрочем, скоро вернуться.

Попав на отмель Андрей, растянулся на мокром песке и лежал без сил, пока друзья не
подхватили его за руки и окончательно не вытащили на берег…                      
                       ------------------------------

…В интересные игры играл этот мальчик - из хлама собранного по всем углам большого дома,  который построил его,  вернувшийся с Великой Войны,  немного странный дед, носивший французскую фамилию, доставшуюся ему от предков,  он создавал города и,  населив их пластилиновыми людьми,  правил своим народцем справедливо и мудро.  Он никого не расстреливал  и не казнил -  в этом не было нужды.  Его народ,  был мягок и податлив и - самое главное -  он был добр. Закончив, свои дневные дела,  он разбредался к ночи по коробкам и ящикам до следующего дня.  А порой,  неделями отдыхал в душном небытии,  пока Обожаемый Правитель, вновь не извлекал его на свет божий,  чтобы продолжить управление сказочной страной,  созданной, однажды, его воображением.
Шли годы -  мальчик рос,  крепчал,  набираясь ума и сил для грядущей большой и интересной жизни.  Он был уверен,  что проживет замечательную жизнь -  такую, которой,  жили его любимые герои:  охотники и путешественники со страниц книг,  написанных Майн Ридом,  Жуль Верном  и Гербертом Уэльсом, ну и, конечно:  Фенимором Купером и Джеком Лондоном …
А между тем,  за окнами протекала совсем другая жизнь -  он почти ничего не знал о ней Эта жизнь долетала до него с обрывками разговоров,  которые вели взрослые,  попивая доброе красное вино-  каждую осень его готовила бабушка из винограда растущего по краям большого,  красивого сада.
Впоследствии,  он попробует это вино,  и оно придется ему по вкусу.  Позднее, он выпьет много вина и более крепких  горячих и злых напитков.  И женщин он будет любить горячих и злых, добрых и глупых -  всяких.  Но,  все это будет потом -  когда он, однажды, со всего размаха,  как неоперившийся еще птенец,  влетит во взрослую настоящую, а не выдуманную пластилиновую жизнь.  Она подхватит его и понесет,  как палый лист, подбрасывая и кружа,  пока не швырнет в грязь,  а затем омоет дождем,  и он тускло заблестит на солнце -  словно неоправленный еще бриллиант,  а потом вновь покроется грязью.  Но, все это потом- потом…

                    --------------------------------------                  

…Когда, однажды, подыхая на занесенной снегом подмосковной даче - от тоски и уныния, он, закрыв глаза, увидел свое холодеющее тело со свернутой набок башкой  и вывалившимся синим языком - подвешенное к стропилам у самой крыши и видение не показалось ему таким уже неправдоподобным,  эти картинки из детства, вдруг, всплывшие в памяти, удержали его на краю жизни.  Да, этот период, несмотря на обычные детские горести и невзгоды, был, пожалуй, самым светлым в его жизни.             Бабушка была большая хлопотунья и добрюшка,  как сказала бы ты, ставшая впоследствии его самой любимой женщиной и заслонившая от него все: и бабушку и вообще весь белый свет,  и даже самого себя.  Вот когда он действительно почувствовал себя на краю жизни, когда ты сказала ему - Нет!
Этот - маленький гений, как ты, однажды, насмешливо назвала его, - так и остался мальчишкой - до самого своего конца. Неисправимый романтик и фантазер он измучил тебя.
Ты любила,  но ты не могла жить под его испепеляющим все вокруг Солнцем...
На  Солнце хорошо любоваться издалека, но нельзя - жить на Солнце.
Однажды,  поняв это,  ты окончательно покинула его.
Ты захотела жить в тени и любоваться Светилом -  иногда греться в его лучах,  протягивая к нему руку, и даря внимание.  И еще ты хотела… Впрочем, проще сказать - чего ты не хотела. Ты не хотела зависеть ни от кого, и еще - ты не хотела лгать. Ты, просто, не любила это занятие.
В этом смысле, ситуация с Андреем мучила тебя. Тебе казалось, что ты в чем- то предала его.  А, ты была честна.  Честна - до безобразия, до безумия до…
                      ------------------------------

            …Мальчик был большим поганцем - временами. Он подглядывал за моющейся в летней купальне бабушкой. Это было его первым знакомством с женским телом.  Девочки в детском саду с их зародышевыми телами в счет не шли.  Мальчик торопился, спешил познать этот мир.  Как и мальчики всей земли, наверное.
Бабушка, впрочем, только номинально была бабушкой - ей всего-то было сорок пять - не более.  Даже дедушка,  который был на десять лет старше,  считался еще - мужчиной в соку.
Иногда, он крался ночью в спальную бабушки, мимо комнаты Мальчика, а когда возвращался, то в темноте душной ночи,  он видел его нетронутый загаром белый зад. Мальчик,  кажется, что-то думал по этому поводу,  но воспоминания стерло неумолимое время.  Помнились только -  какие-то мутные волны, колыхавшиеся в животе и внезапные спазмы, берущие за горло.
Он долго лежал на спине, глядя в потолок, пока тот не опускался на него, обволакивая, словно пушистое облако и не уносил в край - за чертой которого угасало его детское сознание. И тогда он видел сны.  Эти сны приходил к нему довольно часто - даже тогда, когда он уже вырос и стал взрослым мужчиной.

                 ---------------------------------------------

      …Вернувшись, домой, я долго отлеживался на одной из принадлежащих мне планет.
Вживаясь в фольклор покинутого недавно мира - я называл ее дачей.
Дачка моя была тесновата - всего пару десятков тысяч километров в диаметре, и окутана ртутными испарениями, но зато в полной собственности - ипотека  выплачена еще моим отцом, почившим в бозе, несколько  тысяч лет тому назад.
Я так увлекся своими недавними переживаниями – вновь почувствовать себя сгустком локальной материи было для меня приятным событием - что слегка потерял счет времени. Вернувшись назад, обнаружил уже безжизненную планету, и пришлось срочно отматывать время назад.

Сидя в своем уютном коконе, я с любопытством наблюдал в иллюминаторы время, текущее в обратном направлении и поражался тому, как стремительно меняются декорации,  нарисованные техническим прогрессом и -  как совершенно не меняются при этом разумные существа, населяющие эту планету.
Они лишь слегка камуфлируют собственное обличье, в связи с меняющимися обстоятельствами.
Видимо, все это и приводит к неминуемой гибели. Приходится постоянно чинить их прохудившийся мир, словно ржавую посудину, попавшую в шторм.  Тут явно наблюдается некоторый сбой заданных алгоритмов...
Помнится,  в одной из командировок я гостил в первобытном обществе и поразился - насколько интенсивной духовной жизнью живут пращуры людей. Все племя было охвачено коллективным творчеством. Они занимались монументальной живописью на поверхности отвесных скал!  Каждый в совершенстве владел особым языком символов, несущих магическую информацию и, таящую в себе подлинные синкретические смыслы. Это была настоящая  мистерия!  Охота и даже секс были для них вещью второстепенной.

Искусство – вот что, пожалуй, может спасти Человечество. Но, к сожалению, с развитием орудий производства, люди теряют навыки коллективного творчества и вновь подвергаются соблазнам потребления,  разрушающим духовность…  Я неоднократно докладывал этот тезис на  Большом Совете, но -  воз и ныне там. Жернова бюрократической машины – везде крутятся по своим особенным законам.
                                  

                      ----------------------------------

             …Представьте себе это сомнительное удовольствие висеть в межгалактическом пространстве тысячи  лет, пропуская через себя миллиарды терабайт информации, понимая,  что это твоя работа- рутина, которую ты сам выбрал, и которой долго обучался, прежде чем стать - Сущностью - мастером своего дела, признанным в некоторых узких кругах...
И вот ты стал настоящим художником, и ты заслужил творческую командировку в человеческое тело.

Завидная участь для немногих избранных.
Это восхитительное приключение - уверяю вас.. . Перейти из газообразного и бесконечно текучего -  в состояние активной жизни, когда каждый твой импульс,  мгновенно превращается в физическое действие. И не нужно ждать результата бесконечное количество лет. Как это было с моей последней пассией.
Ведь для этого не требуется больших усилий... Легкое движение курсора в руках одного из Маршалов, меняет масштаб, и целая Вселенная вместе с очередным командированным проваливается в гипофиз простого хоммо-сапинс.

Это примерно, то же самое, как при помощи оптики, заглянуть из космоса в окно
деревенской бани. Не пробовали? Это очень забавно!

Бог создал Человека по образу и подобию своему - эту нехитрую мысль донес до человечества один из первых Странников, выполнивший, пожалуй, самую тяжелую  работу, названную впоследствии Миссией.
Ему даже пришлось пожертвовать собой, чтобы слегка расчистить поляну для следующих за ним энтузиастов, вроде меня.
Ну, не собой, разумеется, он жертвовал, а тем телом,  в которое его внедрили/ или он сам
внедрился?/. История умалчивает, ибо есть подозрение, что все случилось почти случайно.
Как некое художественное озарение. Но получилось неплохо. И его опыт стал в некотором роде каноническим.
Перфоманс занесли в аналлы Истории и поместили авторскую копию/оригинал при этом жил и развивался/ в специально учрежденном под такие проекты  музее. Музее- параллельных миров.
За особые заслуги его даже назначили Маршаллом созданного им мира.
Люди называют его Богом, поклоняются и рисуют его лик в виде бородатого мужчины,
преклонных лет.
Это, конечно, предмет для иронии остальных Маршаллов. Впрочем, и им тоже порой достается от обитателей созданных инсталляций.
И если внутреннее содержание обитателя планеты, формирует его создатель, то самого автора, как жест своеобразной благодарности, впоследствии рисуют по образу и подобию  тех существ из животного / растительного или микро/ мира, в которых удалось вживить довольно капризный и прихотливый микроб разума.
Фантазия благодарных неофитов не знает предела.
Из-за разночтений в канонах, объявляются войны и гибнут целые цивилизации. Смешно!
Видели бы вы весь этот паноптикум  разнообразных Богов, ничего общего не имеющий с
той газообразной плазмой, которой мы все – по- сути- являемся.
Не имея тел, впрочем, обладаем теми же чувствами и мыслями, что и самые обычные люди.
Возможно, что когда-то мы и были ими, а теперь весь свой долгий век работаем для того,
чтобы вернуться к исходной точке.

Вы не поверите, но это единственная достойная цель - Замкнуть свой круг!
Не каждый доживает до счастливого финала. И не каждому выпадает такая честь.
Мне повезло,  и я вернулся в этот прекрасный мир, из которого маленькой икринкой, выкатился  кто-то из моих далеких предков. А я вернулся!

                   -------------------------------------------
    

                 Эти путешествия в «воображаемое», с некоторых пор стали пугать его самого. Стоило прикрыть глаза и немного сосредоточиться, как чужие миры события и люди входили в него с мельчайшими подробностями. Он мог переместиться на улицы древней Бухары, или оказаться, вдруг, на борту загадочного межконтинентального корабля, бороздящего Вселенную. Когда все это началось? Наверное, еще в далеком детстве, когда слепленные из пластилина человечки, вдруг оживали и начинали жить самостоятельной жизнью. Окружавший его мир напоминал декорации в виде ширм, которые убирались с приближением ночи, чтобы утром вновь окружить его со всех сторон, сияя великолепием свежих красок.
Прошли, как говорится, годы,  он вырос и построил жилище на берегу моря …Вот на мансарде этого дома в окружении, написанных  холстов и книг, к нему и стали являться сны, больше похожие на стремительные перемещения во времени и пространстве, где он переживал чужие судьбы и обстоятельства, как свои. Это уже позже появятся нанотехнологии, и люди начнут строить, так называемые, нанодома, вмещающие в себя  - пять или шесть измерений - вместо привычных трех, когда войдя в одну из комнат, вы попадаете в другое пространство…  Да и сами люди поменяются со временем. Это будут уже совсем другие люди – «наносапиенс», как их принято теперь называть. Похоже, он просто стал первопроходцем в этом, ставшем впоследствии привычным явлении. Но тогда все еще только начиналось.
Итак, однажды, он решил разобраться с той старухой, что жила через улицу и выдавала себя за дочь царского генерала - княжну Лепешинскую. Люди, населяющие этот маленький азиатский  город, смеялись над ней, хотя и побаивались втайне - считая колдуньей. Как бы то ни было, но коллекция траченных молью кринолинов и бархатных шляпок, а так же неимоверно заношенные, хотя и со следами былого изящества, туфли и кожаные ботики, наводили на определенные размышления. Говорили, что она появилась, однажды, в Н-ске, спрыгнув с подножки обшарпанного поезда, внезапно материализовавшегося на узкоколейке возле заброшенных угольных складов. Поезд, на боку которого красовались три шестерки рядом с полу-стертой надписью на латинице - « Рим- Палермо», звякнул на прощание треснувшим голосом невидимого колокола и растворился во внезапно образовавшемся  тумане. Подхватив пару объемистых саквояжей из турецкой кожи, старуха уверенными шагами двинулась в сторону ближайшего глиняного строения, окруженного лохматыми шапками вековых чинар, где гостеприимная семья узбеков  охотно предоставила ей кров в обмен на пару золотых червонцев еще царской чеканки. Тут она и поселилась на долгие годы.

             С ней была дружна его бабушка. Во всяком случае, им было о чем  побеседовать, у пересечения двух кривых улочек, ведущих к базару, наполненному говором пестрой толпы и терпкими ароматами щедрых даров Средней Азии. Ему всегда хотелось поймать ускользающий смысл  их разговоров - казалось, что они общаются на каком-то другом языке, зашифрованном от посторонних междометиями и интонациями, искажающими обычные словосочетания.
И вот сегодня - спустя годы - он захотел, наконец, разобраться с этим вопросом. Он решил погрузиться в загадочную жизнь, таинственной старухи, чтобы узнать, - что же в ее истории было на самом деле?

        Это летнее утро в Риме для Натали Лепешинской выдалось довольно хлопотным и суетливым. Тетушка Амалия Петровна, проживавшая здесь с некоторых пор, еще загодя приобрела для дорогой гостьи обратный  билет на поезд, отбывающий в необычный маршрут по вновь устроенному тоннелю через горный массив Альп. Поезд Рим-Палермо должен был отправиться с минуты на минуту и Натали, сопровождаемая тетушкой, а так же - одной из ее горничных, помогавшей с переноской вещей, - слегка нервничала. Теребя сумочку, она оглядывала представительную публику вокруг: почетных  горожан, и толстосумов с нарядными женами и детьми, пожелавших раскошелиться на дорогие билеты в эту первую поездку. Кроме всего прочего, ее слегка беспокоили три сияющие никелем новенькие девятки, небрежно привинченные кем-то к черному боку  паровоза - они как будто ухмылялись над окружающими, играя небрежными зайчиками, подаренными им  солнцем – лишь недавно выглянувшим из-за туч. Казалось, эти лучи специально ослепляли ее, вызывая раздражение слезных желез. Или слезы набегали от предстоящей разлуки с любимой тетушкой?
Пассажиры уже устали ждать сигнал -  занять свои места. Произносились бесчисленные речи в честь Вечного Города и в честь его жителей и в честь акционеров Железнодорожной Компании, рискнувших своими капиталами ради благого дела, и в честь, конечно, -  Всевышнего и пр. и пр. Латинскому красноречию не было видно ни конца и ни края! Наконец, запасы шампанского кончились, а вместе с ним красноречие, и шелковая лента была благополучно разрезана. Брякнул станционный колокол, пассажирам было предложено - занять свои места. Натали, поцеловала тетушку, и ласково потрепав за плечо румяную горничную, поспешила в отведенную ей плацкарту.

               Так вот - как оно все было! Значит, не врала старуха. Но, как же хороша она была в молодости! Просто чудо, как хороша! Теперь понятно-  отчего на паровозе, появившемся в Н-ске в 47 году была эта латинская надпись. А три шестерки, оказывается просто – перевернувшиеся  в пути девятки! Ведь, кто знает - в каких переделках пришлось побывать злополучному поезду? Возможно, это обстоятельство и определило его переход в иное / инфернальное?/ пространство.
Да, но как случился разрыв почти в 40 лет? И в каких неведомых мирах витал этот странный поезд?
Воображение вновь унесло его в тот далекий 1914 год на перрон римского вокзала. Он даже, с удивлением, обнаружил себя бедным студентом, свободно говорящим на итальянском - да он собственно и был итальянцем!
В его голове бурлила гремучая смесь из восторгов, холодных наблюдений  и скучной мысли о последней монете, болтающейся в кармане куртки - ее он приготовил, чтобы отдать хозяйке своего жилища, за скромный кров на чердаке дома, смотрящего окнами на площадь Сан- Марко. Только великолепное зрелище, которое открывалось ему, каждое утро, сквозь амбразуру собственного убогого существования, и примиряло с тяготами жизни.
Все бы ничего, но, ощупывая эту ускользающую из пальцев серебряную лиру, он боролся с искушением купить букетик цветов для прекрасной русской, что усаживалась в ближайший от него, вагон. Поднимаясь на подножку, она зацепилась каблучком за перекладину ступени, и чуть было, не упала. Опрометью он бросился к девушке, чтобы помочь ей.

    - Грация, сеньоре! - сказала она, и с благодарностью пожала ему руку. Для него - горячего итальянского парня- вопрос с той минуты был решен окончательно! Конечно, он тотчас же подарит букет этой – неземной красоты иностранке. А вечером будет пить красное вино в ее честь, с грустью слушая, под  переборы гитары,  хриплые куплеты заезжего менестреля - в ближайшей от  дома таверне.
    - И - черт с ней, - со старухой хозяйкой и ее скаредностью – Подождет, убогая! Стремительно метнувшись на привокзальную площадь, он едва успел передать девушке цветы. Та одарила его в ответ пронзительным взглядом синих глаз и воздушным поцелуем.

Между тем, поезд, увитый цветочными гирляндами, под звуки духового оркестра  и, сопровождаемый восторженными криками толпы, словно нехотя двинулся в путь. Едва последний вагон скрылся в чреве тоннеля, как из его горловины появился странный, молочно-белый туман, имеющий явственный запах болотной серы.
Туман стремительно расползался по окрестностям и вскоре накрыл весь город.
Наутро все газеты Рима писали о странном явлении, но еще больше о пропавшем поезде. Дело в том, что, скрывшись из виду - в начале пути - он бесследно исчез, так и не появившись в противоположном конце тоннеля. Напрасно жандармы с собаками протопали пешком весь путь его следования. Состав, из шести вагонов и паровоза, вместе с пассажирами и бригадой машинистов бесследно исчез в каменном мешке. Не случись, буквально через день, этого нелепого выстрела в Сараево, весть о пропавшем поезде возможно и достигла Рио- де- Жанейро. Но, как назло, пуля, пущенная из револьвера сумасшедшего  анархиста, носящего странное имя - Гаврила Принцип, достигла  цели, убив беднягу - эрцгерцога Фердинанда. Главная новость о начавшейся мировой бойне, тут  же  взбудоражила Человечество, словно снежная лавина, поглотив все остальные слухи и известия.
А пассажиры злополучного поезда Рим- Палермо через какое-то время неожиданно объявились на набережной  Боливара в столице Бразилии. Но было уже не до них - несмотря на единодушные, хоть и совершенно безумные объяснения, все они были помещены в психушку, где еще долгие годы изучались местными светилами психологии, как пример массового коллективного помешательства,  в которое и сами, в конце - концов, уверовали. Ведь разумных объяснений, так же как документов, вещей и самого поезда, тогда найдено не было и все списали на издержки военного времени. Лишь по окончании войны, не без помощи вновь организованного Красного Креста, бедолаги, наконец-то вернулись на родину.

              С недавних пор на заброшенной узкоколейке Феодосия – Балаклава, местные жители стали замечать странного вида мужчину - при шляпе, в чесучовом весьма заношенном, хотя и опрятном костюме. Мужчина, сдвинув шляпу набок, начиная с раннего утра, задумчиво бродил, вдоль, заросших травой ржавых рельс, уложенных пленными итальянцами, еще во времена первой мировой, и производил странные манипуляции с квадратной металлической рамкой. Бдительные граждане, не добившись внятных объяснений от заезжего кудесника, тотчас же стуканули - куда следует. Уже к следующему сеансу непонятной магии, мужчину в костюме, поджидал наряд милиции, приехавший из райцентра. На фоне румяной  зари, между стражами порядка и незнакомцем состоялась короткая, но весьма выразительная - по пластике движений - беседа, больше похожая на театр теней. Все завершилось вручением сложенного вчетверо листка бумаги, которую странный гражданин извлек из недр своего объемистого кожаного портфеля. Развернув и внимательно прочитав ее, милиционеры взяли под козырек, и тот час,  радостно убыли в направлении колхозного правления - пить самогон,  и не спеша балакать за жизнь с председателем, раз вышла такая оказия - никого не нужно уже арестовывать и срочно тащить в кутузку!
Всю эту картинку, с удивлением наблюдал пастух дядя Митя, сховавшийся среди кустов чертополоха, неподалеку от происходящих событий. Увиденное настолько потрясло его, что, плюнув на колхозных коров, он стремглав бросился в село, чтобы тут же узнать, «что – почем»?
     -Ученый из Москвы, по фамилии Севрюгин - живет у тети Клавы, и приехал изучать какие-то ненормальные явления!- сообщили ему свежую новость.
     - Паранормальные - важно поправлял односельчан местный грамотей Федор.
«Паранормальное явление» объявилось однажды утром - в виде паровозика с шестью вагонами, неожиданно выплывшего из предрассветного тумана. Деловито пыхтя, он замер на подъеме, и пронзительно свистнув, медленно двинулся дальше.
Наблюдательный пастух, рассказывал потом селянам, как ученый из Москвы, сильно торопясь и спотыкаясь, все же успел запрыгнуть на подножку одного из вагонов, после чего поезд исчез, в образовавшемся невесть откуда золотисто-сером облаке.
    - Ну, ты даешь, Митяй! – смеялись недоверчивые односельчане и крутили пальцами у виска или выразительно щелкали по горлу.
Как бы то ни было, но ученого Севрюгина больше не видели: не в районе села, не в Москве, и вообще не видели – нигде и никогда!
Странный паровозик с вагонами  появлялся неоднократно,  в разных местах планеты и везде это сопровождалось исчезновением людей, золотистым туманом и запахом серы, еще долгое время  висящем в воздухе.

Он медленно, словно из роскошного сна выплывал из этой истории, все еще, явственно чувствуя  плечами тяжесть студенческой куртки - грубого сукна - и ароматы Рима … Перед глазами стояло нежное личико русской княжны, а рука помнила  холодок серебряной лиры в кармане. Может быть, это и был сон? Но, пожалуй, его видения стали – в последнее время - слишком материальны, чтобы быть просто снами. Потом, многое из них сбывается - вот в чем вся штука! Словом, все - не так просто

                 ----------------------------------------------------

         … Дошло до того, что  Андрей  стал бояться входить в эту комнату на мансарде, хотя здесь  открывался прекрасный вид на море. В особенности ясными летними вечерами, когда был виден закат и солнце, превращаясь в огромный неправильной формы овал, плавилось и уплывало по воде в виде малиновой ряби, пока не проваливалось куда-то за горизонт в западной части небосвода.
Здесь постоянно слышались шорохи и скрипы, кто-то кряхтел и постанывал, а бывало,  упирался пронзительным взглядом  из темного угла, так, что ломило затылок, будто некое загадочное – «оно» - пыталось сообщить - столь  важное, что и сказать то нельзя простыми словами.
И хотя, на поверку, оказывалось, что все чудеса- проделки ветра при  помощи обломанной ветки или куска жести, гудящего на ветру, а взгляды из темноты - плод расстроенного воображения - не более, но было, все-таки, тревожно, сумеречно и постоянно клонило в сон.
Побывав в этой комнате, он уже не хотел ни думать, ни работать – он уже ничего не хотел, а только перебирать мысли и воспоминания, словно бесконечный пасьянс – лишь бы -   не заниматься настоящим делом.
А, ведь казалось, что, построив эту мансарду, он, наконец- то возьмется за главное в своей жизни. То главное -  ради чего обрубались связи и привязанности, и вводились ограничения по части амуров и новых знакомств. Ради чего накапливал и складывал на чердаках памяти обрывки знаний и представлений о чем-то огромном и недоступном пока собственному, не до конца еще оформленному сознанию.  Казалось, что вот здесь возле этого окна с видом на море и придет к нему, наконец, Истина. Или хотя бы подобие ее. И он приблизится, к  сверкающей среди множества мирозданий Вершине, сияющей отраженным светом Абсолютного Знания, льющегося из Неведомой Бесконечности... Чего-то в этом роде, смутно ожидал, он,  наверное.
Но вместо этого  из зыбкого тумана предчувствий и тревог,  выплыли  однажды строчки:
      
            -На желтое - в лиловом,  тень легла, пересекая свет…

Перед глазами раскинулось  огромное пространство струящегося света, мерцающего в лилово-желтых полутонах градиентного, фотошоповского моря.
Бархатистая  ультрамариновая тень, словно выползающая из ночи клякса, накрыла  ровно светящуюся перспективу дня.

Инь и ян  мироздания боролось с собой, лишь имитируя невольное продвижение вперед.

Тень пульсируя, будто натруженная вена, тянулась слева - направо звенящей струной, обозначившей, некий, условный горизонт...
А затем резко взмывала вверх, увлекая и его вслед за собой.

Струна вибрировала, и гудела, издавая невероятной высоты звук, похожий на писк комара, влетевшего в самое ухо или звон разбитого стекла.
Можно было, конечно, вооружившись свернутой в трубку газетой, поискать комара…    

Но было лениво заниматься ерундой.
Опять начались знакомые шорохи и скрипы. Может быть ветер?
А может снова – «оно»?
Тихо крадется к нему на цыпочках, откуда-то сзади, пытаясь застать врасплох и взять в нежный полон, расслабив,  приучив к лени и чревоугодию.
Растопить в ласках мысль, лишить воли. Привязать к себе… К домашним тапочкам и халату с кальсонами.  Словно женщина - ей богу!  Наивная любящая женщина. Или ненавидящая? Что порой одно и тоже! Перетекающий в собственную противоположность знак Инь - Ян!

Андрей поспешил ретироваться из странной комнаты.
Честно говоря, он не ожидал от себя подобных рефлексий. Всегда гордился ясным умом и наличием – хоть  какой-то логики. Даже к процессу выпивания,  относился достаточно, системно. Отпускал изредка душу в обнимку с пьяненьким телом, погулять на все четыре стороны, но зорко следил, при этом, чтобы не набедокурили и не более чем - на два-три дня. А потом вновь – домой - на Родину!
И - по завершении,  отпоив гуляк  крепким чаем, сажал работать. Надо сказать, что подобные отлучки тоже шли в дело. Работалось после этого особенно вдохновенно. Рождались какие-то свежие образы, перекладываемые в слова или в краски, если приходила охота заняться живописью.

- На желтое - в лиловом тень легла - пересекая свет….
-  На желтое - в лиловом…

Он, вдруг, вспомнил сон, который пришел к нему незадолго до этого противного комариного писка. Странный сон.

Стремительно неслись к горизонту степные кони, поднимая терпкую пыль, пахнущую ковылем и полынью…
Похоже, существа, заманившие сюда, хорошо знали его биографию.

И снова стихи. Они звучали как-то протяжно и монотонно, словно гул колокола, доносившийся издалека. Он никогда раньше не писал таких стихов.

- На желтое - в лиловом тень легла, пересекая свет,
Раскрылись губы и мельканье лет, вдруг, проступило на твоем челе
Как пот предсмертный.
В ужасе деревья отпрянули от неба
И луна-воровка, украдкой  заглянув в стекло, сбежала в ночь!

Текст  стихотворения, между тем, продолжал звучать в его голове, пытаясь оформиться в законченное - целое…

Шум времени, перекликаясь с ветром,
Влетел в окно.
Остыл суровый лик
Рук хитрое переплетенье - ослабло, вмиг!

А вдруг?- подумалось, внезапно.
Но - то была лишь сказка перед сном,
Сказанье беглое о том, что быть могло.
Иль было?...  Было?

Да вот так. Именно так.

Андрей  проснулся оттого,  что кто-то вновь  тихо стучал в распахнутое  окно. Открыв глаза, он увидел воробья, зацепившегося лапками за переплет. Встретившись с ним взглядом, птаха испугано пискнула  и  улетела в сторону  моря.
Выглянув, вслед,  он увидел перед собой голубую гладь песка, обрамленную  кармино-красными деревьями и лимонного цвета  море, облизывающее далекий горизонт…
К морю брели ультрамариновые фигурки людей и двигались оранжевые автомобили, рассекая упругое пространство по изумрудно-бирюзовой ленте асфальта...

Словно кто-то всесильный и невидимый  всю ночь пил абсент с Гогеном, или за неимением Гогена, просто, обработал  этот мир в стиле - фотошоп.
А может быть, его подменили за ночь -  и это был уже совсем другой мир?

Он торопливо протер глаза, и море снова сделалось привычно- голубым ,  асфальт серым, а деревья зелеными.

Фотошоп  был отменен  одним движением руки.
Взглянув перед собой, он с удивлением обнаружил листок бумаги - аккуратно заполненный собственным почерком:

На желтое - в лиловом тень легла, пересекая свет,
Раскрылись губы и мельканье лет,
Вдруг, проступило на твоем челе,
Как пот предсмертный

В ужасе деревья отпрянули от неба
И луна- воровка,
Украдкой заглянув в стекло,
Сбежала в ночь...

Шум Времени, перекликаясь с ветром,
Влетел в окно.
Остыл суровый лик
Рук хитрое переплетенье - ослабло, вмиг!

А вдруг?- подумалось, внезапно.
Но - то была лишь сказка перед сном,
Сказанье беглое о том, что быть могло.
Иль было?...  Было?

Но так причудлив в этой сказке мир: настойчиво его безбрежное хотенье,
Капризной алчности неугомонен рык,
И в глубине души страстей кипенье.
И тихий голос Ангела сквозь крик.

Приди ко мне - Покой и Тишина
Душа тоскует об иных пространствах,
А поступь воинов, меж тем, тверда
И звон мечей кромсает ночь. И утро истекает кровью...

Она течет меж губ и падает в ладонь,
Раскрытую  для щедрых подаяний.
Не бойся, милая, я обниму тебя и донесу до моря-
Где ты сойдешь в глубины - к Богу своему-

Расскажешь, может быть, ему-
Как пепел лег на раны...
А крик детей -
Пронзителен и светел!

Не спи, любимая!
Сон разума рождает - Чудищ.
Придет еще рассвет-
Он все расставит по своим местам!

Схватив листок бумаги с записанными на нем словами, Андрей бросился к выходу
из дома. Ему захотелось быстрее прочесть их морю, чтобы сверить звучание с шумом прибегающей к берегу волны. Чтобы слова стали, наконец, стихами!
Каким-то звериным, внутренним чутьем – чутьем поэта -  он понимал, что это необходимо ему! Иначе исчезнет магия!

На скамейке перед домом спала  Анжела. Видимо, это она стучалась сегодня ночью  в его окно! Ее круглое  лицо покрывали ренуаровские тени, а губы были открыты, словно в ожидании нечаянного поцелуя. Рассеяно сунув стихи в карман, он взял девушку  под руки, и повел в дом. Ласковый  летний ветер, залетев в разбитое стекло, тихо шевелил шелковые занавеси, расписанные сюжетами из  Климта – подарок дочери, потерявшейся где-то в складках испорченного времени. Вдалеке едва слышно звучал церковный колокол, и лаяла собака. Привычно и узнаваемо бранились соседи за забором напротив, замолкая  ненадолго - лишь для того, чтобы перекурить и набраться сил.
Начинался новый день…

                                
                 -----------------------------------------------
                

     Немец французского происхождения Эмиль Браунэ оказался в Бухаре по специальному заданию Центрально-Азиатской Концессии, учрежденной двоюродным братом царя - Великим Князем Николаем Константиновичем, с целью строительства хлопкоочистительного завода- первого из задуманных десяти, призванных обеспечить поставки ценного масла в Россию.
Были уже заложены три  корпуса и подведена ветка железной дороги, для доставки оборудования. Так, что дело- с божьей помощью – продвигалось! Через несколько дней, должна была приехать его женушка Анна с сыном Владимиром, для которых был выстроен дом, а назавтра ждали из Ташкента,  самого  Великого князя, назначенного не так давно – Наместником Российского государства в Срединных землях. Он прибывал для обсуждения с эмиром Бухарским назревших политических вопросов - в том числе, участившиеся, в последнее время визиты английских эммисаров. Там, где появлялись англичане, у России всегда возникали проблемы, и русские не желали уже, продолжения подобных историй.
Но прежде, чем встретиться с эмиром, князь предполагал инспекцию на строительство своего детища- завода по изготовлению растительного масла из хлопкового сырья, которое раньше выбрасывалось или сжигалось. Именно он уговорил своего брата Николая - российского царя - вложить немалые деньги в это предприятие, основанное, кстати, на изобретении русского инженера, хоть и немца по происхождению.
По этой причине, на территории строительства, с самого раннего утра наблюдалась лихорадка и усиление нужных и ненужных перемещений. В этой суете никто и не заметил, как в окончании железнодорожного пути остановился поезд, состоящий из паровоза с шестью вагонами.
Впрочем, немногочисленные свидетели его появления утверждали, впоследствии, что паровозик этот, вместе с вагонами, скорее выплыл из некоего туманного уплотнения атмосферы - подобно, проявлению изображения на фотографии в ванночке со специальным раствором.
Некоторое время поезд стоял так, словно в нем не было ни единой живой души, а затем, раздался надтреснутый звон колокола, и на ступеньках одного из вагонов образовалось прелестное существо в виде  белокурой девицы в приталенном дорожном костюме из замши - бежевых тонов. Подхватив багаж, она осторожно спустилась на землю, и огляделась с видом скорее довольным, хотя и с оттенком некоторой растерянности.
Быстро оценив обстановку, путешественница решительным шагом двинулась в сторону, единственного завершенного здания, где в ту пору, проводил почти все свое время, включая, и часто  бессонные ночи, инженер Браунэ.

- Так вы утверждаете, что путешествуете во времени и пространстве?
- Называйте, как хотите, но все рассказанное мною - правда! – сквозь набежавшие слезы произнесла княжна Наталья, все еще продолжая переживать собственный рассказ!
- Да полноте, успокойтесь! Выпейте вот вина, и вам полегчает – инженер Браунэ  вынул  из шкапчика початую бутылку и разлил в стаканы тягучее, похожее на кровь гранатовое вино, присланное из погребов самого эмира.
- Кто – нибудь, может, и не поверил, а я, возможно единственный, верю! Дело в том, что я учился в Берлине у великого Карла Штюмлера – инженер задумался, словно припоминая былое.
Так вот профессор, в числе прочих своих увлечений, числил занятия в области магнитных полей.
Вы знакомы с основами физики, княжна?
- Ну, я прочитала пару книжек, которые мне рекомендовали…
-Ах!- не буду лукавить - скорее нет.
- Неважно. Не углубляясь в излишние подробности:  проффесор Штюмлер полагал, что железнодорожные пути опоясывающие планету, являются, по-сути, магнитной катушкой способной влиять на ход времени.
- Что вы говорите? Так время может меняться?
- Не знаю. Не берусь утверждать- я всего лишь практик и никогда не пытался копать так глубоко, как профессор...  Наверное, именно поэтому мне и удается что-то реализовать в практической плоскости. Но, чтобы поверить вам - моих познаний хватает.
- Спасибо Эмиль! Можно я буду называть вас по имени? Вы даже не представляете, как помогли мне-  объяснив то, что со мной происходит!
- Пожалуйста, дорогая княжна! Позвольте - в таком случае - выпить за наше знакомство!
- Охотно!
- Так вы говорите, что были представлены его высочеству?
- Да! Мой папа служил с ним  в одно время. Князь, в молодые годы, был приписан ко 2 лейб-гвардейскому полку, и часто принимал участие в полковой жизни.
Он даже посещал наш  дом, правда я тогда была совсем маленькой. А однажды мы танцевали с ним мазурку. Но это случилось гораздо позже на балу в императорском дворце. Императрица даже вручила нам приз в виде вышитой по шелку картины. Хорошее время! Я была такой юной и совсем наивной.
      - Ну, не наговаривайте на себя, княжна - вы еще достаточно молоды. Кстати, у вас будет возможность напомнить Великому князю тот случай. Он завтра прибывает в наши края с инспекцией.
      - Что вы говорите? Как здорово! Я всегда восхищалась им. По-моему, он просто какой-то богатырь из русской сказки.
      - Да, наш князь выдающийся человек. Надеюсь, что он тоже будет рад встрече.
        Для отдыха княжне были отведены комнаты, приготовленные инженером для своей семьи. Сам же, он просидел до утра в конторе, готовясь к предстоящей инспекции.
        
        Шершавая, с большой головой и массивным телом, будто высеченная из камня, ящерица повисла на, изломанной ветрами, ветке саксаула, придавив ее почти к самой земле. Весь окружающий пейзаж, словно бросал вызов декоративным изыскам западного мира с его рафинированными представлениями о прекрасном.  Красота пустыни находилась за иной чертой, создавая собственную, совершенно особенную –  магическую систему ценностей.

В круглых немигающих глазах реликтового ящера, отражалось  высокое синее небо, и линия горизонта, от которой неслось вперед непонятное и страшное животное с черными, лоснящимися боками и крутолобой башкой, увенчанной сверху тупым, будто обрубленым гигантским мечом, рогом. Животное, глядя на окружающий мир единственным стеклянным глазом, с невероятной для здешних мест, скоростью, приближалось, пожирая пространство. При этом невиданный зверь энергично двигал своими железными суставами, издавая грохот и выбрасывая  вверх,  струи дыма  и  горячего огненного пара.
Население пустыни предпочло ретироваться с дороги этого необычного пришельца. Первыми попрятались в свои норы трусоватые суслики, змеи, недовольно шипя, скрылись в расселинах, еще хранящих утреннюю прохладу. Величавый орел, облетев по кругу, ближайшие окрестности, заложил крутой вираж и взмыл вверх - поближе к солнцу.
И только этот отважный потомок динозавров, как будто, помня о временах былого величия, длившегося  миллионы лет, держался до последнего, проявляя,  воистину, самурайское упрямство и силу духа. Он напоминал таинственного хранителя ценностей, назначенного еще Великим Моголом, - не желающим, после себя, никаких усовершенствований и перемен.
Но и маленького динозавра,  вскоре накрыла злая синяя тень от стремительно несущегося вперед паровоза. За ним, едва поспевая,  резво  бежали  нарядные вагоны, весело выстукивая по рельсам незнакомый мотив.
         Это был состав, доставивший в  окраинные земли Российской Империи, называемые еще Туркестаном, а ранее Маваранахром, посольство, возглавляемое Великим князем Николаем Константиновичем .

        Местный народ и правители, испокон века - всеми правдами и неправдами,- правящие краем, в целом неплохо относились к русскому царю, и регулярно присягая, ему в верности, слали дары и грамоты. Взамен Россия, в случае нужды, заслоняла их своим крепким плечом,  от злых османов или коварных китайских правителей, норовящих отщипнуть от здешних богатств и преимуществ. Однако в последнее время резко повысила свою активность - вечная соперница России, - Англия, предлагая эмиру - помощь и покровительство. С этим нужно было что-то делать. Поэтому и были затеяны заводы, сулящие, кстати, немалую прибыль. Одновременно шло интенсивное строительство европейских кварталов, где спешно расселялись приезжающие из России специалисты, которым надлежало помочь освоению азиатских земель. В то время Азия стала для русских своеобразным Новым Светом, где люди с амбициями могли найти свою удачу и  счастье. Здесь, в одночасье, составлялись миллионные капиталы. Фортуна, казалось, выглядывала тут из-за каждого угла. Естественно, это обстоятельство привлекло  множество искателей приключений и авантюристов, имеющих особый нюх на подобные обстоятельства.
Нынешнее   посольство, предполагало еще более  укрепить дружбу и зависимость азиатских ханов от русского царя. Для этого имелось все:  кнут и пряник и то, что давно и успешно применяли англичане: метод – «разделяй и властвуй!» Мешала извечная болезнь, преследующая Россию еще со времен Ивана Грозного – продажность русских чиновников! Даже ему - одному из самых жестоких  русских царей - не удалось справиться с этим недугом. Хотя лечение, как известно, было - весьма радикальным.

        Несущийся во весь опор железный зверь, словно горячий конь, был осажен невидимой рукой у самого края узкоколейки - напротив специально приготовленной к этому случаю дощатой
платформы со смешными скамеечками, фонарями и оградой, имитирующими  элементы далекой
цивилизации.

Паровоз, дрожа всем своим стальным телом, замер, наконец, у последней черты. Гуднув что-то торжествующе-победительное, он лихо присвистнул, в завершении, и успокоился, уставившись  в бесконечное пространство круглым глазом, словно удивляясь на невиданный доселе пейзаж. Первыми на перрон выскочили бравые кавалергарды в походных мундирах, нетерпеливо разминая
затекшие от долгого сидения мускулистые ноги, затянутые в форменные бриджи.
Подавая руки очаровательным дамам, они помогли им ступить на твердую землю. За ними
последовали остальные члены делегации: ученые, сановники и дипломаты, похожие на строгих птиц в своих длинных,  зауженных  сюртуках и очках, украшающих, носы, лоснящиеся от пота. Несмотря на ранний час, солнце уже довольно значительно припекало, и румяные барышни, тотчас же накрылись пестрыми китайскими зонтами, превратившись в экзотическую клумбу, неожиданно распустившуюся в этой азиатской глуши.
В афронт оживленной, разношерстной компании выдвинулся рослый, подтянутый офицер в форме полковника лейб- гвардии, с благородным породистым лицом и бакенбардами, переходящими в усы.  Довольно оглядев, видневшиеся неподалеку, строения будущего завода, он протянул вперед руки, в ожидании инженера Браунэ, который  спешил уже от фактории к долгожданным гостям. Обняв, его, как только тот приблизился, и по-восточному обычаю похлопав по спине, Великий князь обратился к свите:
      -Господа, позвольте представить вам замечательного инженера, господина Браунэ! То, что вы видите вокруг - его рук дело! Он все это задумал, сумел убедить правительство в целесообразности, и успешно осуществляет свой проект! Честь ему и хвала! Раздались аплодисменты и все сочли своим долгом приблизиться  к  инженеру, чтобы пожать руку.
      - Господин Браунэ! Видит бог, как только над трубами появится первый дым, и масло из вашего хлопкоочистительного завода пойдет в Россию, вы будете награждены орденом и пожалованы в дворяне! Это я вам обещаю в присутствии всей нашей делегации! Ну, а затем мы построим подобные заводы по всему Туркестану! Верите ли, господа, но еще недавно это ценнейшее сырье, из которого, господин инженер, предполагает получить  сотни тонн растительного масла, использовалось как топливо. Да, его и, попросту, выбрасывали порой!...
Он, казалось, хотел и дальше продолжить свой спич, но неожиданно передумал.
      -Господа, - вы тут поскучайте немного, пока мы с инженером  Браунэ  займемся рабочими вопросами. Как только завершим наши дела, сразу же  двинемся в путь!
С этими словами, взяв инженера под локоть, Великий князь ступил на мощенную бревнами дорогу, ведущую к строениям.
        По окончании беглого осмотра - к техническим деталям князь предложил вернуться несколько позже - прошли в здание фактории, имевшего вполне завершенный вид. Вместе с фундаментами домов, образующих  силуэты будущих улиц, словно мираж проступающих из  песчаных барханов, это двухэтажное строение  давало  представление о грядущих тут переменах.

               Волею судеб, которые, как известно неисповедимы, в другую эпоху, когда уже пронесутся над городами и весями, вихри революций и советских пятилеток, и настанет другое время, здесь будет прогуливаться далекий потомок инженера Браунэ, едва помнящий о своих корнях.
С фотоаппаратом на боку,  бродил он по современным улицам, разросшейся вширь Бухары, словно изюм, из  булки выковыривая из окружающего пространства приметы старины. Этого парня звали Андрей.  Рассеяно блуждая взором по архитектурной панораме древнего города, он неминуемо наткнется на неприметный двухэтажный домик -  в колониальном стиле. Его фасад украшала  скромная  табличка, рассказывающая о том, что этот памятник архитектуры, был построен в начале 20 века - накануне Революции -  и именно с него, началась такая  недолгая  история первого промышленного бума в Бухаре. Возможно, что-то шевельнулось в душе Андрея, а, может быть,  и нет – ведь позади  так много событий, и настали иные времена, напрочь перечеркнувшие все, что было связано с былым величием России.
Он даже не особенно расстроился, когда пьяные немцы в баре местной гостиницы «Интурист» подняли его на смех, после заявления о том, что в жилах у него тоже течет германская кровь. Они ржали своим специфическим смехом, только, что, не тыкая в него пальцем. А может быть ему показалось,  и они смеялись -  совсем  о другом?
  - Ну и хрен с вами, «гансы» недоделанные, – пробормотал  он, залпом опрокинув в себя  бокал коньяка, и в качестве моральной компенсации, увел из их компании долговязую немку, которую скучно трахал,  затем  у себя в номере, пока соотечественники сбились с ног, разыскивая ее по всем этажам гостиницы…
           ------------------------------------------------------

Из строгого серого храма,
Ты вышла на визг площадей –
Свобода – прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.
Свершается страшная спевка –
Обедня еще впереди!
Свобода – гулящая девка
На шалой матросской груди!
                                                                              
                ( Марина Цветаева)

      Лежа на верхней полке вагона, Андрей, вывернув шею до хронического нытья в позвонках, смотрел и смотрел в окно. Мимо, кружась и сжимаясь от скорости, словно на крыльях, летела едва тронутая солнцем по-зимнему неприветливая степь. Телеграфные столбы мерили пространство, добавляя к дефициту вертикалей свои упрямые единицы, источенные солеными ветрами и неумолимым временем.
Поезд двигался вперед и он постепенно, не сразу, отрывался от прошлой жизни, как отрываются от назойливой, жвачки, прицепившейся к штанам.

Страдая аллергией на эту, внезапно окружившую его, со всех сторон, действительность, он пытался выплюнуть - к чертовой матери тридцать с лишним прожитых лет, чтобы начать все сначала.

-Сначала-сначала-сначала - как будто подсказывая забытый урок, выстукивал по рельсам зануда-поезд. И так же тревожно в его голове стучала, разгоняемая непомерными дозами адреналина – густая, отравленная годами «социалистического рая» кровь.
Мозг, возбужденный новыми обстоятельствами, выдавал «на гора», хранящиеся в тайниках  мысли и воспоминания.  Будто, сбежавшая от киномеханика старая пленка, они причудливо струились, образуя петли и завязывая в узлы память. Ту часть памяти, что не очень–то подается скорой и  безболезненной утилизации.
Все это было неподвластно его воле. Перемешиваясь с мелькающим за окном пейзажем, мысли превращались в мозаику: несколько осколков цветного стекла, отражаясь в трубке игрушечного калейдоскопа, рисуют неповторимый орнамент, многократно повторенный в гранях волшебного инструмента.
Вся прошедшая жизнь- до него и вместе с ним представилась, вдруг, частью гигантского, ручной работы, ковра, где несколько ничтожных узелков были завязаны и его руками.

            Он уезжал из Ташкента, словно бежал от Судьбы.
Город вытолкнул его как пробку из бутылки шампанского или ставшую ненужной вещь, брошенную во  внезапно образовавшуюся  гору  мусора и хлама  .

Позади остались: обида и непонимание - что же все таки произошло в его жизни? Как и в судьбе окружавших его людей? Родные и близкие, которых пришлось оставить глубоко в тылу. Как оставляют за собой мирных жителей, стремительно отступающие войска, застигнутые врасплох вероломно и внезапно напавшим противником.

Хотя тогда все перемешалось: и было непонятно - где передовая, а где все-таки тыл?
Где друзья, а где враги? И где, собственно, настоящая Родина? Где тебя еще не ждут? Или не ждут - уже?

Понимание придет гораздо позже, когда по прошествии лет, он натолкнется, на форум соотечественников во Всемирной Паутине Интернета, которая к тому времени опутала весь мир.
На этом форуме люди общались, словно перелетные птицы, собравшиеся на месте вынужденной зимовки, где стоит невыносимый гвалт и слой птичьего помета, толстым слоем, покрывает голые скалы.
Здесь обменивались информацией, спорили и рассказывали свои незамысловатые истории, которые, переплетаясь друг с другом, и перемешиваясь с вымыслом и фантазией, образовали причудливое покрывало, постепенно накрывшее - подобно восточному сюзане
- достархан реальной жизни. Реальность превратилась в, стилизованное восточным орнаментом, панно.
Но, как и любой орнамент, эта новая реальность все-таки несла в себе зачатки подлинной жизни. И истории живых людей были в нем основой, по которой искусный ткач- время - создает свое нерукотворное полотно.
     Из всех историй ему почему-то особенно запомнилась одна: как люди, уезжая на чужбину, присели на дорожку в ташкентском аэропорту, вместе с провожавшими их родственниками, и в рыданиях прозевали улетевший без них самолет. Конечно, они попали на следующий рейс, но эта боль вынужденного отъезда показалась  ему очень узнаваемой и близкой.
     Словно символ:  японский иероглиф – «коду», означающий Знак Неотвратимости.
Точно так же с мясом и болью он отрывал от себя этот город. И невольная слеза скатилась из глаз, когда поплыла, разгоняясь, платформа ташкентского вокзала и лица, провожавших его, размазавшись по стеклу, окончательно уплыли за некую  черту, где осталась прежняя жизнь. Уже тогда, каким-то шестым чувством он понимал, что это - навсегда!
Мимо плыли знакомые улицы, меняясь  на гаражи и складские помещения окраин. По этим улицам шли люди и двигались трамваи.
Затем возник другой  пейзаж: хлопковые поля, занесенные снегом; речки и мосты…
Но все это, было уже просто картинкой – иллюстрация  ускользающей реальности… Впереди его ждала другая жизнь и другие обстоятельства, которые отныне и станут его новой Судьбой.

Ночью ему вновь приснился давно забытый сон: песок, унылый вой ветра, запутавшийся в проводах. Они протянулись вдоль бесконечно длиной дороги, убегающей за горизонт. Длиннохвостые ящерицы гроздьями болтаются на скрюченных, словно прихваченных ревматизмом, кустах саксаула.
Этот заколдованный мир - граница между жизнью и смертью, капля крови упавшая из порезанного пальца, высыхает на лету, скатываясь в песок  шариком тяжелой ртути.

Появившись, из -  ниоткуда, Маринка кралась где-то рядом…

Ее влажное дыхание, словно трюк иллюзиониста - открыв глаза, он уже не видит ничего. Она, вновь, растворилась в горячем эфире. Неуверенные пальцы ловят лишь расплавленный воздух.

- Как горячо! – доносится из-за спины. Внезапно материализовавшаяся Маринка, похожа на мираж -   Загадай желание - шепчет она.
Он пытается взять ее за руку, но она вновь исчезает.
Андрей идет по пустынной дороге, словно вечный странник, путешествующий во Времени.
Дорога, нырнув с очередного бархана, упирается в дымящееся море.
Стоя по грудь в воде, Марина улыбается ему загадочно и странно .
- Ну и шуточки у вас здесь! – сердится Андрей.
-  Иди ко мне – она тянет к нему руки, постепенно сливаясь с ним в одно целое и даря долгожданное блаженство…                                                          
                      --------------------------------------
  

    … Не знаю, как ты отнесешься к тому, что я захотел сделать тебя героиней этого сюжета. До сих пор не решаюсь называть данный  текст романом - боюсь сглазить.
Сколько раз я брался за непосильный труд…
Но, каждый раз отступал. Видимо не пришло еще  время… Не знаю, настало  ли оно сейчас?
Не уверен! Но, я вновь и вновь пытаюсь подобно мифическому герою закатить этот булыжник на воображаемую гору.  Кто оценит усилия? И кому это нужно - я не знаю.
Возможно это моя миссия.  Может быть - блажь… Я и вправду не знаю.
Да и кто может знать - кроме того, кто подвесил нас однажды к нитям, ведущим прямо в небо?
Кто дергает за эти нити…    И, однажды, обрывает их - когда приходит наш срок!

Довольно непростая задача быть автором. Заниматься самобичеванием и словесным эксбиционизмом, извлекая из себя и,  объясняя окружающим причудливый продукт собственного эго!
Кто я?  Зачем я? - ответа на эти вопросы, даже если они лежат на поверхности, ищет любой, мало–мальски мыслящий литератор. Исключение, возможно, составляют авторы, с головой ушедшие в динамичный мир детектива, или прочие прикладные жанры, ставящие,  своей задачей, например - реабилитацию разоренных муравейников в пойме реки Амазонка или сексуальных меньшинств в масштабе Планеты!
Да и те не без греха!
А, остальным нужно честно признать, что вся эта бодяга с главными и второстепенными героями, нужна лишь для того, чтобы вывалить на голову Человечества - собственное видение мира, или попросту обнажиться прилюдно, да и еще умудриться при этом - словно опытная проститутка - изобразить душевное страдание и муку!

Полноте, господа авторы, времена страдальцев давно уже прошли! Они канули в Лету вместе с именами Достоевского, Чехова и Толстого. Все ваши/наши/ потуги не более чем мастурбация подростка перед глянцевой обложкой контрабандного Луи - лихие развороты которого, любого приведут в состояние тихого изумления, сочетающегося с самопроизвольной эрекцией!
Признайтесь в этом, честно и вам станет легче!
Поверьте, не те проблемы интересуют нынче человечество…Ваше тихое придушенное – Да… - утонет в грохоте эротически – развлекательных шоу и боевиков, где коитус, оргазм и насилие, давно уже слились в перманентном экстазе!

Ведь находятся и среди авторов честные люди…
- Мадам Бовари - это я - признался, однажды, господин Флобер;
Владимир Набоков раскололся в конце жизни, заявив, что своей  « Лолитой» подложил бомбу под фундамент 20 века!
Чем - интересно - мы заслужили его негодование?
Господин Лимонов – несравненный «Эдичка»- в своих откровениях пошел еще дальше…
Селенджер – чего-то там мутит на таинственном  острове!
Кастанеда, вместе со своим героем- Доном Хуаном - спрятался далеко в горах, но пытается  и оттуда манипулировать нашим сознанием!

Вокруг этого вопроса мы скрестили однажды копья с Маратом Нафиковым -
в вестибюле Киноцентра, а скорее уже в буфете -  куда, по обыкновению, поднялись, чтобы принять на грудь - для связки речи.
Я к, тому времени, уже писал, и мой первый роман ждал набора. Я еще не знал, что я за писатель – этого никогда не знаешь до конца. Я писал легко и быстро, но глубины: как мне казалось, не хватало.

- Откуда ее взять глубину-то? – успокаивал меня Марат, который, сообразуясь со своим
званием – Гения Планеты, тоже чего-то писал.
- Глубина - она, брат приходит со страданием. А, мы разве страдали?
- Нет - нам нужно ворочать концепциями и манифестами! Мы первопроходцы - вот наш хлеб! А глубину оставь какому-нибудь новому Достоевскому, для этого нужно побывать там! И он тыкал возведенным перстом куда-то в сторону неба.

Я соглашался и не соглашался с ним… Действительно, мы мало еще страдали в этой жизни. Нас очень часто предавали и обманывали и это огорчало нас…  Но, ведь подобное обхождение, несравнимо с той зоологической жестокостью, в условиях которой формировались литературные таланты предшествующих времен!  Может быть, действительно, наш удел отныне создавать шоу на злобу дня? И хватит учить Мир, как ему жить?
Возможно…  
- Ну, а, на хрена тогда, спрашивается, писать? - задавал я встречный вопрос.
Как, говаривал Бродский - проснуться утром и не выпить чашечку кофе, да не закурить сигарету - а зачем тогда жить?
- Действительно - Зачем ?!
Как всегда, мы остались – каждый при своем мнении…

…Вскоре я узнал, что Марат Нафиков, как-то стремительно и загадочно ушел из жизни.
Хочется думать, что он просто отправился в длительную командировку - вслед за ИСТИНОЙ!
Всего лишь - немного раньше, чем  остальные.

                                
                      --------------------------------

Одним из существенных воспоминаний является озеро под названием - «Соленка».
Сколько раз он пролетал над ним в самолете берущим курс из N-ска в Ташкент. Сколько раз, прилипая носом к стеклу, высматривал знакомые силуэты и знаки, начертанные на полотне пустыни Кизил-кум неведомой рукой?

       И вот, поскрипывая педалями старенького велосипеда, - по, избитой временем асфальтовой дороге,-  он с трудом взбирался на знакомый холм.
- Господи, знал бы, не связывался с этим старьем! Скрипучий, тугой на подъем механизм, мечтающий о покое…
Сколько раз он зарекался не читать прочитанных в детстве книг, не играть в прежние игры,  и вообще - не заигрывать с  Прошлым!

И вот опять!
Но дорога вниз с холма не обманула ожиданий - как и тогда -  в былые времена, захватило дух и свист ветра в ушах,  вновь напомнил о прошлом.

…Размотав удочку, приготовил крючок. Оглядел его и пощупал пальцами. Этот незатейливый кусочек стальной, специально закаленной, проволоки должен стать его аргументом,  в сепаратных переговорах с рыбой, живущей там - в глубине.
У нее есть свои доводы -  не сдавать позиций.
А, у него свои...
И насаживая жирного червяка на крючок, он думал о том - насколько легитимны эти доводы?
Почему мы мужчины, отправляясь на охоту, или заказывая девочек в сауну, так убеждены в своей правоте? И кто нам союзник в этом непростом деле - Бог, или Дьявол?

Впрочем,  сегодня – не об этом!
Особым способом / этому его  научил еще дед/, замахнув  удилищем, и вовремя приспустив крючок, он отправил наживку как можно дальше -  к камышам, торчащим из воды отвесной стеной. Попав в нужное место, наживка опустилась на дно, насторожив поплавок.
          
               …И наступила тишина.
Солнце еще только собиралось подняться из-за холмов на горизонте.
Веял легкий ветерок с севера, и весь этот оркестр - под управлением невидимого дирижера -  настраивал инструменты, чтобы в один миг затеять очередную симфонию, прославляющую жизнь.

Первого карася он поймал еще до восхода солнца.
Это был тот самый нетерпеливый экспериментатор, кои встречаются в любом сообществе.
Как водится - не самый лучший экземпляр.
Даже караси несут свои потери, стремясь  к  неизведанному.

И вот, когда он уже не знал - зачем собственно приперся сюда? -  спустя годы  - возникло, наконец,  нечто...

Медленно и величественно из-за ближайшего песчаного холма, загораживающего четверть неба, вывалилось серебряное солнце.

Немного деформированный диск, поначалу удивленно взирал  на окрестности,  бронзовея,  и наливаясь  благодатью.
Постепенно освоившись -  начал  посылать окрест энергию тепла и силы.

И уже окончательно проснувшись, и вспомнив о своей миссии, - его Величество Солнце резво выпрыгнуло из-за  горы,  начав крутиться и сиять, на лазоревом небосводе,  словно новенький золотой червонец, гарантирующий стабильность и покой всему окружающему пространству - на долгие лета.

Удилище выгнулось, от натяжения лесы, и поплавок, сопротивляясь велению Судьбы, повел в сторону камыша.

Он приспустил лесу, потом снова потянул…
Потом приспустил еще.

Вытащив эту живую трепетную рыбину на берег, он впервые не ощутил себя добытчиком.

Он даже почувствовал родство с  этим  беспомощным, хотя и красивым,  существом, бьющимся сейчас в предсмертных конвульсиях.

- Чем он отличается от нее? От этой рыбины?
- Тоже добыча, в чьих- то руках!
Поцеловав в  трепещущие губы,  он  отпустил  ее  в родную стихию.
- Может быть, и ему отпустят когда-то  его собственные  грехи??

Между тем,  природа окончательно пробудилась ото сна. Мир, освободившийся из плена сумерек, и окружающей хмари, взял мощное фортиссимо, зазвучав  всем присущим ему великолепием звуков и красок.

И настал новый день.

Он возвращался домой на скрипучем велосипеде – став немного  старше,  и на время,  освободившись  из плена воспоминаний.
Медленно…
Слишком медленно, прошлая жизнь отпускала его.
                       ----------------------------------

Старика звали Адольф Леопольдович и он предлагал называть себя Адиком или, в крайнем случае - дядей Адиком.
Вся его внешность излучала лукавое благородство. Длинные седые волосы были откинуты назад, бирюзовые  глаза с необычайно твердым взглядом, если вглядеться в хитросплетение морщин, убегающих к вискам, удивляли ясностью и умом. Он был немного похож на старика Эйнштейна, но гораздо симпатичнее. И его шалость не выглядела столь эксцентричной -  во всяком случае, он никогда  не показывал окружающим язык. Разве что погрозит слегка пальцем и смущенно крякнет, словно закашляется, прикрывая рот  ладонью.
Своим спокойным чуть ироничным баритоном, постукивая по столу костяшками красивых, пальцев, и время - от времени смахивая со скатерти невидимые крошки, он любил раскладывать пасьянс мыслей перед понимающим собеседником. Мы были соседями по обычной питерской коммуналке, где дядя Адик занимал две комнаты из десяти, распределенных между сожителями этого Ноева ковчега, плывущего среди  балтийских туманов в неопределенное будущее. Некоторое время приглядевшись, он выделил меня из остальных жильцов и однажды вступил со мной в пространную беседу.
Надо сказать, что я недавно снял комнату в этой коммуналке - на третьем этаже старинного дома, поступив в питерский институт архитектуры и живописи им. Репина - знаменитую репинку - и мне, на первых порах, не хватало близких  людей. Поэтому мы довольно быстро сошлись со стариком,  и он даже стал доверять мне гораздо больше, чем остальным, поверяя  свои тайны.
- Вы случайно не знакомы с книгами писателя Кастанеды?  – спросил он меня, однажды,   когда, отметив нездоровый вид- учеба в последнее  время давалась мне чрезвычайно трудно - зазвал на лечебные процедуры, при помощи чудо-чая. Я ответил отрицательно, и он протянул мне книжку в потрепанном, дешевом переплете, рекомендовав почитать на сон грядущий, сделав особенное ударение на слове сон и внимательно посмотрев мне в глаза, словно гипнотизируя и затягивая в глубину своих черных зрачков.
Сделав широкий приглашающий жест рукой, расположился в кресле напротив.
-Я прожил интересную жизнь … - начал он беседу, прикрыв глаза, словно вспоминая события давно уже минувших дней.
Из его повествования за чаем, с вкусными шоколадными конфетами, которые он высыпал в старинную китайскую чашку тонкого фарфора, следовало, что родился он, чуть ли не в середине прошлого века.
– А почему бы и нет? – усмехнулся он, поймав, мой удивленный взгляд. - Возраст вообще штука довольно относительная… Как-нибудь мы подробнее поговорим об этом – сказал он, задумчиво постукивая пальцами.
Во всяком случае, он еще помнил тот Санкт-Петербург - с красочными проездами кавалькад, сопровождавших царскую чету, когда карета с императорским гербом выезжала на  Невский, чтобы попасть к молебну - в недавно отстроенный, сказочной красоты,  Александровский собор. Впрочем,  было тогда дяде Адику, по всей видимости, не так уже много лет, чтобы его не интересовали сладости,  выставленные в витрине под загадочной и манящей вывеской «Восточная элегия» Особенно будоражил юного Адольфа рахат-лукум, медленно таящий во рту и уносящий к вершинам блаженства.

В душе юного гимназиста закипал восторг; картинки праздничного Петербурга отражались в широко распахнутых глазах, за щекой истекал соком ломоть липкого лакомства, сердце радостно билось, и от всего этого в голове разрастался громадный пузырь фантастических планов на будущее. Адика  уже тогда обуревала недетская  жажда приключений.
Может быть, от этого, а может  для того, чтобы вдоволь насладиться любимым  продуктом, он и отправился однажды в услужение к самому Эмиру Бухарскому, где и начал свою карьеру провизора при дворе его высочества. Одним из его хобби в то время, кроме собирания рецептов восточной медицины, стало изготовление рахат-лукума. Он не только в совершенстве овладел этим искусством, но и значительно усовершенствовал процесс, объединив в одно целое традиции разных народов. Возможно, именно это и сблизило его с эмиром, как известно большим любителем сладостей во всех его видах. И если бы не революция и не стремительное бегство властителя Бухары в Англию, то,  как знать, чем бы могла закончиться головокружительная карьера дяди Адика  в Срединной Азии. А так, пик успеха -  главный аптекарь города Самарканда, захваченного красными в 24 году и ставшего столицей Туркестана,  с последующим скандальным увольнением и посадкой в тюрьму на один год за ненормативное расходование опия.

-Слава богу, что не расстреляли!
-Что же делать, если только это облегчало страдание раненых. Что из того, что это были  классовые враги? Они что - не люди?
Все эти чудесные истории, я узнал, когда симпатия дяди Адика ко мне, простерлась чуть дальше обычных пределов. Однажды он даже  умудрился приготовить на коммунальной кухне с полкило липкого теста отдаленно напоминавшего по вкусу рахат-лукум.
– Давно не занимался этим - посетовал он, делая виноватое лицо.
Впрочем, меня настолько  растрогали эти  хлопоты, что я с удовольствием полакомился его стряпней.
Судьба распорядилась так, что у него совершенно никого не было на этом свете. И возможно, старик  стал испытывать ко мне – нечто подобное  родственным  чувствам. Впрочем, и я, оказавшись один на один с тоской и печалью, тоже всем сердцем потянулся к нему.
В тесном коммунальном общежитии давно прижилась эта легенда, - что дядя Адик - в прошлом аптекарь на заслуженном отдыхе и, потому его регулярные  занятия с пробирками в одной из занимаемых комнат никого не удивляли. Время от времени,  он снабжал страждущих порошками, которые чудно пахли и неизменно помогали от всяческих хворей и болезней, сопровождавших каждую питерскую зиму. За это его уважали и ценили даже самые буйные и неудобные в общежитии члены коммуны. Алкоголик Петрович постоянно лечился травяными отварами, снимавшими, тяжелое похмелье и почитал его за отца родного…   А, бывшая учительница Римма Аркадьевна, всю жизнь, преподававшая обществоведение и ставшая на старость лет необычайно набожной дамой, каждое воскресение ставила за него свечку Богу и просила продление лет, так как не чаяла  жизни без его микстурок, усмиряющих давление и боли в груди и сердце.
Сам же Адольф Леопольдович никогда не болел и был неизменно бодр и приветлив.

Я внимательно прочитал эпопею молодого ученого Карлоса в компании с таинственным магом   Хуаном  Матус, в пустыне Чипуана-Питек в окрестностях Аризоны, описанные Кастанедой, и отдав должное  его теории снов, измененной реальности, и места силы, вернул книжку дяде Адику. Не могу сказать, что тогда мне очень сильно хотелось поменять свою реальность - несмотря на некоторые трудности.  
У меня был довольно сложный период: учеба, романтическое увлечение одной барышней, питерская зима, посылавшая на мой южный неприспособленный к сырому климату, организм миллионы голодных бактерий и испытывая  на прочность  иммунитет.  
Как будто догадываясь об этом, дядя Адик, приняв прочитанную книгу, молча протянул мне пакетик с розовым порошком, рекомендовав - на прощание - разводить его в стакане
теплого молока и каждый раз пить это снадобье перед сном. Что я и сделал в  ближайший же вечер.

…Испытывая необычайную жажду, я брел по пустыне, взбираясь на склоны, поросшие бурой травой и зарослями чапараля. Я знал, что ищу особую траву, которая должна принести мне счастье. Я торопился и потому не обращал внимания на терзавшие  меня муки.
–Это замечательная трава и ты должен доставить ее мне. Непременно найди - она растет на том холме у края горизонта, куда скрывается вечернее солнце. Дождись, когда солнце начнет плющиться о гору и беги к ней что есть силы. Ты должен сорвать ее до заката - эту траву - шептал мне в ухо знакомый голос.
- Не забудь спросить у травы разрешения и поблагодарить.

Скажи ей, что впоследствии и ты накормишь ее своим телом, как  положено в этом мире…

Я проснулся рано утром бодрый и совершенно выздоровевший. Мне хотелось бежать куда-то и  что-то делать… Я чувствовал себя словно заново родившимся.
Сев на край кровати и протерев заспанные глаза, вспомнил ночной сон. Я бежал к какой-то горе, поросшей красной травой. Мне нужно было сорвать ее и отдать старику сидящему под деревом. Когда солнце уже падало за горизонт, я сделал это.
Я подошел к старцу, закутанному в плащ, и протянул пучок, который успел собрать, повинуясь его приказу. Не оборачиваясь, он протянул мне чашу с необыкновенно свежей и вкусной водой.
- Ты сказал ей спасибо?
- Да, Мастер.
-Положи на землю и уходи – сказал старик, показывая рукой на то место, куда должна была лечь трава.
- Поторопись! Если не успеешь до наступления ночи, то навсегда останешься здесь! А ты еще не готов к этому!

Мне был знаком его голос, и очень хотелось узнать кто же он? Хотя я примерно  догадывался - каким будет результат.
Словно какая-то сила заставляла меня остаться,  не выпуская из сна…
Я протянул  руку, но  старик уже растворился в сером тумане, словно его никогда и не было здесь. Только  голос продолжал гудеть в моей голове тяжелым набатом – Уходи...  Уходи... Уходи!
С трудом, оторвав ногу от вязкой почвы, я сделал шаг, затем следующий,  и тотчас проснулся.

Когда я на скорую руку позавтракав, пробирался по коридору, чтобы отправиться на учебу, навстречу мне вынырнул из своей комнаты дядя Адик. В его взгляде было что-то необычное, казалось, он - возбужден и смущен чем-то одновременно.
– Спасибо! - сказал он мне, и вдруг, горячо пожал руку.
– За что, дядя Адик? - удивился я его необычной утренней горячности. Насколько я знал, он был не большим любителем вставать слишком рано. А тут вскочил не свет ни заря.
Жмет руку, говорит спасибо – будто прощается.
- Вы в порядке?- спросил я его  голосом стандартного американского киногероя.
- А ты? – тихо переспросил он, снова глубоко заглянув мне в глаза.
- Не порезался травой?- Впервые он обратился ко мне на - ты.
- Какой травой? Вы о чем?
Он загадочно улыбнулся и растворился в воздухе.. Упавший из окна поток роскошного солнечного света накрыл его с головой, сделав невидимым. Я  опаздывал и потому, не стал обращать внимание на все эти странности. Повернувшись, рванул к выходу.
-Чудит старик - подумал я, догоняя трамвай, и  на ходу цепляясь  за  ускользающий  поручень.
- Какое, однако, прекрасное утро! И нужно непременно…Нужно непременно объясниться сегодня с Маринкой!- продолжал лихорадочно думать я, протискиваясь сквозь толпу. Почему-то именно в этот день мне, наконец, поверилось, что все у нас теперь будет хорошо.
Вернувшись поздно вечером, я застал на кухне почти всех жильцов коммунальной квартиры с унылыми осунувшимися лицами.
- Старик умер – сказал Петрович глухим голосом, смахивая слезу и шмыгая багровым распухшим носом.
На фоне ночного окна мелко вздрагивали плечи Риммы Аркадьевны.
Она повернула ко мне свое заплаканное лицо.
- Идите, попрощайтесь с ним! – произнесла она сквозь слезы, театрально взмахнув платком, с которым не расставалась никогда.
Старик, облаченный в строгий костюм,  лежал в скромном гробу, в одной из своих комнат, сложив на животе сухие руки, и уставив точеный аристократический нос в потолок. Мне показалось, что  только сейчас, перед моим приходом, он устало прикрыл глаза, пряча невольную улыбку.
Подойдя ближе, я слегка поклонился, вглядываясь, в такой  знакомый, ставший почти, родным силуэт.
– Прости меня, дядя Адик… –  выдавил  я  холодными губами.
И тут легкая усмешка пробежала по его скованному смертью лицу.
- Мы еще встретимся! - услышал я в ушах легкий шелест, словно трава колыхнулась на холме, повинуясь порыву внезапно налетевшего ветра.
Ощущая невольный ужас, пятясь, я покинул комнату, где странный старик готовился покинуть этот мир, отправляясь в свое последнее странствие.
-Существует множество миров - они словно оболочка луковицы располагаются вокруг сердцевины… Для мага мир людей лишь описанная реальность и однажды остановив мир, он легко переходит в другую сущность – вспомнились мне слова Хуана Матус.
- Я не волшебник - я только учусь – сказал старик шутливую фразу, когда я спросил его о чем-то, недоступном всеобщему пониманию.

-Всего лишь простой советский аптекарь на отдыхе - добавил он,  лукаво улыбаясь. Смахнув невольную слезу, он продолжил разрезать луковицу, предназначенную украсить очередной праздничный салат.

                                                                
Свет от бледно-розового  утреннего солнца сочился  сквозь огромные витражи рисовального класса, прикрытого шелковыми занавесями - медленно, будто капля, за каплей проникая в помещение. За стеклом в далекой дымке, угадывался золоченый шпиль Адмиралтейства, утонувший в  Неве. Январское марево накрыло город влажным и сонным покрывалом  зимы.
Нанося на лист ватмана, приколотый к мольберту, аккуратные, расчетливые штрихи, я думал о Старике. Именно так я стал в последнее время называть покойного Адольфа Леопольдовича - незабвенного дядю Адика.
Голова Вольтера, стоящая на задрапированном темным бархатом, подиуме, напомнила мне о нем. Все эти чудаковатые небожители: Вольтер, Сократ, Эйнштейн, Пикассо, а еще Чарли Чаплин, Махатма Ганди…  Вся эта высоколобая банда – они знали о нашей жизни нечто такое, что недоступно простому смертному. Старик, видимо, относился к их числу. Возможно, он тоже присоединился к этой  компании, взирая на покинутый мир из неких недоступных нам пока сфер.
Чем больше времени проходило со дня его смерти, тем больше я думал об этом.
Он завещал мне свои комнаты, поставив условие, чтобы я не заходил в одну из них, до определенного срока. Все это было прописано в завещании, которое торжественно зачитал, прибывший однажды в  наше коммунальное царство пожилой нотариус, похожий на большую важную крысу  в круглых потеющих на носу очках. Огласив последнюю волю, он, заставил  всех  присутствующих расписаться в итоговом документе.
Жильцы  беспрекословно подчинились, и лишь богобоязненная Римма Аркадьевна пыталась кочевряжиться, выторговывая себе хоть малую толику от стариковского наследства.
-Я его так любила! Так любила! Как, отца, родного… –  канючила она, рыдая и  сморкаясь в огромный хлопчатобумажный платок.
Чтобы не доводить женщину до греха я обещал подарить ей персидский ковер, лежащий в гостиной покойного. Мне было жалко отдавать этот экспонат, возможно помнящий самого эмира Бухарского, но больше никаких ценностей у старика не обнаружилось.
Не став придавать большого  значения особому условию,   я  в первый же после заселения день, пытался проникнуть в  таинственную комнату, долго подбирая ключи, но дверь не хотела открываться, тревожно скрипя и выгибаясь, словно рассерженная сквозняками кошка.
В конце концов, пришлось оставить эти  попытки, тем более, что неприятное  чувство заползало  в душу, после каждого из моих напрасных усилий.
Будто кто-то находящийся  внутри укорял за содеянное. Да и эта ненормальная  дверь внушала смутную тревогу.
Вместе со скромным хозяйством, мне досталась в наследство и библиотека Старика.

Кроме беллетристики в ней были книги по химии, философии и истории. Целую полку, занимали труды, посвященные оккультным наукам. Наверное, какая-то литература, была  и в секретной комнате. Я предполагал, что там должна находиться  лаборатория, при помощи которой, производились таинственные опыты, но об этом можно было только гадать. При жизни мне не довелось побывать там не разу. Несмотря  на  свою любезность, Старик был довольно тверд в однажды установленных правилах и всякий раз, когда я бывал у него, задергивал тяжелую штору, ведущую в соседнее помещение.
- Когда-нибудь, я расскажу вам о тайнах этой комнаты - говорил он, пресекая мое любопытство - Идемте лучше пить чай.
Не успел. А может быть, и не собирался вовсе!
Он продолжал жить в ней! Вот в чем дело! Просыпаясь по ночам, я слышал скрип половиц и странные вздохи, доносящиеся из комнаты. Из щели под дверью лился голубоватый свет, и было неясно - то ли луна заглянула в окно или это Старик зажигал внутри лампаду, чтобы продолжить свои опыты.
Я прислушивался к ночным звукам, но, как, ни странно, они не тревожили меня. Напротив это незримое присутствие действовало ободряюще, словно я вновь вернул потерянного когда-то друга.
И все-таки мы встретились вновь! Он навестил меня, однажды, во сне. Я оказался возле того самого холма, поросшего бурой травой.
Только теперь солнце находилось в зените, поливая окрестности ровным светом, пронизывающим  листву, заставляя ее вспыхивать  роскошным багрянцем.
Он предстал передо мной в образе огромного черного ворона, говорящего  голосом Старика и обладавшего его характерными повадками.
В ожидании меня он прохаживался по холму,  отбрасывая длинную тень, живущую своей, отдельной жизнью. Она мимикрировала, то, зарываясь в листья, то снова струилась по поверхности, словно змея, играя последними красками осени. В этом мире время, по-видимому, слегка отставало от нашего, реального, где уже вовсю царила зима.
Было непонятно - почему я  знал, что это именно он?
- Рад видеть тебя! – обратился ко мне Старик, лишь только мы приблизились друг к другу.
- Я тоже - сказал я,  невольно потянувшись к нему. Мы обнялись, и он похлопал меня по спине жестким крылом. От него на удивление приятно пахло, словно он недавно чистил свои перья душистым ландышевым мылом.
- Зови меня Карл-5 - здесь все зовут меня именно так. Он посмотрел сверху вниз и ухмыльнулся знакомой улыбкой.
- Видимо есть и другие Карлы?- спросил я, чтобы поддержать разговор.
- Да в том числе известный тебе Карл Маркс - он называет себя Великим, хотя в домовой книге числится, как Карл-2. Препротивная личность – доложу я тебе - Постоянно важничает и ворует пищу из общей кормушки. - Кроме того, любит цитировать сам себя.
«…Чувства, находящиеся в плену у грубой потребности, обладают лишь ограниченным смыслом » - став в  нарочито театральную позу прокаркал он, цитируя ненавистного классика.
-Противнее него только Ленин. Даже Сталин и Гитлер – душки по сравнению с этими двумя.
- А кто у вас еще числится из великих?

Много… Много всякого народу. Можно устроить себе любую компанию на выбор. Но это не главное – он махнул крылом, словно отгоняя назойливых мух.
- Я, например,  дружу с Наполеоном, он не курит и при этом, прилично играет в шахматы.
Мы помолчали.
- Я рад, что ты грустишь обо мне.
- Уже меньше – признался я.
- Это нормально – он понимающе коснулся меня кончиком крыла.
- Зря ты отдал этой сквалыге  персидский ковер – сказал Старик через паузу.- Она его не заслужила... Кроме того, это не совсем обычный ковер…На нем можно летать …
Я, признаться, немного подустал от этого несвойственного нашему миру  бреда - в виде летающих ковров и играющих в шахматы Наполеонов…
Даже во сне это заметно напрягало. Наверное, с непривычки.
- Не знаю – она сказала, что любила вас. - Как отца…- Я попытался немного сместить акценты.
- Любила? Оставь! – он рассмеялся гортанным смехом, переходящим в злобное карканье, и от избытка чувств даже замахал сразу обоими крылами.
Мне показалось, что в зазеркалье у Старика немного испортился характер – наверное повлияли естественные в его возрасте трудности адаптации?
- Важно  то, что она про меня думала.  Если бы ты знал – какие это были гадости!- продолжал ворчать он.
- …Люди очень часто говорят одно, делают другое, а думают третье. Впрочем, это почти аксиома. Общее место… Здесь, тоже не лучше!
- Хочешь полетать? – спросил он меня неожиданно.
- Конечно!
Не без труда, я взобрался к нему на спину, и мы полетели. Мигом перемахнули через холм с красной травой и устремились к городу, видневшемуся вдалеке неясным силуэтом. Ветер свистел у меня в ушах, но это не мешало нашей беседе. Его голос звучал в моем сознании, так, будто там появился радиоприемник, настроенный на нужную нам волну.
Подлетев к городу Старик, он же -Карл-5, начал медленно планировать, кружа над строениями. Это был странный город, нужно отметить. Казалось, в нем не было никакой архитектурной логики - он словно рос из земли, повинуясь скорее биологическим, нежели инженерным законам. Он немного напомнил  мне творения Великого Гауди.  
И его населяли существа, очень мало напоминающие людей. Это было скопище жуков, бабочек, крыс и гигантских тараканов, ведущих, судя по всему вполне цивилизованный образ жизни, если так можно выразиться. Они куда- то спешили, читали газеты и прогуливали своих детей.
- Это Первый Уровень. Здесь тоже существует своя иерархия – прозвучал в голове голос Старика.- Я обитаю в Третьем – это немного дальше. Сделав крутой вираж, он повернул на юг, при этом, я чуть было не свалился с его спины, едва успев схватиться за перья.
- Как поживает твоя девушка?- спросил он, усердно размахивая крыльями.
- У нас все хорошо, спасибо!
- Я хочу сделать вам подарок – сказал он и в моем сознании вспыхнул улыбчивый смайлик, как на экране компьютерного дисплея. Потом я увидел непонятную пиктограмму и набор цифр, которые мне предлагалось запомнить.

Не знаю, почему он передумал показывать мне свое жилище, но на этом наше  путешествие прервалось. Может быть, закончился некий лимит времени, отпущенный для свидания?
Я очнулся в своей постели, размышляя, каким образом в моем сознании могли возникнуть подобные видения. Хотя чего только не случается во снах?
Уже окончательно проснувшись, и глядя на себя в зеркало, я,  машинально двигая зубной щеткой во рту, подумал о том, что все-таки,  это был непростой сон. Старик явно пытается установить со мной своеобразный контакт. Он все предвидел заранее и когда давал,  для прочтения,  книгу Кастанеды, - наверняка уже знал, что эти знания пригодятся мне в ближайшее время.
Что там у него  сказано о снах? У этого странного писателя, спрятавшегося от Человечества в горах Южной Америки. Может быть, и не было никакого Кастанеды. Очередная  «уловка номер 6»?
…Сны это  измененная реальность, возникающая в сознании. Если научиться управлять ими, то можно преодолеть  «врата бесконечности» и попасть в другие миры. Для этого нужна особая энергия – утверждает Кастанеда.
-Значит, Старик умел не только накапливать эту энергию, но и делиться ею?
Возможно, он даже синтезировал вещество при помощи которого, можно управлять снами?
Ответ на это я рассчитывал получить во время очередного путешествия. Может быть, удастся встретить там Карла-5  еще раз и спросить его, наконец, обо всем напрямую?
Возле входа в академию меня ждала встревоженная Марина.
- Ты где пропадал?
- Я нигде… Я был дома. Спал, чистил зубы…Сидел на горшке. Что тебя еще интересует, родная?
-  Смешно. Мы расстались в понедельник – сегодня среда! Хочешь сказать, что все это время ты чистил зубы и сидел на горшке?
- Я озадачено посмотрел на календарь, встроенный в циферблат часов – Да, действительно, я потерял целые сутки в своем путешествии в страну снов.
Пришлось обо всем рассказать Марине. Когда она, наконец, поверила мне, то ее это привело в необычайное возбуждение.
- Круто! – заявила она в своей обычной манере. – А давай, организуем совместное сновидение в Париж… Или в Америку!?
- Марина была вообщем- то девушкой неглупой… Но, иногда ее, как и всякую молодую барышню новой формации слегка заносило.
- Марина, а ты вообще думаешь о том, что ты женщина и тебе еще рожать и все такое?
- А при чем тут это? – сразу же начала заводиться она.
- А притом, что если я не вернусь оттуда, то это еще полбеды, осеменителей  хватит с лихвой. А вот  твое отсутствие в неплотных рядах вполне половозрелых девиц, может пагубно сказаться на нашем народном хозяйстве. Поняла?
Вообщем, мне удалось убедить ее, и на сей раз отвести подозрения в моем перманентном, как она считала, мужском шовинизме. Решили, что пока будем экспериментировать на мне. А там - как фишка ляжет.

    Между тем, настал указанный – «день икс» и дверь в таинственную комнату, поддалась мне. Как только часы,  показали полночь, ключ свободно провернулся в замочной скважине, и магическая черта была легко преодолена.  Надо сказать, что ничего особенного я там не обнаружил. Даже химической лаборатории не оказалось. Стало странно- с чего я взял, что она там была? Только оттого, что из этой комнаты выносились порошки и микстурки? Да еще иногда слегка пахло серой и фиалками? Смешно!
Комната, впрочем, оказалась гораздо больше, чем я ожидал. Тут таилась определенная загадка. Наверняка не последняя.
Посередине стоял массивный дубовый стол, накрытый бархатной скатертью – глубокого бордового цвета, с бахромой по нижнему урезу. В центре - тяжелая хрустальная ваза с высохшим, но не увядшим, а как-будто бы  нарисованным  акварелью,  букетом чайных роз, на стене тикали, украшенные резьбой часы. Со смерти Старика прошло ровно сорок дней, - кто же интересно заводил их? Это была очередная загадка. Пахло ладаном с легкой примесью ванили и корицы, как будто здесь недавно служили молебен и угощались сдобой.
По  двум сторонам от двери стояли старинные кресла, а в дальнем углу, неподалеку  от окна диван - того же  стиля,  что и остальная мебель. Видимо,  тут, на диване,  Старик и спал, укрывшись шерстяным пледом,  аккуратно сложенным  теперь в изголовье.
Одну из стен занимал чудесный гобелен, изображавший сцену рыцарского боя. Что-то  из истории столетней войны? Нужно будет порыться в каталогах. Вполне возможно, что вещица имеет антикварную ценность.
В комнате царил легкий полумрак, поэтому я не сразу разглядел белый листок бумаги, придавленный шкатулкой темного дерева, стоящей на комоде. Это было адресованное мне письмо.
Я подошел к окну, разглядывая пляшущие буквы.
«Дорогой, Марк, писал мне дядя Адик нетвердой уже рукой. Может статься, что мы не увидимся никогда, но это ничего не значит – ибо…  Душа человеческая никуда не девается,  а лишь совершает  очередное путешествие в другие миры.
Я собирался многое поведать, но, к сожалению, не успел… Оставляю тебе свое скромное хозяйство –пользуйся на здоровье и не забывай меня.
Не хочу пугать, но иногда тебе будут сниться странные сны, - возможно, что-то уже приснились.  Прошу - не тревожься!  Из этих снов ты вынесешь много полезных знаний - поверь!
Пей порошки, которые найдешь в этой шкатулке, они помогут преумножать и сохранять необходимую энергию. Принимай их строго в указанной последовательности - это важно!
Прости, голубчик, и прощай!
Твой Старик!»
P.S. Да еще…  Отправляясь в ПУТЕШЕСТВИЯ, изгони из своей души демонов и все дурное, иначе будет худо! Помни это!»

Я внимательно прочитал послание. Конечно, кое-что я уже начал соображать и сам, но письмо было подтверждением многих  догадок. Как интересно он узнал, что я буду называть его - Старик?
В шкатулке оказались пакетики с порошками и инструкция по их применению.
Я вернулся к окну и еще раз внимательно перечел текст. Каких бесов он имел в виду?

Беса, похоти? Беса стяжательства, денег и  славы? Или всех их вместе? Тех, что преследуют нас и грызут душу, ввергая в соблазны и искушения. Я знал своих бесов наперечет, но до поры, как-то ладил с ними…   Не такие уж, правда, и рьяные мне достались чертенята, но что будет дальше, ввиду открывшихся новых обстоятельств, приходилось только догадываться. Я начинал понимать, что Старик был, не сосем обычным человеком. Если, вообще, понятие человек уместно в его случае. И сумею,  ли я справится со свалившимися на мою голову  чудесными возможностями - еще вопрос?
В рамке окна открывался вид на Исаакиевский собор. Творение Монферана медленно переплывало вброд очередную зиму. По заметенным снегом улицам, брели силуэты людей, пряча лица в поднятые воротники;   бежали деловитые собаки, нюхая штанины прохожих  в извечном поиске - хорошего человека, способного приютить их бездомные замерзающие тела. Они по привычке метили  основания чугунных столбов, увенчанных затейливыми фонарями, и бежали дальше, принимая мир таким, какой он есть, не особенно жалуясь на судьбу.  Протекала обычная питерская жизнь, уложенная в матрешку общей жизни, которая, в свою очередь несла обременение других более глобальных смыслов…
А моя с этого момента принимала совсем другой оборот, и я чувствовал перемены неким глубинным  инстинктом, заложенным в каждого человека, еще в утробе матери, когда мы только собираемся вынырнуть из лона и отправиться в плавание по реке Жизни и Смерти. И  непонятно до конца - мы все-таки плывем или нас несет неумолимый поток?
От всех этих мыслей, внезапно нахлынувших на меня, захотелось решительно выпить водки, помянуть заодно Старика, который ровно 40 дней назад покинул этот суетный мир.
Что я и сделал. Выйдя через парадное, пулей метнулся  в лобаз – за углом дома. Уже через полчаса,  подливал себе из хрустального графинчика,  задумчиво хрустя соленым огурцом, пахнущем дубовой бочкой.
После традиционной третьей рюмки, я, в очередной раз, решил осмотреть содержимое шкатулки.
Водка неожиданно скоро ударила в голову, и манипуляции указанные в инструкции, вдруг, перестала поддаваться осмыслению.
Казалось бы, внешне простой алгоритм, ускользнул из моего сознания, обернувшись полной бессмыслицей. Не иначе, как бесы  уже тешились надо мной...   Я не учел того, что теперь мне придется иметь дело совсем с другими силами и мои мелкие шалуны, вскоре покажутся жалкими имитаторами других более могущественных персонажей.
Между тем сознание уже почти полностью покинуло меня, картина окружающего мира исказилась, меняя свой масштаб. В ушах слышался звон, какие-то гортанные звуки и ржание коней, наполнило комнату. Вместе с запахом пороха, человеческой крови и страха все это окружило меня со всех сторон. Ковер на стене задрожал, мелко вибрируя, и неожиданно втянул в себя, обдав свежестью осеннего утра и стереоскопичностью звуков и запахов. Я споткнулся, упав  в грязную лужу, наполненную зловонной слизью. Черт возьми – я оказался прямо в середине поединка! Между конными арьергардами рыцарей Алой и Белой розы!...
И было совершенно неважно, что, читая исторические хроники, я, скорее всего, симпатизировал  партии Белой розы. Сегодня  я мог погибнуть от стрел пущенных, как с той, так и с другой стороны.

Между тем из ближайшего леса выскочил всадник на огромной лошади и, осадив коня в двух метрах от меня, приложил к губам блестящую, медную дудку. После его боевой трели из перелеска выскочила конница подкрепления, и помчалась прямо на меня, гремя оружием и победоносно гикая. Разглядев на атласных полотнищах, привязанных к древкам копий, силуэты белой  розы, я хотел крикнуть - Я свой!... Я за вас!
Но, не успел - первый, же наездник, поравнявшись со мной, перетянул по спине кожаным арапником и я, едва успев выскочить из под копыт лошади, кубарем покатился в огромную яму, утыканную кольями. Небо наверху из синего вдруг стало черным и заботливо укрыло меня с головой, унося в липкую, противно  звенящую, бездну.
Скорее всего, я умер. Во всяком случае, меня на какое-то время не стало.
Я еще долго путешествовал в потусторонних инстанциях, пока не очнулся среди частокола огромных, шевелящихся деревьев с гладкими отполированными стволами.  Деревья, мерно раскачивались и шелестели, словно повинуясь какому-то единому ритму.  
Они ласково шептали мне о тщете человеческих усилий и наличие более сладких утех, которыми мы мужчины часто пренебрегаем в своих честолюбивых помыслах и устремлениях.
Их извивающиеся  конусовидные тела  росли куда-то вверх, где было темно,  душно и сыро. Неуловимо знакомый, будоражащий воображение, запах обволакивал меня с ног до головы.
Куда это я попал? Очередная засада-господи, помилуй! С другой стороны хорошо - что хотя бы  жив!
Меня совсем не грела давешняя, чудесная перспектива участия в рыцарских разборках, особенно, когда знаешь, что вся эта ботва будет длиться целых сто лет! Я решил ощупать в темноте разбитое колено и с ужасом обнаружил, что множество моих рук одновременно потянулись к множеству коленок.
Это еще что такое? Густая темень не позволяла достоверно оценить ситуацию. Я был мохнат и мерзок на ощупь, остальное можно было только предполагать.
Между тем колыхание гигантского леса прекратилось. Раздалось непонятное шуршание, вибрация, треск и, вдруг, ослепительный свет ударил в глаза. Свет, казалось, лился со всех сторон.
А затем начался дождь. Это был изумительный теплый и ароматный  всемирный потоп,  заливающий окружающий меня мир упругими струями. Он то приближался, то улетал вверх;  гудел и стонал,  вызывая  восторг и лихорадочное  возбуждение. Мне хотелось танцевать и петь среди этого великолепия звуков и запахов!
Потом в глаза попало что-то неприятное, и я обнаружил себя окруженным  со всех сторон, густой мыльной пеной. Она вздымалась вокруг пухлыми, ароматными  сугробами, чавкала и сопела, норовя задушить в своих вязких объятиях.
Затем снова пошел обильный, смывающий  все без остатка дождь.
Произошедшее впоследствии, я до сих пор вспоминаю с ужасом и содроганием.
Думаю, что подробности этого эпизода умрут вместе со мной. Даже на смертном одре я не хочу рассказывать о том, что случилось.
Когда после некоторой паузы, освеженный и умытый, я немного прогулялся с приютившей меня рощей, туда, где  зазвучала мелодия Стинга, и запахло кофе с коньяком,  а затем вернулся назад, в царство сияющего света, то подумал, было, что жизнь, наконец-то, налаживается.

Мне захотелось слегка перекусить, и может быть, даже выпить чего-нибудь легкого. Я  огляделся вокруг в поисках съестного.  Но моя роща была не из числа плодоносящих, или урожай собрали другие – более удачливые. Не знаю…
Между тем голод все сильнее терзал меня. Приглядевшись к почве под ногами, я обнаружил, что это - и не земля вовсе. То, -  по чему я передвигался,  было похоже на румяный  куриный окорочок.  Весьма, приятная на ощупь и вкус субстанция. Обнюхав ее и, лизнув языком, я,  повинуясь непонятному инстинкту, впился зубами в эту – так манящую меня  сочную поверхность. И я понял, вдруг, что это и есть моя пища!!!
- Ой!!! – раздался – будто гром с небес.  – Что это  еще за твою мать! Блин!- орал усиленный миллионами динамиков голос.
- В ту же секунду  громадные толстые черви, увенчанные алыми кинжалами, ворвались в самую гущу, окружающей меня сельвы и стали терзать ее, перебирая и сминая  стволы деревьев. Вскоре, крепко схваченный чьими-то лапами, я был извлечен  на божий свет.
Лихорадочно перебирая мохнатыми ногами, я стремительно летел в стратосферу,  пока не повис там, неожиданно увидев напротив огромное женское лицо, закрывающее половину  пространства, словно рекламный билборд на фоне кинотеатра.
-Бля! Это что еще за твою мать! Лобковая вошь! - проорало лицо.
- Ну, Марк…   Ну твою мать! Я тебе покажу - гремела  иерихонская труба, взламывая мой бедный мозг насекомого, привыкшего к тишине и покою.
-Голос, несмотря на децибелы, был очень узнаваем и вскоре я сообразил, что принадлежит он не кому-то, а моей любимой. Моей чудной и несравненной Марине, отловившей лобковую вошь вблизи  собственного  лона!
Да замечательный сон мне достался нынче.
И, как бы мне выбраться, наконец, из этой благодати? Ведь дальнейший ход событий можно легко предугадать. Было только непонятно - посчастливится мне умереть легкой смертью, или моя  девушка будет медленно и с наслаждением отрывать лапки, проверяя действительно ли их восемь, как пишут в учебниках по паразитологии?
Я не знаю - почему она не уничтожила меня сразу. Может быть, любопытство ее обуяло? Все-таки,  хорошо, что женщины, более любознательны, чем мужчины.
Одна из версий, которая представляется мне более вероятной - просто хотела сохранить это жалкое членистоногое тельце, как вещественное доказательство. Решила  предъявить мне - меня  в виде лобковой вши, отловленной в  женских трусах! Подумала, что это я наградил ее собой. То есть этим паразитирующим насекомым - в которого воплотился поневоле. Уссышься!... С другой стороны радует, что никаких других кандидатур со стороны предъявлено не было. Таким образом, я  легко убедился  в отсутствии соперников, что уже неплохо в условиях тотальной конкуренции, царящей в этом жестоком мире!
Бережно уложив пленника  на  стеклянную полочку перед зеркалом, сердито фыркая, и топоча ножками, Марина метнулась  к телефону. Видимо,  не терпелось выразить свое,  глубоко выстраданное мнение по поводу сложившейся ситуации. И очень скоро  ей это удалось.
Вот этот ее звонок, возможно, спас мою жизнь. Потому, что не знаю - в какое  очередное путешествие  могли отправить меня Демоны сна.
- Да, слушаю! Все знаю…  Послушай не кричи так! …-  Все еще тяжело ориентируясь в пространстве, я c трудом отделял, явь от преследующей меня небывальщины.
-Что? Сволочь? Кто - сволочь?...  Сейчас приеду и все объясню…  Все объясню - я сказал!

Я оторвал от уха телефон, минуты две выпуская в свободный эфир вибрации праведного гнева, немедленно раскалившие окружающее пространство.
- Да, да внимательно слушаю тебя…- я вернулся к ней через некоторое время. Хорошо сделаем так – сходи и еще раз посмотри, что ты там отловила. Еще раз пойди и посмотри – я тебя прошу. Потом поговорим!
Через паузу я услышал негодующий голос Марины.
-Он удрал! Этот мерзавец удрал - представляешь?
Интересно, как она догадалась, что это был он? Решила, что мужской особи гораздо интереснее побывать в женских трусах?
- Слава богу!
- Что?...  Что ты сказал?
- Я говорю – слава богу, что тебе всего лишь померещилось.
Это был обыкновенный… Э… Комарис-вульгарис…
- Какой еще вульгарис? Что ты болтаешь? И мне вовсе не показалось…Я не дура!
- Разве ты не знаешь? Не успевшие понести летом, самки комара, ближе к зиме,  устремляются в человеческие жилища, чтобы… Чтобы… Там они пытаются завести потомство, но родившиеся личинки – увы мало чем напоминают здоровых и сильных комаров лета…
Чем большую чушь я нес - тем увереннее становился мой голос.
- Это элементарно, Марина! - завершил я свою лекцию, длившуюся, казалось, целую вечность.
-… Комарик! Обычный недоношенный комарик!
- Ну ладно, может быть ты и прав. Когда появишься?
- Да прямо сейчас и приеду.
Значит, я все-таки успел удрать? Ай, молодца! Интересно, а если бы она раздавила меня,  прежде чем пойти звонить по телефону? Проснулся бы я в этом случае?
Когда раздался ее звонок, я лежал на полу в комнате Старика. На столе стояла недопитая водка, а рядом с рюмкой, находилась развернутая голубая облатка из-под порошка. Она была пуста.
Видимо я что-то напутал в инструкции… В мой сон все-таки вошли бесы. Недаром Старик так серьезно предупреждал меня. Впредь нужно быть осторожнее!
Несмотря на это происшествие, я не собирался останавливаться, понимая какие перспективы открываются передо мной.
- Что там говорила Марина про Париж? Побывать в Париже Пикассо и Модельяни… выпить рюмку абсента с самим Хэмом - разве ради этого не стоит рискнуть?
Увидеть Париж и умереть…  Нет, умирать пока не входило в мои планы. Нужно просто внимательнее прочесть инструкцию. И тут в моем сознании  явственно всплыла картинка, увиденная еще во втором моем сновидении.  Это была пиктограмма с набором цифр…  Снова,  как и тогда во сне, она появилась в голове, будто на экране монитора. Осталось только зарисовать комбинацию на листке бумаги.

                                                          
Мы с Мариной сидели  в нашей любимой кафешке, устроенной  в трюме старинного корабля, вставшего на длительную стоянку, неподалеку от Академии. Здесь не нужно было много пить, чтобы пол ушел из-под ног. Покачиваясь в невских волнах, массивная  барная стойка постоянно теряла свою горизонталь, а колокольчики, подвешенные к верхней  панели, мелодично звенели, приглашая к диалогу. Для одиноких посетителей это была сущая находка: так можно было получить  необременительного собеседника, тихо поддакивающего вам время от времени. Было к кому обратить свой молчаливый тост, услышав в ответ - салют или прозит,  или на здоровье! - в исполнении хора из колокольчиков!
Нужно сказать, что поступление в Академию далось мне нелегко. Весь процесс занял несколько лет, что, впрочем, для этого учебного заведения почти норма - редко кто поступает с первого раза. Разве что такие, как Маринка, которой папа- профессор живописи, вручил карандаш вместе с соской, как только ребенок научился держать головку. Разумеется, под его присмотром, она рисовала, словно дышала, для нее это было так же естественно, как для кого-то чистить зубы по утрам.
Мне же пришлось попотеть. Где только не носила меня жизнь, и об какие только углы не стучала  моей бедной головой. Я был старше нее на целую эпоху. А если еще учесть, что это было время перемен…  Проще сказать, что она была ровесницей моей дочери - вот так!
Но, тем не менее, мы как-то ладили, хотя и ругались довольно часто. Может быть оттого, что я слишком опекал ее?
Пока не натолкнулся  на фразу мудреца – «…Что по- настоящему калечит нас, так это присутствие кого-то за спиной. Того, кто говорит нам, что следует, и что не следует делать…»  Тогда я попытался умерить свой назидательный пыл. Иногда мне это удается.
Я рассказал ей рыцарскую часть своего сна, немного приукрасив его недостающими деталями.
История же мокрой и голодной лобковой вши  отправилась в мусорную корзину, как недостойная быть изложенной.
Заказав коньяк, мы принялись составлять план действий.
Я разложил на скатерти листок с рисунком пиктограмм, отловленных из памяти.
Вскоре совместными усилиями, мы разгадали алгоритм необходимых действий. Существенным условием правильного вхождения в управляемый сон являлись впечатления,  полученные накануне и непосредственно перед ПУТЕШЕСТВИЕМ / мы с Мариной условились называть это именно так/. Видимо, поэтому я и отправился прямиком в средние века, залюбовавшись на чудный гобелен  в комнате. О причине последующих перемещений, можно только догадываться.
Последовательность приема и количество порошков необходимых для получения энергии перемещений, тоже имело свое значение. Чем дальше путешествие, тем более хитрая комбинация была необходима. Марине очень хотелось в Париж, и я не возражал, единственным условием было - подальше от рыцарских времен!
Допив коньяк, мы отправились в мастерскую к папе-профессору изучать его библиотеку и готовиться к предстоящему приключению.  Надо сказать, что мне не довелось повидаться с этим достойнейшим человеком. Он ушел из жизни еще до нашего с Мариной знакомства.

Впрочем, будь он жив, я вряд ли был допущен к телу его дочери. По слухам
папаша был довольно жестким и коварным  существом, предпочитавшим авторитарную
схему управления своим хозяйством. Скорее всего, другие в эпоху тотального соцреализма и не поднимались на жизненный Олимп? Может быть, именно поэтому мой слегка безалаберный и легкий нрав  устраивал Марину? Ведь я не был энтузиастом карьерного скалолазания.
Наверное, мы стоили друг - друга.
Она воспитывала меня, а я, как мог, заменял ей отца – так мы и жили: поочередно примеряя, оставшуюся без присмотра,  папину маску - воспитателя и тирана.
Мастерская профессора находилась на Мойке, занимая почти целый этаж  бывшего доходного дома. Перейдя по мосту над  замерзающей Невой, мы пешком добрели до кинотеатра «Баррикада» и вскоре уже спускались вдоль канала к дому художников.  Миновав арочный вход во двор, поднялись в обитель муз. Уж не знаю - посещали эти капризные создания ее папу? Но Маринку музы любили. Она была талантливой девочкой, кроме того,  умной  и  красивой – довольно редкое сочетание! Самым большим кошмаром был страх потерять ее. Хотя, по большому счету, я делал все, чтобы это случилось рано или поздно. Редко дарил ей цветы, почти не говорил, комплиментов…  Я не делал поправку на то, что она женщина, обсуждая с ней все, что взбредет в мою напичканную фантазиями голову.
Иногда, спохватившись,  купал в чрезмерных восторгах и обожании, но недолго. Появлялись неотложные дела, безумные проекты и вечно пьяные, нелепые друзья – по уши, заросшие бородой и проблемами.
Вообщем, типичная российская история. Но, похоже, ей это нравилось. Говорила, что объелась обожанием еще в школе. Видимо, она была из тех девчонок, в которых влюбляются двоечники и не дают им прохода до тех пор, пока не прозвенит последний школьный звонок. А в новейшее  время и после оного, выныривая из  Интернета в образе любящего друга, заботливо интересуясь - Как дела? Это я Сидоров! – смайлик:  «чмок-чмок!» - Я люблю тебя до сих пор! Ты, как - не передумала?
В случае с Мариной еще и папа - этот сухопарый усатый человек со стальными глазами, смотрящий  теперь с автопортрета, что висит в мастерской, среди натюрмортов с арбузами, дынями и виноградом, которые он любил писать в свободное - от созидания идейно-выдержанных  композиций - время. По тем временам почти что – фига в кармане!
Папа контролировал каждый ее шаг, подбирая друзей и подруг, наряды и обувь соответствующего фасона. Если бы мог он распилил ее хорошенькую головку и заглянул туда, но это он сделать не смог или просто не успел? Однажды испугано вскрикнув, - рухнул на диван и, побыв пару лет овощем, отправился в мир иной.
- Слушай, когда ты уже переместишь папин портрет в более прохладное место? Здесь ему нехорошо. Пожухнут краски и … так далее?
- Оставь папу в покое! Скажи спасибо, что он только на портрете.
- Да уж это точно. Он бы мне перцу-то задал, пожалуй!
Для ближайшего путешествия выбрали томик писателя Ильи Эренбурга, стоявший на полке в  разделе - Франция…
Его фамилия почти ничего не говорила нам, но он писал о Париже, и это было важно!
Мы читали по очереди вслух -  время от времени не в силах удержаться от едких реплик.
- Слушай, если бы ему позволили, то он бы лизнул этому Ленину задницу!  Вот- поц- гневно заметила Марина, которой ненависть к вождю видимо передалась от папы.
По семейному преданию, он,  закончив очередной парадный портрет,  замахивал стопарь водки и  размашисто  крестясь, смачно плевал в свежеотлакированую физиономию.

Да и не он один – вяло поддакивал я. – Похоже,  все они тогда были готовы к жертвенному закланию, как ритуальные бараны. Всех куда-то несло… И чего им не жилось? Российский студент жил в Париже на пятьдесят рублей, сочиняя скверные стихи!... И еще умудрялся издаваться за собственный счет! Фантастика! Да, просрали Россию….
Поругивая автора и выдергивая из политических агиток живой текст с ароматом парижских улиц, мы медленно врастали в 1909 год!
Ты хоть свой французский-то вспомнишь, а Марина?
- Попробую.
- Ну, а у меня врожденные способности к языкам. Прорвемся!
Между тем события тех времен затягивали нас, обдавая мощным жаром грядущих перемен, которые каким–то краем задели и нас далеких потомков. Имена: Пикассо, Модильяни, Сутин, Брак… - были для нас каноническими и такими же далекими, как Марс и Венера – планеты, населяющие ночной небосклон.

   Париж, действительно оказался серым и сырым, как и рассказывал об этом Эренбург. Едва бросив свои вещи в дешевой гостинице,  неподалеку от Латинского квартала, в котором материализовались наши тела, как и было, задумано, мы помчались на розыски знаменитого кафе «Ротонда». Когда мы уже собрались распахнуть заветную дверь, за которой слышался гул голосов, навстречу вывалился черноволосый симпатяга с бледным лицом. Он шел прямо на нас, зябко кутаясь в длиннополое поношенное пальто, и что-то сердито бормотал себе под нос.
- Слушай, а это же сам Модильяни!  - изумленно прошептала Маринка, хватая меня за плечо, когда незнакомец, пройдя мимо, нетвердой походкой двинулся в сторону от нас.
- Точно, Моди - собственной персоной!
Мы шли за ним некоторое время, пока он не остановился.
- Что вам нужно от меня – спросил он, резко обернувшись. – Денег хотите!
У меня, их отродясь не было - этих чертовых денег! - он захохотал, кривляясь, и надсадно кашляя.
- Нет, господин, Модильяни, - произнес я на дурной смеси английского с французским.
-Мы не желаем вам зла! Скажи - пусть нарисует, твой протрет, и я заплачу ему – попросил я Марину.
Она перевела ему мою просьбу.
- Ты точно заплатишь? – недоверчиво произнес Моди, прижимая к груди большую папку с ободранными углами, словно боясь, лишиться  самого дорогого.
Мы вернулись в кафе, где Модильяни потребовал стакан красного вина в счет аванса.
Разложив прямо на столе, папку с листами дешевой бумаги он начал быстро набрасывать портрет Марины.

По моей спине пробежала дрожь священного трепета перемешанного с ужасом от всего происходящего. Я до сих пор не верил тому, что это все-таки случилось с нами. Я так  часто разглядывал картины и рисунки Модильяни в Эрмитаже и Русском музее, в многочисленных монографиях, что вроде бы наизусть выучил его легкую изящную манеру письма. Но в жизни все выглядело еще более нереально. Казалось, что руки  художника живут собственной жизнью. Они двигались сами по себе, творя то, что глаза и не замечали вовсе. Взгляд Модильяни был отрешенным и равнодушным, ему было совсем неинтересно то, что делали его руки! Вино вот что, пожалуй, интересовало его гораздо больше! Хотя не мне судить.  Все в жизни не так просто, как это кажется на первый взгляд.
Я щедро расплатился с ним из пачки банкнот, которые мы предусмотрительно напечатали на принтере, надергав в Интернете необходимую информацию, когда готовились к своей экспедиции.
Мы с Мариной не собирались корчить из себя олигархов, приехавших в Куршавель, но и побираться нам тоже не хотелось.
Эренбург в тот вечер не появился. Как и в последующие вечера. Как знать, может быть, мы слегка разминулись с ним? И он все еще проходит азы революционного дела в далекой и злой России.
Сердитые мальчики наводнили тогда страну… Они, как черви древоточцы пилили могучее дерево, которое уходило своими корнями вглубь веков. Им казалось, что, повалив его, они в мгновение ока вырастят на его месте другое - более здоровое и сильное, устремленное  кроной к замечательно- звездному будущему. Они очень надеялись на это!
Мы - то Маринкой знали - к чему это привело. Но они – нет!
Разумеется, мы не собирались что-то исправлять или менять. Боже упаси! Просто хотелось посмотреть в лицо хотя бы одного из этих пламенных персон, когда ему расскажут будущее.

Хотя… Я вспомнил самого себя в окружении  ликующих граждан топающих к Белому дому в октябре 1993-го. Все было похоже на праздник!
По Новому Арбату медленно струилась колонна танков. Cветило солнце  и жерла пушек надменно пялились в небо. На башнях сидели молоденькие лейтенанты и сонно глазели на народ. В них летели пачки сигарет, цветы и  конфеты.
А в это время, навстречу толпе, словно рассекая ее, шла молодая пара.
- Люди, что вы делаете? Опомнитесь! Сегодня вы хороните демократию! - говорили они, растерянно заглядывая в беспечные лица. Никто не слушал их. Все смеялись, жевали пирожки и грызли семечки. Люди пили пиво и чему-то радовались, повинуясь единому объединяющему всех порыву.
А уже, через несколько минут,  началась стрельба и тогда все упали на колени и поползли в разные стороны, словно встревоженные тараканы.
Танкисты, громко матерясь, провалились в чрева танков. С лязгом захлопнулись люки и вскоре потоки расплавленного свинца, вибрируя и жужжа, словно злые пчелы, полетели в окна арбатских  высоток.
Проспект в один миг опустел и только грозный треск крупнокалиберных пулеметов кромсал вязкую тишину.
Я потом думал - откуда взялись эти двое? Парень с девушкой? Может быть, тоже гости из будущего?

    Через две недели пребывания в Париже, мы, наконец-то повстречались с Эренбургом.
Вид у него действительно был своеобразный. В своей мексиканской шляпе с обвислыми полями и прядями темных слипшихся волос, падающих на поднятый воротник пальто и плечи, он был похож на сильно утомленное млекопитающее  в период брачного гона. Действительно «тухлый дьявол», как называл его А.Толстой…
Мы встретили его совершенно случайно на улице Шельшер, что недалеко от «Ротонды», куда мы и направлялись с Мариной, чтобы скоротать вечер в кругу новых друзей. Навстречу нам, в сумраке, приближающейся ночи, брел невысокий мужчина в остроугольной шляпе, укутанный в платок, наподобие мексиканского пончо. Низко наклонив голову и не глядя перед собой, он бормотал что-то себе под нос. Видимо сочинял пламенные  вирши. Или проговаривал очередную статью в « Биржевые ведомости». Мы сразу догадались, что это он, но не успели правильно среагировать на его внезапное появление.
- Господин Эренбург! – наконец, окликнул я его.
- Что вам угодно? – неожиданно высоким голосом откликнулся прохожий. Он обернулся, вглядываясь в нас из темноты.
- Значит, не ошиблись! - обрадовались мы этой нечаянной встрече.
Выслушав сбивчивый рассказ, в котором мы, естественно, утаили значительную часть правды, он оглядел нас с ног до головы и повел носом, словно принюхиваясь.
- Как у вас с финансами? – спросил он без обиняков, сразу став понятнее и ближе, словно родился и вырос во второй половине нашего  прагматичного  и  расчетливого  века.
- Да вроде бы хорошо – мы не стали прибедняться, не без основания полагая, что это существенно облегчит процедуру сближения с пламенным революционером и будущим литератором Ильей Эренбургом.
– Тогда пойдемте со мной!- он резко повернулся на высоких каблуках и продолжил свой путь, подвывая и размахивая руками в такт движению. Металлические подметки цокали о булыжную мостовую, а фигура в шляпе, словно подпрыгивая и временами отрываясь от земли, в рыбьем свете тусклого газового фонаря, обернулась  сказочным  персонажем, сбежавшим на время из волшебной сказки самого Амадея Гофмана.
Нужно сказать, что изготовленные нами денежные купюры делали свое дело, помогая обретать связи в среде парижской богемы. Мы уже обзавелись парой-тройкой постоянных друзей, которые регулярно поджидали нас в кафе, неподалеку от Монмартра.
Оставалось надеяться лишь на то, что борьба с фальшивомонетчиками еще не была  налажена так же хорошо, как сейчас. Кроме того, хотелось верить, что с нами не могло случиться ничего дурного - ведь, как не крути, мы все-таки – из другого мира?
Хотя, нужно признаться, - это было слабым утешением…  Как знать, может быть, люди, бесследно исчезающие в наше время или, напротив, появляющиеся из ниоткуда – без памяти и без прошлого – тоже странники во времени и пространстве, как и мы с Мариной? От этих мыслей становилось не по себе.  И, порой, поддавшись невольной хандре, мы целыми днями просиживали в своем номере, потягивая вино и глядя в  окно на неспешное течение жизни парижских  улиц – там за туманным  стеклом, отделяющим нас от внешнего мира.

…То проследует, по мостовой,  конный экипаж с подрагивающими занавесками,  среди которых угадывается свежеее личико молоденькой парижанки; или проедет мимо омнибус набитый важными господами в котелках и моноклях. Или, вдруг, замрет посреди улицы юная пара…  
Невзирая на струящуюся с неба влагу, молодые люди терпеливо позируют невидимому господину Родену, изображая вечную любовь. Становилось странно, что мы всего лишь гости в этом чужом для нас мире, настолько сблизились мы с ним, словно бы родились здесь. Впрочем, наверное, это свойство Парижа всех укрывать своим уютным  одеялом любви.
…Прохожие, пряча головы в поднятые воротники, торопливо идут мимо, не обращая внимания на привычные городские картинки. Все это множится и ломается, отражаясь в витринах, и лужах, подсвеченных только недавно появившимся неоном, словно краски и грани на полотнах Пикассо.
« В дождь Париж расцветает, точно серая роза…» - заметил Макс Волошин.

Между тем, именно в гости к Пикассо и направлялся наш новый друг. Вскоре, все вместе, мы уже стучались в ободранную и перепачканную краской массивную дверь мастерской художника.

Этот большеголовый, невысокий крепыш совсем не казался гением. Он был похож на какого-нибудь соседа дядю Мишу, которого каждый имеет в своем кондуите. Эдакий, добродушный черт, любитель выпить и побалагурить. Может быть, мы просто попали в удачный день?
Пикассо, видимо, уже был в фаворе, потому что держал служанку, которая и была послана за вином.
Стоило нам попасть в закрытое помещение, как  Эренбург, вспомнив, что он, как - никак, опытный конспиратор и без пяти минут революционер,  стал приглядываться к нам, и задавать наводящие вопросы, смотря исподлобья, словно обиженный ребенок, которому не дали обещанного варенья.
Пришлось отвести его в сторонку и сообщить, что мы недавно прибыли из будущего и никакого отношения к Охранному Отделению не имеем.
Почему-то он сразу же поверил и успокоился. Только переспросил несколько раз громким драматическим шепотом: - Вы действительно из БУДУЩЕГО?
Пикассо, каким-то образом, расслышал наш разговор.
- Ну и как там в будущем? Мои картины у них есть?- спросил он, посверкивая веселыми глазками - навыкат.
- Они оцениваются в миллионы, господин Пикассо - сообщили мы  приятную новость.
- Я в этом нисколько не сомневался! – самоуверенно заявил гений, разливая в стаканы, принесенное служанкой красное вино.
Можно было, наверное, сообщить для пущего эффекта, что я впал в  полуобморочное состояние  от фантасмагории  происходящего. Но этого не произошло.
Наверное, мы с Мариной привыкли уже к своему положению и наши рецепторы, отвечающие за восприятие окружающей действительности, слегка загрубели. Мы непостижимым образом научились воспринимать чудеса, как нечто естественное, происходящее параллельно нашему обыденному существованию. Словно смотрели фильм, где лишь по случайности оказались главными героями.

Между делом, я жадно изучал творческую кухню гениального мастера. И неожиданно понял - то же самое я видел сотни раз у других художников - своих приятелей. Да и сам грешил подобной манерой. Кубистические картины с изломанными гранями, многочисленные коллажи и ассамбляжи, жирные мазки краски, выдавленной из тюбика прямо на холст. Все это в наше время можно увидеть, что называется от Караганды до Владивостока. Подобной живописи стало полным-полно. Вместе с подражаниями Дали и Сезанну. Особенно этим увлекаются молоденькие девочки из художественных колледжей, которым лень учиться всерьез.  Это потеряло уже всякий смысл, как увядший букет без запаха, забытый на когда-то праздничной,  всеми почитаемой сцене.
А тут в Париже начала века это, конечно попахивало революцией. Тогда все отдавало революцией. Как созревающий флюс, она искала случая, чтобы прорваться в самых неожиданных местах.
Вся фишка была в том, что Пикассо сделал это первым. Он нащупал нарыв. Своим звериным  чутьем,  угадал грядущий век, а, поняв его суть, не побоялся заявить об этом всему миру!
По счастью, именно в то время Человечество нуждалось в смене декораций.
Впоследствии, когда понадобятся новые звуки, явятся Битлы. Затем Бил Гейтс. А, Майкл Джексон, гениально дернет ножкой, придумав лунную походку, именно в тот момент, когда публика созреет до его откровений. В противном случае он был бы просто освистан.
В том, что подобные личности перестали появляться, в России есть, наверное, некоторая закономерность. Именно об этом мы собирались поговорить в ближайшее время с Лениным, который, как известно, и спроектировал современную Россию. Мы собирались воспользоваться моментом – он был где-то рядом, находясь в эмиграции. Особенно горела этой идеей Марина. Видимо у нее был к знатному большевику собственный счет. Обида за папу, растратившего талант на лики партийных бонз не давала покоя?
Пепел памяти все еще  стучит в наших сердцах, господа…
В монографиях о Пикассо  много пишется, про его живописные поиски, приводятся разные слова: о художниках, которым следует выколоть глаза, чтобы они, как птицы в неволе, лучше выражали суть вещей, о том, что он всю жизнь учился писать, как дети,  и еще много разной чепухи, якобы сказанной им в разные периоды творчества.
Думаю, что все это бред, придуманный критиками. Некое Евангелие, написанное людьми, ловко сбывающими расхожие мифы, словно веники в  чистый четверг, взыскующим святости.  Так же, как история о Гогене, Ван-Гоге, Модильяни и Христе... На самом деле это были обычные бродяги, волею судеб, попавшие в нужное место, в нужный час /Христос, разумеется, отдельной строкой/. Всевышнему сеятелю понадобились овощи определенного сорта, и он швырнул с небес горсть семян. На кого-то просыпалась эта благодать, а кто-то прошел рядом, даже и не чихнув. Не все восприимчивы к этой самой благодати.          
Пикассо не досталось почти ничего, /говорят, что он не открыл ни одного направления в живописи, позаимствовав необходимое у Брака и Метценже…/, но он оказался самым честолюбивым и упорным из всех./Из чего нужно, наверное, делать выводы нынешним честолюбцам/ Он во всем хотел быть первым. Грубо говоря, он хотел трахнуть весь мир и ему это удалось. Возможно, если бы он не был художником, то сделал это как-то по-другому.

Тем не менее, он произвел свой эксперимент гораздо более ловко, чем Сталин с Гитлером, которые тоже грезили подобной  идеей.
То чего он добился упорством и любовью помноженной на искусство, и врожденное лукавство, они пытались взять кровавым насилием. И они проиграли, а Пикассо победил! Один голубь мира, нарисованный сплошной линией, перевесил  все их звериные потуги.

Когда мы немного выпили, я попытался изложить присутствующим свою точку зрения на данный вопрос, разумеется, слегка смягчив острые углы.
Эренбург согласно кивнул, заметив, что все это описывается одним словом: исторический  детерминизм, который в становлении человечества играет довольно существенную роль.
У Пикассо, разумеется, было, свое особое мнение.
Он усмехнулся.- Все мы хотим иметь много женщин, но не у каждого это получается, малыш - сказал он, обращаясь ко мне.
Слово – малыш слегка покоробило меня. Но если разобраться,… Кем я был по сравнению с ним? - пигмеем, взирающим на колоса, присевшего на пятую точку, чтобы пообщаться с муравьем.
Он взял лист бумаги и быстро набросал мой портрет в три четверти. Против ожиданий рисунок получился довольно реалистичным. Свернув в трубочку, преподнес его мне, предварительно, подписав.
– Теперь ты богат! – сказал он, шутливо потрепав меня по плечу.
- Когда вернешься в свое будущее, скажи друзьям художникам, что я завидую им.
Он задумался на секунду – Потому что у них есть выбор!
Я попросил его нарисовать вслед и Марину, но он отговорился, довольно грубо заявив, что работает только по вдохновению. На предложение дать ему денег, презрительно ухмыльнулся и пробормотал что-то по- испански.
Возможно, назвал меня болваном или просто чудаком. Я решил не уточнять, подумав, что гению можно простить многое. Расстались мы почти друзьями. Хотя полагаю, что он забыл про нас, как только мы покинули его дом, похожий на Ноев ковчег, который
гостеприимный хозяин без устали украшал нарисованными ликами людей, предварительно расчленив их на составляющие. Он населял его химерами, музами, и минотаврами…  Прочими обломками тонущей цивилизации: предупреждая, губя или, напротив спасая ее?

Ленин оказался на редкость лояльным человеком. Когда мы, наконец, удачным образом обаяли Эренбурга и прорвались на заседание съезда РСДРП, прошел почти месяц от начала нашего пребывания в Париже. Мы обошли уже все местные музеи и выставочные залы, включая великолепный Лувр, который придавил нас словно буханка хлеба голодного муравья.
Мы вгрызались в его культурную массу, а он уничтожал нас, превращая в ничтожества на фоне своих шедевров. После этого я особенно зауважал господина Пикассо, который сумел стряхнуть с плеч груз авторитетов и сказать свое слово в искусстве, несмотря ни на что.
Нам в этом смысле было легче - ведь мы прекрасно знали финал эксперимента, который только еще обретал свои контуры в голове «российского кормчего» - Владимира Ильича Ленина. Человека, которому буквально через десять с небольшим лет, предстоит стать нашим - Все.
Пока же, он еще не догадывался о том, что одной бронзы на его чеканный лик  уйдет больше, чем меди на пушки у его предтечи Петра Великого, прорубившего окно в Европу.

Я отговаривал Марину, но она была непреклонна. Целый час мы провели в поисках
«весомого аргумента». Дело в том, что Марина хотела достучаться до сознания Ильича при помощи кондитерского изделия под названием – торт бисквитный.
Короче, она решила проехаться этим предметом по его физиономии в момент пламенной речи. Почему именно так,  было непонятно. Отговорить ее мне так и не  удалось - как не старался!
Вот такая перед нами стояла непростая задача.
К делу подошли с фантазией. И только в третьей или четвертой кондитерской лавке нашли  композицию под названием « Жанна  д,АРК»  Это название очень понравилось Марине. Она буквально расцвела, когда увидела торт. Шоколадная гильотина с коленопреклоненной фигуркой Жанны возвышалась в центре композиции.
Я украдкой сунул палец в рыхлую субстанцию и попробовал ее на вкус. Мне показалось не очень. - Пожалуй, переборщили с ванилью. Хотя Ленину возможно понравится!

           Но Ленину не понравилось! Он поднял отчаянный визг. Видимо решил, что его травят.
- Соглашатели! Компгадогствующие пгоститутки! – кричал будущий вождь, отчаянно размахивая руками.
Но когда все-таки додумался высунуть язык и лизнуть розовый крем, прилипший к аккуратно подстриженным усам, немного смягчился.
Он сделал знак, и нас перестали бить. Хотя до этого досталось крепко! Мне в бок даже ввинтили ствол маузера. Какой-то рьяный боевик из эсеров так треснул по ребрам, что я увидел на потолке  звезды величиной с апельсин! Признаться, до этого момента думал об эсерах гораздо лучше. Я даже считал их интеллигентными людьми.
- Кто вы?  – спросил нас Ленин, все еще тяжело дыша и продолжая смахивать с бороды и усов  воображаемые остатки бисквита, когда нас затащили в тесную коморку возле сцены.
Охрану, после тщательного обыска, Ильич попросил удалиться.
- Мы… – начала Марина. Но я остановил ее и, как можно лаконичнее и без обиняков, рассказал нашу и отчасти его историю. Как ни странно, Ленин поверил нам.
Мне показалось, что он даже вздохнул с облегчением. Может быть, эта Революция ему и самому – нафиг была не нужна? Ведь до этого он был вполне себе нормальным человеком. Любил пиво и Инессу Арманд.
И вдруг зациклился на идее Освобожденного Труда. А тут еще и масть поперла:
Царь - дурачок. Царица – истеричка. С Распутиным шашни завела. Можно брать  власть голыми руками. Соблазнительно!
Это, как с Гитлером на знаменитом митинге в мюнхенской пивной. Сидел мужик никого не трогал. Открыл рот случайно - тут его и поперло! Оказалось - врожденный оратор, и даже, откуда ни возьмись, – гипнотический дар!  Могли бы, конечно остановить. Поделиться вовремя таблеткой успокоительного, кляп в рот засунуть, наконец.  Но звезды расположились иначе. Ох уж эти звезды!  
В данном случае в качестве звезд выступали мы с Мариной. Вооруженные тортом  
« Жанна д,АРК», любовью к Родине и силою обстоятельств, мы ринулись в бой. Как показали дальнейшие события, - не прогадали!

Как это ни странно, но Ленин проникся к нам определенной симпатией и назначил встречу в одной из пивных с видом на Сену.
Мы немного опоздали, и Ленин заметно нервничал.
- Мы еще плохо ориентируемся в Париже – объяснили мы ему свою оплошность.
- Хорошо. Я не сержусь...- Ленин отвернулся к реке, погладил бородку, и  вдруг, спросил, посмотрев на нас с игривым прищуром: - А вы совсем меня не боитесь?
- Да что вы Владимир Ильич! Разве можно?
Нужно признаться – мы слегка лукавили.
Помягчав, от наших слов, Ильич заказал пиво.
Разговаривая с ним, я невольно чувствовал себя ребенком, хотя мы были почти ровесники. Для меня он был все тот же дедушка Ленин из стишков на утреннике.
- А вон тот товарищ, между прочим, хотел пустить вас в расход. Еле отговорили.
- Ленин вновь посмотрел, на нас с фирменным прищуром, ласково улыбаясь.-  Небольшим перевесом голосов отстояли.
Мы покосились  в сторону и увидели мрачного грузина сидевшего за столиком в темном  углу зала. Он держал руку в кармане пиджака и это был  Сталин. Молодой, но уже  усатый. Перехватив наш взгляд, он сделал свободной рукой характерный жест поперек горла и страшно выкатил глаза.
Струйка холодного пота скатилась между моих лопаток.
-Ну-с давайте о деле!
План Ильича был прост, как все гениальное. Поняв из нашего рассказа, что с Россией у него не выгорает, он решил направить вектор борьбы в сторону  Америки.
- Будем делать революцию в Штатах! Но вы нам поможете!
…Судя по вашему рассказу, я должен договориться с немцами? – спросил он, после паузы.
- Да, Владимир Ильич вас доставят в бронированном вагоне прямо на Финляндский вокзал.
- Так вот этого не будет!
Коротко говоря, его  план заключался в том, что по прибытии в Россию мы должны вступить от его имени в торг: он не появится в Петербурге семнадцатого, а вместо этого миллион золотом  появляется в Париже 1909. Нам предстояло выступить его эмиссарами в 2010 году!
Изложив свой план, Ленин заспешил. Прежде чем удалиться, он передал нам скромную папку, перевязанную тесемками.
- Это для правительства России - сказал он.- И для вас там тоже - кое что есть…- добавил он загадочно.
Выходя из зала, Ленин конспиративно кивнул Сталину, продолжавшему строить нам страшные глаза. Тот нехотя поднялся и двинулся следом.
На выходе Сталин еще раз обернулся и сделал нам козу, разинув щербатый рот в подобии улыбки. Его правая рука, при этом,  неизменно находилась в кармане, удерживая предмет, который фатально рвался наружу, оттопыривая мятую ткань пиджака.
- А этому слабо «Жанной» в рожу? – подколол я Марину.
- … Этого только динамитом – вздохнула она. – Или полкило мышьяка в пирожное, как Распутину.

- Ага, а потом еще семь пуль в затылок и утопить в Сене.
…И ведь выплывет, сволочь!

-Ха-ха-ха – мы нервно рассмеялись и заказали пуншу, чтобы согреться и снять напряжение. Только что мы увидели начало триллера, который ожидал Россию.
Письмо, вложенное в папку оказалось закодированным посланием, и его мы отложили - на потом.
Записка, же предназначенная нам, была обыкновенной агиткой.
В ней Ленин в излюбленной манере пытался изложить свой взгляд на мироустройство. В качестве аналога приводились примеры из мира животных. Например, пчелиный рой, где, по мнению Ильича, все было достаточно разумно. Единственное звено в пчелиной семье, которое он считал лишним это трутни. И их нужно безжалостно уничтожать полагал он.
Забегая вперед, должен сказать, что, в конце концов, он добьется своего, став хозяином образцово показательной фермы, выводящей свиней наделенных разумом.
В том самом раю параллельного мира, где прописался Адольф Леопольдович, превратившийся в ворона.
Когда я в следующий раз посетил его, прихватив с собой Марину, ставшую моей верной спутницей, он показал предприятие, где на тот момент начальствовал Ильич.
Нужно отдать должное, он сразу же признал нас и принял довольно радушно.
- О, Париж, Париж … - вздохнул он, мечтательно закатив глазки.
Старик, прохладно относившийся к Ленину и не скрывавший этого, остался за воротами, отговорившись делами.
Мы прошлись вдоль чистых загонов, где счастливые и радостные хрюшки, поедали отборные, сбалансированные корма, под присмотром своих более продвинутых собратьев. Сытно поев, они радостно делились последними новостями и обсуждали новинки свинского шоу-бизнеса, строя планы на ближайший вечер. При виде Вождя, поднимались на задние лапы и, постукивая копытцами, аплодировали кормильцу.
-Слава Ильичу! – кричали они – Спасибо, родной… Мы счастливы и рады! Мы в изумлении и восторге! Ура!!!
Слезы просились на глаза при виде этой благодати. Вот он социалистический рай!
Владимир Ильич, а как же пчелы? – спросил я, намекая на прежние увлечения.
- Все впереди! Все еще впереди, батенька – ответствовал Ильич, радостно щурясь и потирая руки.
- То есть… Вы хотите сказать?
- Именно , голубчик…  Именно! Но это секрет - он приложил палец к губам и воровато оглянулся.
- Что он задумал? – спросила меня Марина, улучив момент.
- Думаю, решил скрестить свиней с пчелами. Представляешь, какая выгода?
Мы не удержались от гомерического хохота, представив порхающих в лазоревом небе свинок с трогательно подрагивающими прозрачными крылышками.
Приняв наш смех, как  знак одобрения, Ленин взобрался на ближайший пригорок и замер в канонической позе, простерев руку к горизонту. Луч солнца, скользнув по его макушке, улетел в стратосферу.

- Сволочь! – прокаркал Старик, когда просветленные, утирая слезы, мы вышли за ворота.
- Почему? – удивились мы, все еще нервно хихикая.

- Да потому…  Поставляет контрабандой свининку на Большую землю. А вы ее лопаете в виде колбасы. Круговорот еды в природе! Предприниматель, понимаешь! Едрен-батон! А все революционером себя числит! Сквалыга… – произнес он сквозь щель клюва самое ругательное свое слово.

Не то чтобы Париж совсем надоел нам. Нет. У нас уже образовались друзья и привязанности.
Появились соразмерные с особенностями этого города привычки. Нам нравилось гулять по улицам Парижа, наслаждаясь жизнью города, которая не пряталась за стенами домов. Нам нравился запах кофе, прилетающий со всех сторон. И свежеиспеченные булочки с привкусом  корицы. И  этот галльский дух – с неизменным едким прищуром…
Любезный и язвительный одновременно. Считается, что символ французов – петух. Но это скорее Лис – анархист, ворчун и умница, предпочитающий рыть норы и ходить в обход. И лишь сбившись в стаю, эти животные становятся отчаянно храбрыми и опасными для тех, кто пытается верховодить ими.
К сожалению, мы были слеплены из другого теста. Нам не хватало собственной страны. Плохо обустроенной и грубой, но своей. Мы скучали по Питеру, по интеллигентным бомжам, инспектирующим помойки, по доверчивым городским собакам, заглядывающим в глаза  и нахальным голубям, прыгающим  к вам  прямо за пазуху. И даже, прости господи, по ментам -  с их кривыми плутоватыми рожами, сканирующими кошельки своих сограждан.
Почему? А, поди, догадайся! Умом Россию не понять – верно, подмечено. Это, как подмышка Жозефины, по которой так тосковал утомленный войной Наполеон.
Но вернуться не получалось. Что-то не сходилось в рецептуре порошков, как мы не старались. Помощь опять пришла  от Старика. Явившись во сне, он пропечатал в моем сознании очередную  пиктограмму.

- Сегодня вечером возвращаемся – сообщил я Марине, как только она, проснувшись, оторвала голову от подушки.
- Куда? Домой?! Ура!!! – она кинулась на меня и стала тискать, словно плюшевого медведя.
- Отстань, сумасшедшая! - Я отбивался, как мог, но был побежден превосходящими силами противника.
Она была не прочь победить меня еще разок, но я отговорился делами.
- Так нимфоманка… Хорош! Труба зовет!
Нужно было попрощаться с Эренбургом и проставиться друзьям в Ротонде, Все-таки, мы успели привязаться к этим людям.
Не знаю, как у Марины, но у меня возникали двойственные чувства. Неким рефреном к обычным отношениям звучало щемящее чувство тоски. Я понимал, что все вокруг некая бутафория. Очень натуральная и рельефная, но по сути искусственная. И эти люди - призраки, вызванные к жизни нашей прихотью. Мы уйдем, а мир сложится в коробки; посыпанные нафталином персонажи уснут до следующего раза, замрут на полпути омнибусы и трамваи, станут  макетами дома; затянутся паутиной витрины кофеен и лавок.

Полицейский в полосатой будке, ежедневно взирающий на народ, топорща, свои нафабренные усы, превратится в чучело, бессмысленно изображающее картонное рвение, тускло, блестя оловянным глазом.

А, может быть, все просто смоется, исчезнет бесследно, словно акварель, попавшая  в дождь.
Как знать?
-Тебе не жалко их? – спросил я Марину, когда мы, вышли из пансиона на оживленный бульвар.
- Кого? – удивилась она.
- Ну, вот этих французов. Ведь они все умрут, когда мы покинем их.
Марина задумалась, с прищуром оглядев толпу.
- Нет. Это мы умрем для них. А у них все будет хорошо. Я знаю!
От ее бодрого голоса и уверенности в собственных словах, стало легче и мне.
Все-таки, молодость имеет свои преимущества хотя бы в том, что легче ступает по земле.
Оттого и передвигается быстрее, не замечая, даже того, что живет на болоте.

В этот раз я обнаружил себя в самолете. Это был обычный кукурузник - из советских еще времен. Марина спала в железном раскладном кресле, свернувшись калачиком..
Пилотов в кабине не оказалось, и я на секунду испытал звериный ужас от ощущения приближающейся неминуемой смерти. Тряхнуло, и самолет полетел вниз, вращаясь по спирали и стремительно набирая скорость. На нас обрушились штабеля  ящиков, мешки с картофелем и овощами. Вскоре падение прекратилось, и в воздухе повис странный звук, напоминающий тягучую восточную мелодию, словно факиры выманивали попрятавшихся  в темных углах змей.
Выбравшись из-под обломков покалеченных ящиков, я подобрался к Марине.
Легонько ударил ее по щекам, приводя в сознание.
– Где мы?- спросила она, очнувшись и потягиваясь, как будто ото сна.
- Пока не знаю, возможно, на том свете.
- Как хорошо на том свете. Какая чудная музыка!
- Вот это меня и беспокоит… Слишком много чудес!
Я подполз к иллюминатору: непонятная сила удерживала самолет, и он передвигался по воздуху, словно воздушный шарик, послушный колебаниям  ветра. Под нами простиралась бескрайняя пустыня.
-Кажется, мы опять слегка заблудились.  Старик будет огорчен – я оказался  плохим учеником.
Напрягая память, попытался  вспомнить - где же мог проколоться в этот раз?
…Накануне, после возлияний в Ротонде, мы улеглись спать, как обычно – за полночь, приняв порошки в обозначенной Стариком комбинации. Мысленно попрощались с Парижем, надеясь проснуться уже дома… Увидеть, наконец, макушку Иссакия и мутные воды Мойки из окна маринкиной квартиры. Прошвырнуться по Невскому, заглядывая в каждую рюмочную и постепенно впитывая в себя его особый мятежный дух.
И тут снова облом. Да еще, какой облом!

Проделав несколько легких пируэтов, самолетик уткнулся носом в рыхлый песок.
На какое то время настала густая и вязкая тишина, залепившая уши.
Наконец, снаружи послышались возня и скрежет железных замков. Открылся люк.

Вилизай, приехали уже! – в проеме нарисовался нечесаный абориген с раскосыми глазками, небрежно приклеенными к заспанной и недовольной физиономии. Похоже, мы все-таки попали на Родину, но немного с другого ее конца.
- Куда приехали?
- В Байгу приехали! Байга здесь!
Ой бой! И девищка  издесь ымеется? Вай хорощий девищка ! Десять баранов даю за хорощий девищка ! Ха Ха Ха!
- Ага размечтался! – Марина  зло сверкнула глазами из темноты и, подтянув  ноги под себя, поправила  юбчонку из модного магазина мадам Беко, которую прикупила накануне нашего отплытия из прошлого в настоящее. Хотя было ли окружающее пространство настоящим? Еще вопрос!
- Лядно давай вилязий ! Щючу я ! У мине свая  два девищка  есть. Пока хватает мине! ---  
- успокоил нас абориген.

Оглядевшись, мы обнаружили заброшенный  аэродром и покосившееся здание аэровокзала, утыканное антеннами. Под крышей висел подозрительный транспарант из давно выцветшей розовой тряпки с неясными письменами.
Ветер гнал песок, и шары перекати поля, заодно подтягивая из-за горизонта темную и длинную, словно гаванская сигара тучу. Деваться было некуда, мы уныло поплелись вслед за прихрамывающей и слегка кособокой фигурой в темно синем замасленном комбинезоне.
-Эй, а когда самолет-то будет, командир?
- Не знаю!
- А кто знает?
- Нет никого. Праздник… Байрам!

В ближайшей перспективе нас ждала роскошная картинка длиною в несколько суток. Незабываемое приключение!
Мы сидим в  здании местного аэропорта, на деревянных скамейках, среди грязи и шелухи. За большим до самого пола, мутным витражом хлещет проливной дождь. Кроме нас в помещении никого.
- Мы никогда, никогда не выберемся отсюда, слышишь! – горестно всхлипывает Марина.
-Уже почти неделю здесь и все время льет этот противный дождь! Откуда здесь дождь? Вот объясни мне - откуда? Ведь здесь пустыня? Здесь не должно быть никакого дождя...
Кажется, что я всю жизнь прожила тут. В этом противном зале, среди этого мусора и грязи!
- Ну, они же живут. Почему бы и нам не пожить немного?
Мне, кажется, мы вообще попали в фильм Тарковского. У него всегда дождь. Может быть, здесь кино снимают по-тихому, а?
Я оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть режиссера в мятой кепке, конспиративно выглядывающего из-за  таинственных кулис.

- Издеваешься - да? Издеваешься?! - Она снова зарыдала, монотонно стуча кулачком в мое плечо, словно решила  забить невидимый гвоздь.
Неслышно подошла облезлая собака, старательно нюхая влажное пространство.
- Бобик… Бобик… Бедный местный Бобик – ты всю жизнь прожил тут? И поэтому такой несчастный. Да? - все еще всхлипывая, произносит Марина. Впрочем, немного успокоилась, встретив существо еще более обделенное, чем она.

Собака смотрит на нас подслеповатыми глазами и старательно двигает  хвостом, словно тем самым, стараясь компенсировать прочие свои недостатки. С ее мокрой шерсти на пол стекает вода, образуя большую и грязную  лужу.
- А, что - мне здесь уже почти нравится. Поживем еще недельку и совсем привыкнем! Да, Бобик?
Я все еще пытаюсь шутить, полагая, что мне, как мужчине, положено быть стойким.
Я протягиваю руку, но собака не видит этого. Она живо реагирует лишь на запахи. Пустая рука не несет в себе полезной информации.

Все рано или поздно заканчивается. Однажды пришел день, когда нарисовалась другая – более оптимистичная картина.
Мы стоим у распахнутой двери, на фоне прямоугольного проема, за которым снова сияет солнце. Последние капли падают с крыши, звонко шлепаясь в лужу - в ней  стремительно тают  улетающие вдаль облака. Вокруг ни души. Люди словно испарились вместе с дождем. Смылись- исчезли, как вид. Только брошенная техника под огромным расплавленным и пустым  небом. И слепая собака, потерявшая разум.
Словно отпущенные на свободу узники, мы решительно ныряем в проем  и идем  к дороге, убегающей  за горизонт.  Постепенно становимся  обычными марионетками на фоне скупых декораций из малобюджетного кино, которое продолжает снимать упрямый режиссер.
Мираж ломает наши фигурки, терпеливо топающие по горячему асфальту, превращая их
в небрежный мазок на выцветшем свитке китайского мастера из далекой эпохи Минь. Постепенно мы растворяемся в этом липком расплавленном сиропе, став обычными атомами, уставшими от бегства и  вернувшимися в лоно породившей их материи.

…И все возвращается на круги своя…

Рыбачий барак, древний, как легенда о Ное. Он стоит на склоне холма, обдуваемый со всех сторон солеными ветрами; покосившаяся гнилая дверь висит на одной петле.
Раскачиваясь, она скрипит, подпевая ветру.
Рядом -  прямо на песке сидит морщинистый сгорбленный старик, коричневый от загара и старости, он ласкает собаку - вновь обретшую своего хозяина.
- А-А-А ау -e-e-у- А! -А! –А!- поет он вместе с ветром и собака осторожно подвывает ему.
- Здорово, отец! – бодро приветствуем мы старца.
Мы рады, что за целый день блужданий встретили, наконец, человеческое существо.

-А-А-А – продолжает петь старик, равнодушно кося на нас глазом . – У-у-у…- подпевает ему ветер, У- ааа ! – воет собака.
- Ну, что ты заладил, дед? Скажи - где поселок? Будь человеком! Успеешь еще попеть -  у тебя, практически, вся жизнь впереди – говорю я ему устало. И это словно бы не мои слова. Сознание раздваивается от жары и неопределенности, и мы начинаем казаться себе придуманными кем-то персонажами. Возможно, что именно это и происходит с нами.
Старик замолчал, задумчиво теребя бороду и глядя вдаль.
- Там! - наконец, произнес он хриплым голосом и ткнул кривым пальцем в направлении ближайших холмов.
- Но ведь там море? Именно за этими холмами, насколько нам известно, находится Арал.

-Раз я думаю, так… - значит, мы еще не выбрались из прошлого - это простое и логически выверенное  заключение возникает в сознании само собой..
- Где там, старик?- я тронул его за плечо.

Но от почтенного старца не добиться уже ничего. Он снова погрузился в послеобеденный транс.
Мы с Мариной  устало бредем  берегом моря, примерно следуя указанному направлению.
      
В сумерках приближающейся ночи, появляются аккуратные домики,  разбросанные по песчаному склону.   Крадучись, чтобы не привлечь внимания мы  пробираемся вдоль проволочной изгороди.

По берегу мимо нас, словно тени проходят парень с девушкой. Слышен смех девушки и басовитый говор парня.
– Ну, Руслан! Руслан… – смеясь, говорит она – Ну, вечно ты!
-  Рита - не смей мне перечить! - парень с силой притягивает девушку, и они целуются, замерев на самой кромке прибоя. Падающее за горизонт солнце освещает их последними лучами, высекая салюты искр из растрепанных  каштановых волос девушки.

Я схватил Марину за руку и потащил прочь.
- Марк, ты чего!?
- Это мой отец и моя мать - Нам нужно поскорее уходить отсюда. Ты даже не представляешь насколько все это опасно…
- Рей Бредбери… Раздавленая бабочка? – тихо произнесла Марина.
- Да, мы нечаянно наступаем на бабочку или убиваем  паучка, а в будущем происходят невиданные катаклизмы. Ты теперь понимаешь, куда мы попали?
- Все уходим! - Спотыкаясь, мы быстро побежали прочь. Чем дальше мы удалялись от берега, тем больше темнота окутывала нас.

Следующую картинку я до сих пор вспоминаю с невольным ужасом.
       Ночь. Мы с Мариной  спим, обнявшись на широкой кровати в ее квартире с видом на панораму Питера. Внезапно, я просыпаюсь и бреду полуголый к широкому витражу, открывающему вид на залив. Неясное предчувствие тревожит меня. Но все спокойно: по спящим улицам, движутся последние трамваи, и фонарь подмигивает звездному небу, качаясь на ветру.

Любимые кактусы Марины, занимающие место на полу возле окна, мирно спят в своих горшках, на фоне луны.

     Я подхожу к бару и наливаю себе в стакан немного коньяку, перемешивая  с колой. Непонятная тревога, тем не менее,  не отпускает меня…
Внезапно повернувшись, я вижу, как стена огня  движется со стороны моря, подползая  к  беззащитному, спящему  городу. Слышится нарастающий гул, и начинают мелко дрожать стекла. Кактусы, проснувшись, вертят колючими головами в недоумении и ужасе, они стонут и  пищат,  словно загнанные в угол крысы.

- Этого не может быть – бормочу я - Это сон! Растения… Растения не могут быть живыми!   Это всего лишь сон!

Залпом допиваю  напиток и, стянув  с кресла большой клетчатый плед, ложусь на пол, накрывшись с головой. Окружающий мир на время перестает существовать для меня.

Между тем, все сильнее дрожит земля, и  огонь накрывает город, ломая каменные дома, словно бумажные макеты. Вскоре кошмар приближается совсем близко.
Огонь стремительно врывается в окно, слизывая и уничтожая все живое на своем пути. Не успев проснуться, мы погружаемся в вечную ночь.
    
…Черная лента дороги упирается в песчаный холм. С правой стороны вновь плещется давно исчезнувшее море. Чайка по-прежнему, как ни в чем не бывало, атакует волну. Мы с Мариной поднимаемся на вершину и стоим в изумлении, глядя вперед.
Руины гигантского города раскинулись перед нами. Металлические конструкции, изуродованные, небывалым взрывом тянут к небу изломанные, проржавелые вертикали.

Внезапно картинка перед нами начинает дрожать и мираж исчезает.
-Господи это всего лишь видение, Марина!  Ничего нет…
Не бойся! Пойдем вперед.
- А это что? – она показывает в сторону растущей у нас на глазах яблони.
Выросшее прямо из песка дерево расцветает, на нем  тотчас появляются плоды.
Марина срывает яблоко и, улыбаясь, протягивает его мне. Тихая змейка сползает по стволу, исчезая в прохладной расщелине.

Взявшись за руки, мы идем  вперед по дороге, ведущей к горизонту.

Асфальт позади нас трескается и превращается в прах, прорастая травой…

По огромному полотну неба плывут титры, завершившегося фильма!

Где-то за горизонтом слышны раскаты грома, напоминающие чей-то веселый смех.

-THE END !