Утро проникло в комнату неприятным запахом с улицы и отчаянными криками птиц.
Они кричали так, словно пытались о чём-то сказать, в чём-то убедить, но…
Солнце уже во всю светило над городом и пробивалось сквозь грязные занавески в комнату. Но на улице, не смотря на солнечную погоду, было холодно. В нашем городе вообще редко бывает тепло. Тепло приходит обычно где-то в начале лета, держится недели две и снова уходит. А люди ждут, ждут, когда оно вернётся. Болеют, пьют…
Слава встал с постели. Этой ночью опять плохо спал. Последний месяц он страдал сильными головными болями, слабел. А тут ещё этот кашель.… Сперва думал на бронхит, но симптомы не совпадали, к тому же хотелось верить, что всё не так уж страшно. Может быть, простыл, на балконе вечером продуло. Но месяц… Целый месяц таблеток, плохого сна, испорченных вечеров не оставлял никаких надежд на лёгкую простуду. Но Слава никогда не придавал особого значения своему состоянию.
Он открыл занавески. В комнату ударил мощный поток дневного света, и глаза сами собой закрылись. Резкая, но тут же стихающая боль в глазах, и вот обычный дневной пейзаж. Тополя, лужи, грязь, март. Весна 1998 года. Чем-то озадаченные люди несутся туда-сюда, по асфальтовой дорожке, проходящей от подъезда до перекрёстка. А на перекрёстке машины. Они грязные и шумят. Они шумят всегда. Под этот шум здесь живут. Любят, ненавидят, рождаются и умирают. А они шумят.
В холодильнике не было ничего. То есть бывает так, когда там есть что-то вроде, баночки с кремом, пакетика с приправой, грязной тарелки с кусочком засохшей яичницы, и ряда других вещей, которые никогда не понадобятся, но и не будут выброшены, во имя какой-то необоснованной экономии. Но в этот раз в холодильнике действительно не было ничего. Слава не держал еду в холодильнике. Он вообще нигде её не держал. Он ел в «быстрофутах», столовых, покупал всякую дрянь в гастрономах, но никогда ничего не готовил. Есть было нечего. Слава это знал, но всё равно каждое утро смотрел в пустой холодильник, и уверял себя, что очень удивлён отсутствием там всяческих средств к существованию.
Пять лет, Слава живёт один, и все пять лет он каждое утро тратит ровно тридцать минут на поиски. Он ищет. Ищет в ванной, на кресле, в шкафу, на батарее но не находит. Он точно знает, что носки у него под кроватью, и что они грязные, вчерашние, и по этому пытается найти свежие. Но их нет. И он одевает вчерашние. В которых ходит дня три, а потом покупает новые. А те выбрасывает из окна. И если бы в нашем городе не работали уборщики, то за новыми носками Слава мог бы спускаться прямо из окна по горе предыдущих. Но всё учтено. И мусорщики делают своё дело.
Мусорщики – это люди, которые должны встать в шесть часов утра, и идти убирать мусор.
Эти люди пьют. Потому что им скучно. Потому что скучно каждый день убирать мусор.
Эти люди больше ничего не умеют. Они умеют убирать мусор и пить. И вот они пьют, что бы им не было скучно убирать мусор и идут его убирать. Со временем им становится скучно пить. И тогда они хотят работать. Но они умеют только убирать мусор и пить. И тогда они убирают мусор и им скучно. Тогда они пьют. И вот они вечером пьют, а утром убирают мусор. Но им всё равно скучно. И им хочется жить. По другому. Им хочется не просто существовать, а по настоящему уметь жить. Но они умеют только убирать мусор и пить.
Выйдя на улицу, Слава вдохнул воздух. Смесь естественных газов отражающих в каком-то смысле менталитет наших улиц. В этом воздухе смешалось многое. Здесь были и выхлопные газы, летящие с проезжей части, и запах невкусного соседского завтрака, запах мокрой подъездной скамейки, запах подвала, состоящий из запахов сырости, картошки и дерьма. Словом всё, чем живы люди нашего города, смешалось в этот воздух.
И мы дышим этим воздухом и живём. Дышим и живём.
Предстоял день! Предстоял не лёгкий день? – нет. Нелёгкие дни – это когда на войне или ещё где ни будь, где страшно. Где боишься потерять кого-то, или погибнуть. И знаешь, что сам должен причинить кому-то зло. По тому что, если не ты, то тебя. И вот там нелегко.
Лёгкий день? – нет. Лёгкий день – это тот день в котором ты уверен. Слава не был уверен в своём дне. Он прожил двадцать четыре года и ни разу не был уверен в своём дне. А не знать, что тебя ждёт…. Не знать где найдёшь, где потеряешь. Разве легко? Нет.
Так, что просто: «Предстоял день!».
Глава 2.
Весна как-то приятно согревала изнутри, но в то же время дышала в лицо еще холодным воздухом. Кругом была грязь и слякоть. Она пачкала обувь, неприятно хлюпала и мешала ходить, но она нравилась. Она нравилась тем, что лишний раз убеждала – зима позади. Долгие недели холодов, тоски, скуки.… Да что там недели - месяцы…
Слава шёл быстрым шагом, не оглядываясь, смотрел под ноги, что-то напевал себе под нос, энергично курил. Не потому что спешил куда-то или чего-то боялся. Он ходил так всегда. Это просто было привычкой. Но сейчас он шёл особенно быстро, он явно нервничал и по этому даже не кивнул головой дружелюбному соседу, махавшему ему рукой с другой стороны улицы.
Дело в том, что Слава шёл в поликлинику. Он ненавидел это место всеми фибрами своей души, презирал саму мысль о том, что ему придется провести там пару часов. Но терпеть боль в груди и постоянный кашель он уже не мог. Он рывком открыл дверь, безучастным тоном поинтересовался кто последний в очереди, трое тут же сказали: «Я!», Слава сел на скамейку и был уже не здесь.
Он думал о чём-то, что-то вспоминал, но так и не мог поймать мысль. Одни мысли мешались с другими и общий смысл не улавливался. И вот как только Слава начал вспоминать, что ему куда-то надо сходить, что-то кому-то сказать, кого-то увидеть его разбудили. Слава подождал последнего и вошёл в кабинет.
- Что беспокоит – равнодушно спросил полуслепой старик в белом халате.
- Кашель – коротко бросил Слава.
- Амбулаторную карту принесли? - равнодушно спросил полуслепой старик в белом халате.
- Да – Слава положил карту на стол. Карта представляла собой примерно десять листков бумаги в потрёпанной обложке. Он действительно редко здесь бывал…
- Покажите.
Врач посмотрел горло, послушал дыхание, померил давление, зачем-то измерил рост и вес. Посмотрел в окно. И может быть первый раз за последние несколько лет, в его голосе прозвучало сочувствие, когда он тихо и как бы стыдясь, огласил не диагноз, но приговор:
- Туберкулёз. Запущенно ещё так. Как же ты раньше-то не пришёл…
Врач причитал и причитал, не умолкая не на секунду, а Слава не двигался и смотрел куда-то насквозь.
- Пять лет проживу? Только честно, без этики! – перебил он старика.
- Даже не знаю, честно говоря, вряд ли…
- А пару лет?
- Пару проживёшь.
Слава неожиданно быстро встал, схватил куртку и вышел из кабинета.
- Стой, куда!? Тебе на улицу нельзя, домой нельзя, тебя теперь надо… - доносилось из кабинета, Слава уже не слышал.
Он забежал за здание поликлиники сел на лавку и закрыл лицо руками. Вся жизнь мелькнула у него перед глазами. Он не знал что делать, к кому идти, что сказать.
Он просто не верил во всё происходящее, но не верить было нельзя, всё точно.
Слава закашлял. Раздирающая боль в горле, закрыл глаза, вот, всё. Вроде всё.
На земле в луже талого снега кровь, кровь пошла горлом. Это выглядело, как насмешка над его горем, он уже не мог больше терпеть. Откинувшись на спинку скамейки, Слава потерял сознание.
Глава 3.
Он очнулся лёжа на скамейке, вокруг никого не было. Голова кружилась, к губам присохла кровь. Плюнув на рукав, он вытер губы и встал на ноги. Оглядевшись по сторонам, Слава поправил воротник и зашагал в сторону дома. Внезапно в голове мелькнула мысль: «Маша!». Ему неожиданно сильно, как никогда захотелось увидеть её,
Он ускорил шаг и направился к её дому. Чувство внезапного одиночества нарастало, пугало и душило его. Он побежал.
Буквально залетев на третий этаж, он кинулся к её двери. В этот момент Слава осознавал,
Что она никогда не была ему так дорога как сейчас. Они встречались уже четыре года, но такого раздирающего чувства страха потерять её он ещё не испытывал. Он нажал на звонок и для верности несколько раз громко постучал в дверь. За дверью послышались шаги. «Что я делаю? Она тоже будет.… Нет нельзя! Не надо…» - ему было мучительно больно, но он понимал, что рискует её жизнью, находясь даже рядом с её дверью. И он снова побежал. Но на этот раз вниз. Спустившись на два этажа, он сел на корточки и обхватил голову руками. Минуту он не двигался, и не открывал глаза. На верху послышался скрип открывающейся двери, шаги, и щелчок замка. Она не успела его увидеть. Он понял, что не увидит её уже никогда.
Слава шёл по широкой дороге, то и дело, наступая в лужи, спотыкаясь о выбоины в асфальте. Но он не замечал этого. Весь мир слился для него сейчас в какую-то белую, давящую, душную пустоту. Он не знал куда идёт, ноги сами несли его. Он плакал. Ни один мускул не дрогнул на его лице, просто слёзы текли из глаз, медленными ледяными каплями падали вниз, мокрыми солёными пятнами оставались позади. Его ноги подкосились, Слава упал на колени, закрыл лицо руками и закричал. Это был крик отчаянья, боли и безысходности. Теперь он понимал, что происходит. Теперь он знал, что это значит. Он умирал. И умирал медленно. Словно кто-то дал ему возможность ещё сильнее полюбить всё вокруг, что бы было ещё больнее потерять.
Глава 4.
Около девяти часов вечера в дверь Андрея Золотницкого постучал мертвецки пьяный человек. Грязный, дурно пахнущий субъект выругался, шагнул в открытую дверь и упал в коридоре. Вследствие чего был разут, раздет, и доставлен на кровать в гостиной. Человек был, совершенно невменяем, не поддавался никаким мерам воздействия имени, и фамилии своей не помнил. Зато Андрей всё прекрасно помнил. Последний раз он видел Славу пьяным пол года назад. Нет, он, конечно, выпивал, бывало, но до такого состояния последний раз доводил себя пол года назад, когда умерла его сестра. Они жили в разных городах и не общались друг с другом почти никогда. Но, потеряв, её он долго не приходил в себя от горя. В её лице он потерял последние воспоминания о счастливых моментах своего детства. С отцом своим Слава не разговаривал после развода родителей. Считая, что именно он, отец, был причиной расставания и разбитой жизни матери. А мать считала причиной его самого, и после развода вообще игнорировала сына. Слава оплачивал квартиру со своей собственной получки. Деньги он зарабатывал на дому, занимаясь спаиванием каких-то микросхем, и починкой всевозможной техники. В радиоэлектронике он был силён, а вот в эмоциональной стойкости не очень. Постоянные скандалы родителей сделали его очень нервным, легко выводимым из себя человеком. Простые неудачи порой доводили его до бешенства, или, наоборот, до глубокой депрессии. В свете последних событий, с его-то характером оставалось только руки на себя наложить, но к такому повороту он ещё не был готов и потому решил выйти из положения, напившись. Пусть это и не решило бы всех проблем, но на какой-то срок отвело бы от них мысли. Иногда полезно сбросить обороты.
Слава сторонился людей. Он не был затворником и часто появлялся на шумных вечеринках, но не доверял никому. Он не верил ни людям, ни в людей. Единственными кому он мог полностью доверять, были друг его детства – Юра Сотин, во всём поддерживающий его Андрей Золотницкий, и его возлюбленная Маша Летина.
Удивительно насколько разными людьми были Андрей и Юра. Оба они были хорошими друзьями друг другу. Оба были во всём друг с другом не согласны.
Андрей жил в съёмной квартире недалеко от института, в котором учился. Работать ему не приходилось, основные дотации он получал от родителей, богатых и щедрых.
Андрей сильно увлекался науками, от учёбы он испытывал какой-то свой кайф.
Его никогда не привлекали ни уличная жизнь, ни дворовая власть, ни наркотики, в общем, ничего, что составляло жизненные идеалы Юры. Юра видел в этом цель. Он с детства искал свободу и, найдя ее, держался зубами за свои права, за своё мнение, пытаясь его заявить, доказать. По сути, с ним никто не спорил, и мнения его не осуждал, да и прав его никто не ущемлял. Но бороться за них он был готов всегда, на всякий случай. Родители Юры умерли рано, и воспитан он был тут же взявшим его под опеку дедом, потерявшим руку инвалидом войны. Жили они вдвоём в комнате на подселении, денег не видели отроду, что один, что другой. Когда дед умер, Юра уже вовсю зарабатывал деньги на трёх работах, но их не хватало. Человеку, без каких либо навыков, при полном отсутствии образования платили мало. Платить за жильё и полностью себя содержать было крайне сложно. Случайно, Юра связался с криминальной группировкой, которая держала местный рынок.
Мало-помалу, он и сам приобрёл большое влияние в этой сфере. И денег стало больше. Но и проблем тоже. То с милицией, то с конкурентами. Но такая жизнь ему нравилась, в ней он видел азарт. А ему он был нужен.
- В чём дело? – спросил Андрей приходящего в себя Славу.
- Канифолью обдышался – неудачно пошутил, невесть как оказавшийся тут же, Юра.
- Надо ему хоть шипучек, каких ни будь купить, антипохмельных, а то вон как мучается, поди, башка трещит. Навонял тут перегаром. – Проявил заботу Андрей.
- А может у него повод был, может он, какую чудо микросхемку продал, американским шпионам, вот и гуляет, только вот вид у него не весёлый, - заметил Юра.
- Ладно, пусть спит, пойдём. – Сказал Андрей и вышел на кухню.
- Рота подъём!!! Я ему дам, спит, пойдем, покурим. Рота подъём!!! – бесчеловечный Юра трёс Славу за ногу и кричал ему в ухо через свёрнутую газету. – Подъём! Как сообщает ИТАР ТАСС, по внешним данным, участились случаи повального опьянения технической канифолью, по средствам принятия её на грудь всякими сомнительными персонажами, типа вот этого тела на кровати. Вставай Стасик новый год проспишь. Доброе утро. Доктор, самолёт летит без вас. Милый вернешься, напиши…
Это продолжалось до тех пор пока жалостливый Андрей не утащил Юру на кухню, отобрав при этом газету, и турецкую шапку, привезённую отцом в подарок.
Слава спал.
Ночь была длинной и прохладной. Слава спал, а Андрей и Юра всю ночь шатались по улице и к утру были примерно в том же состоянии, что и Слава. Спали до четырёх. В четыре все трое проснулись от телефонного звонка. Все трое были в весьма плачевном состоянии.
Глава 5.
Первым собрался с силами Андрей. Он медленно встал, сделал глоток воды из оказавшейся рядом полупустой бутылки, и не спеша снял трубку.
- А, Маша…. Да был, ушёл, - Андрей посмотрел в сторону кровати, Слава жестами показал, что его здесь нет.
- Я не вру, правда, нет, ну не начинай, а! Заходил вчера, как зашёл, так и ушёл – продолжал Андрей.
Слава неожиданно быстро встал, закашлял и убежал в ванную.
Юра встал рядом с телефоном и в упор смотрел на Андрея. Андрей отвернулся и продолжал, что-то рассказывать о вчерашних ночных похождениях.
Внезапно Юра, предприняв отчаянную попытку добавить в разговор остроты своим фирменным колким сарказмом, вырвал у Андрея трубку, но сказать ничего не успел, уже шли короткие гудки.
Обиженный Андрей ушёл на кухню, а Юра вернулся на кровать.
- А тут не густо – печально сказал Андрей, глядя в пустой холодильник.
- Странно – Юра подошёл к холодильнику и обнаружил в нём четыре яйца, два помидора и учебник алгебры за девятый класс.
- Самое место – Юра взял учебник и откусил помидор – пойду Славке покажу…
Он зашёл в ванную. Слава сидел на краю стиральной машинки и закрывал глаза рукой, на полу и в раковине была кровь. Сначала Юра не понял, но Слава объяснил.
- Андрей! – напряжение в его голосе было заметно с первого слова – давай сюда.
Андрей зашёл в ванную, где его и ввели в курс дела.
- Что теперь? – выдержав паузу, спросил Андрей.
- Всё так же! - отрезал Юра.
- Но, надо же… изолировать… заразно ведь… - неуверенно продолжал Андрей.
- А ты чо, ссыш? «Надо же!». Надо пожить нормально, как человек, неважно сколько осталось, но сколько бы там ни было всё его, понял – Юра воспитанный на любви к свободе с мыслью о изолировании смериться не мог.
- А может… - Андрей не успел закончить.
- А может, всё-таки я тут буду решать – вспылил Слава – может, я сам знаю, что может, а что не может. Ты сам сейчас пойдёшь и в этот лазарет ляжешь. Я что тебе, овощ, гнить там, на сетках с дистрофиками. Мне не так долго осталось, что бы время зря тратить. Всё пойдём.
- Куда? – почти хором спросили Андрей и Юра.
- Ты куда собирался? – Слава обратился к Юре и, не дожидаясь ответа, пошёл обуваться.
- Мне на рынок, там с чёрными сегодня…
- Вот туда и пошли. – Слава уже спускался по лестнице.
Все трое шли по грязной светлой улице, молча, не оборачиваясь.
- Машке пока ни слова – предупредил Слава. – Я с ней какое-то время видеться не буду, а дальше… Дальше посмотрим.
- Воля твоя – Юра закурил, подходя к неспокойному месту возле рынка.
- Надо бы зайти перекусить, как смотрите? – предложил Андрей.
Не отвечая, Слава первым зашёл в ближайшую кафешку.
Глава 6.
Густой маслянистый воздух ударил в нос. Было сильно накурено и грязно. Скучные, как будто, даже, чем-то напуганные люди сидели за столиками и ели что-то некрасивое и невкусное. Выбрав пустой столик возле слегка приоткрытого окна, Слава первым присел за него. Андрей раздевшись направился к стойке, а Юра увидел знакомые лица и кивнув Славе головой присел за соседний столик.
- Что будем? – спросила противным голосом официантка, незаметно подобравшаяся к Славе.
- Фирменное блюдо, и чай. Нет, не чай, пиво…
- У нас нет фирменного блюда.
- Везде есть фирменное блюдо.
- А у нас нет.
- А что есть?
- Меню на стойке.
- Ну, так принесите его.
- А сам.
- А ты мне тогда зачем? – Слава неожиданно перешёл на «Ты».
Разговор прервал Юра, оттолкнув от стола официантку, он поставил на стол поднос с едой и сел напротив Славы.
- Чо, ты с ними базаришь, они тупые все, – сказал Юра и принялся есть, поймав за соседним столиком неодобрительный взгляд, он на секунду отложил приборы.
- Ты знакомого увидел? Чо вылупился?
Его тон возымел действие, «неодобрительный взгляд» опустился в свою тарелку и больше не поднимался. Спустя минуту «неодобрительный взгляд» спешно оделся и вышел.
Слава есть не спешил. Он задумался и смотрел куда-то в пустоту отрешенным от всего взглядом. Он представлял себе, как простая девка из семьи какого-нибудь сапожника и гардеробщицы приходит вечером в свою однокомнатную квартиру. А там пьяный муж, двоечник ребёнок, пыль, грязь. Она всё убирает, моет, а они опять всё пачкают и разбрасывают. Потом скандал, муж бьёт её, ребёнок плачет. Так они живут. А в семь утра на работу. Набитый битком автобус, долго идти от остановки. Опоздала, начальник орёт.
Целый день носится как белка в колесе, платят три копейки. А под вечер к ней пристаёт пьяная местная братва, лапает её. А всё равно приходится носить им пиво. А они орут на неё, а иногда даже бьют. Но уйти с работы нельзя, новую найти тяжело… Муж не работает, а здесь платят, немного, но всё-таки платят. А когда она выходила за него, то думала он ей горы золотые.… А он тогда работал, неплохо получал. Спился, с работы выгнали.… Да и она уже не такая как была, не такая молодая, не такая красивая.… И он её уже не любит, да и она его тоже. Но они живут…
- Да нет Юр, они не тупые, у них там свои заморочки – неожиданно пришёл в себя Слава, быстро одевшись, закурил и вышел на улицу.
- Слав, ты чо сорвался, даже не ел… - догнал его Юра.
Андрей тоже вышел, и допивая пиво из пластикового стаканчика без интереса смотрел на драку восьмиклассников на углу пивнушки.
- Надоело. Воняет дерьмом каким-то. Кусок в горло не лезет. Что, у тебя там на рынке? Хотя без разницы. Если я тебе не сильно нужен, я домой заеду. – Слава вопросительно смотрел на Юру.
- Да сам разберусь, не в первый раз уже. Андрюха ты идёшь? – Юра тронул Андрея за плечо.
Уже не на шутку увлечённый дракой Андрей, выронил пиво от испуга.
Слава ехал на трамвае мимо домов, детских площадок, перекрёстков, заборов… Город казавшийся ему когда-то прекрасным сейчас был скучным, серым… Он ехал и думал о том как изменился его город. Странное свойство: чем больше строят, чем больше делают в этом городе, тем больше становится вокруг пустоты.… Раньше ты ценил каждый светофор потому, что он был один на три квартала. Каждый киоск потому, что только в нём продавали газировку и жвачку. А теперь другое время.… Всё продают везде, всего навалом.… Тысячи светофоров, десятки тысяч киосков, сотни тысяч жвачек, но… Ты уже ничего не ценишь. Потому, что это везде, в изобилии, в избытке. Оно уже не требует твоей любви. Когда-то ты мечтал, чтобы так было, а теперь жалеешь. Ведь, ты готов был пять кварталов пройти до этого киоска и купить эту жвачку. Но зато идти обратно с чувством победы. Зная, что у тебя она есть, а у соседа её нет. И тебе завидуют. А ты делишь её на троих, и ты герой. Это интересно, это запоминается. А сейчас всё по-другому. Детство кончилось. Город заполнен до отказа киосками, рекламой, помойками, магазинами. А любить в нём больше нечего. Грязно, шумно, скучно.
Солнце садилось, трамвай ехал, колёса стучали, Слава спал.
Он ехал просто так, без цели. Ему просто хотелось остаться одному. Ему никуда было не нужно. На конечной остановке, его разбудили. Он вышел, поймал машину и через пол часа был дома. Отключив телефон, он лёг на кровать не разуваясь, и мгновенно уснул.
Глава 7.
Его разбудил звонок в дверь. Нехотя встав с кровати и ещё мало понимая, что происходит, он направился к двери. Через дверной глазок он увидел Машу. Дрожь разошлась по всему его телу и мгновенно отбила сон. Он помнил, что открыть ей он уже не может, но слов, чтобы объяснить ей всё через дверь он не находил. Да и вообще не представлял себе этот разговор. Он смотрел в глазок, стараясь не шевелиться. Он ждал пока она уйдёт, и молился, чтобы этого не произошло. Ему хотелось видеть её, быть с ней, но он боялся за неё как ни за кого другого. Минут через десять она ушла. Лишь когда шаги на лестнице стихли, он вернулся в комнату.
Тысячи мыслей летали в голове. Но собрать их в одно целое не получалось.
Слава сидел на кровати и пытался найти идеальное решение. Наверное, всё должно выглядеть так, будто он нашёл другую, и попросту Машу променял на какую-нибудь более молодую и обаятельную дурочку.
Пускай он и не в лучшем свете, но всё же так лучше, нежели дать ей знать всё как есть, и довести её до седых волос, ей всего-то… Неважно.
Остаться в городе не получиться, всё будет понятно, слухи быстро разнесутся по знакомым и всё станет очевидно…. Придётся уезжать. Куда? Не к родственникам не к знакомым, это точно. Само собой гостиницы исключаются, а в профилакториях сразу поставят диагноз и упекут куда следует. Снимать квартиру и жить, вылезая только за продуктами, паять на дому микросхемы или сортировать зерно? Уж лучше «куда следует». Там и схемы паять не надо. Там тебя самого паять будут.
Что всё-таки может быть хуже, чем жить среди людей ждущих смерти…. Жить – чтобы умереть! Это может быть и тема для размышления, но уж точно не жизненное кредо.
Не хочется превращаться в зомби. В минуты, когда умираешь, особенно ценишь всё. И свои удовольствия, и свою свободу, и свою полезность… Полезность для всех, и для каждого в отдельности. Если говорить с точки зрения вышеупомянутой философии.… Впрочем, долго придётся говорить с точки зрения вышеупомянутой философии.…
Ну что ж, философия, так философия. Допустим такую ситуацию. Просто надо ярко себе представить предложенные обстоятельства и философия сама собой потечёт.
Пять часов утра. Солнце спит. Ветра нет. Кто-то очень честный спит в маленькой пустой комнате. Всего три квадратных метра. Узкая комната. Руки в стороны не раскинешь. И по бокам тебя как будто бы давит. Но в длину она побольше. Метр в ширину и три в длину.
Можно сделать три шага. Первый шаг ты думаешь, что всё только начинается, сзади дверь, дальше пустота. И ты хочешь заполнить собой эту пустоту, и неважно, что тебя давит со сторон, ты ведь движешься вперёд. Что-то ждёт тебя там. Что-то там уже есть, что-то сделаешь ты сам.… Но вот ты делаешь этот шаг, а там ничего нет. Совсем ничего. Ты оборачиваешься, а сзади твои следы. Надо же, следы… Что-то осталось. Метр позади. Метр пустой комнаты. Площадь, на которой ничего нет. Но теперь там уже твои следы.
Ты стоишь посреди этой комнаты, а рядом с тобой на полу спит незнакомый человек.
На голом полу. И ты снимаешь куртку, и ты кладёшь ему под голову, а он спит. Но уже не на голом полу, а на куртке. Не очень хорошо, конечно, но всё-таки. А вокруг, по большому счёту, так ничего и не изменилось. Ты хотел чего-то большого, светлого.… Хотел многое изменить, многое создать, а всё, так же как и было. И ты делаешь шаг и смотришь назад. А на полу лежит незнакомый человек. А под его головой твоя куртка. И он уже не спит на голом полу, а спит на твоей куртке. И его лицо даже стало добрее. А ещё вокруг твои следы. А человек совсем тебе незнаком, и ты не знаешь плохой он или хороший, злой или добрый. Хотя, пожалуй, плохих людей не бывает. Бывают злые. А злые ведь не виноваты, что они такие. Их ведь такими жизнь сделала. И если найти в их жизни корень того, что их разозлило и вырвать его, станут хорошими. Такими, какими мы их хотим видеть. Но где же его найдёшь. Порой он так глубоко, что и не увидишь. Так пожалей ты их, этих людей, и не держи на них зла, им и так не легко.
И ещё труднее оттого, что они этого не понимают. А этот человек, который спит на полу, он скорее всего не злой. По лицу видно, что не злой. И ты рад за него, но что же с тобой…
Кто рад за тебя? Ведь ты как никто другой нуждаешься в том, что бы кто-то был за тебя рад. Потому, что ты идёшь по пустой комнате, а вокруг ничего и тебе страшно. Ты ведь ничего не можешь изменить. У тебя нет сил раздвинуть эти стены шире, ты не можешь ничего привнести сюда.… И тебе страшно. И стоя лицом к двери, ты пятишься назад и чувствуешь, что комната закончилась. А ты так ничего и не сделал… и слёзы текут у тебя из глаз. Всё. Конец. А ты так ничего и не изменил. И ты ведь не виноват, что ты мог? Что ты мог? Ты молящим взглядом смотришь на потолок,а он белый и пустой. Холодный и пустой. И в полном бессилии ты смотришь на закрытую дверь, а она белая. И больше ничего. И тут ты осознаёшь свою ненужность, бессмысленность, бесполезность … И опускаешь глаза в пол. А там твои следы. И они как-то разнообразят пустой, белый пол этой комнаты. А ещё там лежит человек. Он спит на твоей куртке. И улыбается во сне. И сам того не зная он благодарен тебе. Ведь ты сделал такую мелочь, а он уже благодарен тебе. И улыбается. И ты тоже улыбаешься сквозь слёзы. И теперь уже всё по-другому. Ты всё же оставил за собой следы. И сделал счастливее хотя бы одного человека. Пусть мелочь, но сделал. И всё - таки всё не так уж плохо. Но тут ты вспоминаешь, что за тобой преграда, конец пути. И на секунду тебе становится страшно. Но всего на секунду. Ты не был бесполезен. Ты был нужен. И без тебя здесь было бы пусто. А с тобой лучше. Ты сделал всё, что мог, и теперь с чистым сердцем ты уже готов ко всему. Ты знаешь, что повернувшись увидишь эту преграду, и это конец, но тебе уже всё равно. И вот ты закрываешь глаза, поворачиваешься…. А там окно…. И уже светло. Лето….
Ну, вот, в общем-то, и вся философия, в общих чертах. Так что всё тут довольно просто, на первый взгляд, хотя с точки зрения человека умирающего от туберкулёза очень, поверьте, не легко.
Глава 8.
На следующее утро Слава был готов ко всему. Эта ночь была самой долгой в его жизни. Он много думал и решил ехать. Собрал все деньги, взял рюкзак с одеждой… Минимум вещей, на шмотки он никогда не заморачивался. Он также предпочёл никого не предупреждать об отъезде, даже Юру с Андреем. Он просто исчез.
Поездом он перебрался в захолустье Сибири. Снял частный дом за предельно низкую цену. И отказал себе во всех удовольствиях. Его быт был похож на быт осуждённого на пожизненное заключение. Он много думал о жизни. О её смысле, значимости… Постепенно он сходил с ума. В своей больной философии он всё чаще заходил в тупик. И чем дальше тем чаще.
Да… Наверное, каждый человек рано или поздно приходит к этой точке, когда вроде и не жалко, уже, того, что было, но почему-то становится страшно повторить свои ошибки. Это не так страшно, как кажется, скорее просто странно что ли… Нет, конечно бывают случаи, когда ты запускаешь своё состояние, вплоть до депрессии, переживаешь за какие-то отдельные моменты, от этих переживаний идут другие какие-то следствия… А это уже патология… Может быть, кто-то скажет что пустяки это всё… Не главное это в жизни… Но с другой стороны, а что тогда главное? А главное непостижимо. Оно вроде как у всех своё, но сводится как правило к одному и тому же. Депрессия Славы достигла своего апогея. Он смысла жизни уже не видел, особенно своей жизни.
Деньги быстро кончились, и он продал квартиру. Он не возвращался в город. Слава созвонился с Жорой, старым знакомым по работе. и тот помог ему с продажей. Его отец быстро всё устроил без лишней документации, хотя и не слишком легально. Денег получилось меньше, чем могло быть, но славе было уже всё равно. Деньги он получил по переводу.
За два года проведённые в отшельничестве он сильно изменился. Всё это время он ни с кем не разговаривал. У него не было никого. Своим он не звонил. Он не смотрел телевизор, не слушал радио и вообще смутно представлял себе, что происходит в окружающем его мире. Болезнь пожирала его изнутри. Он уже слабо походил на того, каким был раньше. Его кожа выцвела и приобрела какой-то странный неживой оттенок, а глаза были мёртвыми и прозрачными как стекло. Он всё время смотрел куда-то вдаль. Слава почти не ел и сильно похудел. Его руки тряслись, ноги почти не держали. Смерть стояла на его пороге. Во время приступов кашля его буквально выворачивало на изнанку.
Раньше от тоски и скуки он спасался сном. Но сейчас он почти не спал. Он жил и ждал смерти, а она всё не шла.
Глава 9.
Тем временем в его городе стояла холодная зима. Умирал его отец. Он так и не вспомнил о Славе перед смертью. Старик думал о чём угодно, но не о сыне. Слава никогда не был ему дорог, а многие планы на жизнь которые он построил, мгновенно стали неосуществимы в связи с рождением сына. Он стал невольно к нему привязан. Своим рождением Слава словно посадил его на цепь, и все эти годы он жил не для себя, как хотел, а во имя благополучия нежеланного ребёнка. Нет, нельзя сказать, что он его ненавидел. Он давно привык к своей жизни, такой, какая она есть. Но Слава, безусловно, был в ней лишь чёрным пятном. Старик даже выменял ему квартиру, но это не избавило его от рутины. Он и дочь свою не любил, когда умерла она, он не пришёл на её похороны. Он развёлся с женой и навсегда разделил этим свою и Славину жизнь.
Он женился во второй раз, но не стал счастлив. Его старая жена не была для него объектом любви и вожделения, она заменяла ему привычную спутницу. Он не любил её, она – его. Они жили вместе из принципа замещения, заполняя друг другу пустоту в отношениях своим присутствием. Не собой – своим присутствием.
И вот он умирал. Он думал о себе. Только о себе. Так и не достиг он за всю свою несчастливую жизнь намеченных целей. Он был тем человеком, какой не строит планов на детей, не думает о продолжении рода и уж подавно, не готов жертвовать собой во благо наследника. Какой была его жизнь? Его жена была некрасива и глупа, квартира – маленькая двушка в незавидной, так, скажем, части города. Денег он зарабатывал крайне не много.… Едва хватало на жизнь. Он не был ни кем. И сейчас, когда он, едва дыша, лежал на поеденном молью диване и медленно умирал, его жена не билась в истерике. Она с каменным лицом мешала на кухне суп, уже не представляя себе дальнейшего быта. Одна она не проживёт. Да и жить одной ей не хотелось, кроме мужа у неё никого не было. Она не была подвержена панике. Просто спустя неделю после похорон мужа прохожие с отвращением и каплей жалости смотрели на неё в городском парке в нескольких кварталах от центра. Её лицо не выражало недовольства, гнева или страха. Оно выражало спокойствие. Почти полное спокойствие, если не считать слегка перекошенного рта. Её посиневшую шею сжимала верёвка.
Мать Славы холодно отнеслась к смерти бывшего мужа. Она продолжала свою одинокую, лишённую всякого смысла жизнь. Она много думала о прошлом, много сожалела…. Но была бесконечно гордой. И во взгляде её, всегда читалась упрямая женская независимость. Ранним зимним утром, она лежала на снегу в сорока метрах от собственного дома. Водитель голубых «Жигулей», видавший виды, полуслепой старик, молча ждал развития событий. Он даже не особо жалел о произошедшем. Он настолько устал от своей бессмысленной жизни, что, даже услышав глухой удар тела о кузов машины, не вздрогнул ни на секунду. А только остановился, сел на капот и замер в ожидании. Женщина лежала на снегу, её сумка отлетела на несколько метров и символично легла посреди дороги.
Слава спал на полу, замотав шею шерстяным шарфом и схватившись руками за волосы. В четырёх ста километрах от Славы его мать, замертво, лежала на обочине проезжей части. Из её рта текла кровь, а в глазах читалась та же упрямая независимость.
Славе, кто-то должен был сообщить о произошедшем. Юра, истекающий кровью, в реанимации первой городской больницы, врядли мог бы это сделать. А вот Андрей не оставлял попыток найти друга. Но все его попытки были тщетными. Только Жора знал, где искать Славу, жаль, что он не был знаком с Андреем. А может оно и к лучшему…
Юра занимался рыночными отношениями, а точнее отношениями на рынке. Короче, разборками на базаре. В постоянной войне между русскими и, мягко говоря, «не русскими» торгашами он, по долгу службы, постоянно принимал участие. Как правило, всё заканчивалось компромиссами, но иногда и драками. Но времена меняются, и всё тяжелее было держать хрупкий баланс между двумя лагерями.
Чёрные почти заняли северную половину рынка и сильно претендовали на южную. Белые владели не только южной половиной, но и двумя торговыми павильонами на северной.
Путь к южной части лежал для чёрных именно через эти павильоны. Защитой чёрных являлась мощная и хорошо продуманная охранная организация азербайджанцев. Защитой белых - менты. Но менты мало помогали при ежедневных разборках. Они были больше отпугивающим фактором, чем реальной защитой. Реальной защитой была компания некого Поста. Александр Постанаев был яркой фигурой в кругах городского криминала. Не однократно он был судим, не однократно бит, но всё же твёрдо стоял на своей позиции. Пусть он и не был весомым лицом в городе, но был известен как содержавший при себе огромную команду бойцов авторитет. В случае разборок именно к нему шли за помощью все кому не лень. Многим он отказывал, но тем, кому помогал, помогал безотказно. Правой рукой Поста, как раз, был Юра. Он решал все вопросы и в случае агрессии со стороны конкурентов распоряжался бойцами.
Он сам выстроил свою жизнь и не имел возможности выстроить её иначе. В очередной раз ему просто меньше повезло... Но он ни о чём не сожалел и каждый раз знал, на что идёт. Лёжа на больничной кушетке, он с ужасом осознавал, что ему не о чем думать и нечего вспоминать. Он ожидал такого конца и с точки зрения здравой логики, конечно, был прав. Такова была его жизнь.
Сестра несла ему сменную капельницу. Звонок телефона лишь на секунду её задержал. От неожиданности она вздрогнула, и банка с лекарством выскользнула из её слабых пальцев. Она была напугана.
Она была напугана совершенно напрасно, к этому моменту Юра был уже мёртв. Из резаной раны на груди сочилась кровь, а из его уставших от жизни, стеклянных глаз – тоска.
Глава 9.
Слава чах с каждым днём, и чувствуя приближение смерти, решил вернуться в город.
Так как жить ему теперь было негде, он надеялся на помощь родителей, в конце концов, ведь прежде он никогда о ней не просил.
Квартира его отца отошла государству, и Слава буквально остался на улице. Все его попытки обратиться за помощью к друзьям были тщетными. Да и друзей было не много. Телефон Юры не отвечал, квартиру Андрея он нашёл пустой. Остальные, впрочем, и не стали бы решать его проблемы.
Проведя неделю на вокзале, он попытался покончить жизнь самоубийством и кинулся под поезд. Однако был спасён сотрудниками вокзала и доставлен в ближайшее отделение милиции. Через какое-то время, проведённое им в следственном изоляторе, он был отправлен на обследование к психиатру. Тот признал его психически неуравновешенным и отправил на лечение в клинику, где Слава в скором времени окончательно лишился рассудка. Наиболее удивительным является тот факт, что в ходе медосмотра у него не был обнаружен туберкулёз. Впрочем, фактически, никакого медосмотра и не было вовсе. При себе Слава не имел никаких документов, фамилии своей он не называл. Врачи даже не знали его имени, когда однажды нашли его мёртвым в своей палате.
Он ушёл из этого мира не оставив после себя ничего. Его жизнь была словно белый лист бумаги, она являла собой какое-то незаполненное пространство.
Когда-то ему приходилось бывать на севере. Ровное снежное поле уходящее за горизонт…. Именно цвет этого снега он видел перед глазами в последние секунды своей жизни. Этот пустой, холодный и мёртвый северный цвет.
Глава 10. Эпилог.
Юра месяц пролежал в городском морге до опознания и был похоронен за государственный счёт.
Этой же зимой Маша, выходила замуж, она была счастлива.
Андрей сейчас живёт в Лондоне, имеет два высших образования и владеет небольшим рекламным агентством. Он всё ещё пытается найти своих друзей, но слабо верит, что они живы. Обстановка в России тогда была напряжённая…
Ему часто снится север. Ровное снежное поле уходящее за горизонт…