В нем, возвращаясь в детство босоногое,
С толпой мальчишек я бегу на Ланжерон
Давно не существующей дорогою.
Смеясь, галдя и раздеваясь на бегу,
Мы сразу в море теплое бросаемся.
Детишки под присмотром мам, на берегу,
А мы до посинения купаемся.
Потом, мы долго жарим мидий на огне,
Хватая из костра от нетерпения.
У нас есть бутыль молодого Каберне
И скумбрия горячего копчения.
Не замечаем мы, как ночь сменяет день.
Мы не спешим - домой всегда успеется.
Нам горлопанить песни до утра не лень,
А песни за Одессу, разумеется.
Не замечая фальши порванной струны
И старенькой гитары ненастроенной,
Нам, детям той, несуществующей страны,
Хотелось петь. Мы были так устроены.
Недавно снова я ходил на Ланжерон.
С тех пор там изменилось очень многое,
Гитары звуки заменил магнитофон,
Сердючки всюду пение убогое.
Вокруг бутылки и окурки на песке,
Дешевым пивом чипсы запиваются,
В воде виндсерферы на парусной доске
И скутеры по головам катаются.
И здесь уже давно не водятся бычки,
А мидии растут лишь за брекватером,
В воде бумаги рваной плавают клочки,
И не добраться больше к пляжу катером.
Жаль, очень сильно изменился Ланжерон,
Но есть в нем что-то, еле уловимое,
Напоминающее мне недавний сон -
В нем будто есть душа непостижимая.
Кусочек моря и полосочка песка,
Все остальное - недоразумение.
Пусть у меня на сердце легкая тоска,
Но я за пляж спокоен, тем не менее.
И через много лет какой-то мальчуган
Придет сюда с гитарой шестиструнною.
Пожарит мидии, хлебнет вина стакан
И за Одессу нам споет, я думаю.
