Все вокруг казалось до абсурдности замедленным кинофильмом. Николай помнил, что такой прием применяют обычно для того, чтобы подчеркнуть драматизм происходящего на экране. Но по всему выходило, что сейчас на экране происходил он. Так же медленно, как и все вокруг, к Николаю пришло осознание того, что означает этот крест на белом фоне. Он понял, что находится в карете «скорой». «В таком случае, если я здесь сижу, а врачи колдуют над кем-то другим, то «скорая» понадобилась не мне», - логично заключил Николай и принялся вспоминать, как он здесь оказался. На ум ничего не приходило, кроме очевидной, по его мнению, догадки, что он сам для кого-то вызвал «ноль-три», а теперь едет с пострадавшим в больницу. Но кто же тогда пострадавший?
Николай попробовал приподняться со своего места, но с первого раза ничего не получилось – в голове загудело, а пол поплыл под ногами. Со второй попытки ему удалось оторвать свой зад от сидушки и даже привстать настолько, чтобы заглянуть поверх докторских спин на лежавшего на кушетке человека. Он увидел себя.
- Что? – сдавленный от шока голос отразился эхом в пространстве. – Это как? Это получается – я умер?
- Да, - неожиданно ответил на его вопросы детский голос за спиной. – Технически вы мертвы уже… Сколько там на ваших?
Обалдевший от неожиданности, он только и смог что посмотреть на часы. Все стрелки замерли, и даже секундная, судя по всему, не имела желания наматывать круги.
- Пятнадцать минут двенадцатого, - прошептал Николай.
- Понятно, значит – вы технически мертвы вот уже две минуты, - осведомил детский голос.
Как мертвы? Что значит «технически»? Желая получить ответы на свои вопросы, он обернулся и увидел сидящую рядом с собой девчушку лет двенадцати.
- Кстати, меня зовут Соня, - сказала девочка и улыбнулась ему.
***
Соня однозначно не считала себя злой. Та миссия, которая досталась ей – работа, так она называла ее – ничего не говорила о ее злобности или доброте. Соня относилась к ней как к работе, которую кто-то должен был делать. Ну просто потому, что по-другому нельзя. Можно ли утверждать, что профессиональный киллер ненавидит свою жертву? Соня была уверена, что нет. В определенном смысле, некому было ее переубедить, ведь со смертью, как известно, не поспоришь. То есть, желающие, конечно, существуют, но… Ну вы понимаете.
Впрочем, доброй себя Соня также не считала.
Смерть – очень простой природный процесс. Он начинается еще тогда, когда сперматозоид попадает в яйцеклетку. Все живое рано или поздно умирает, а то, что этого не делает, не является живым. Так она думала, пока люди не изобрели душу. После этого работать с ними стало – нет, не сложнее – интереснее. Время от времени Соня снисходила до того, что могла и поболтать, так сказать – по душам. Ей были интересны люди. В первую очередь тем, что они единственные из всех живых существ могли сподобиться на самоубийство. Разговор с самоубийцей был долгое время любимой Сониной потехой. Но потом это приелось, и она начала придумывать что-то новое. Собственно, все мы так делаем на работе: кто-то смотрит кино, кто-то висит в социальных сетях, кто-то шьет носки. Соня же любила поговорить с людьми. Она всегда была очень общительной особой.
Конечно же, она не разговаривала со всеми подряд, но по долгу службы ей приходилось быть в курсе всех человеческих дел, она знала подноготную каждого: от президента страны до последнего бомжа. Существует расхожее мнение, что мол: смерть выбирает лучших. Соня же знала точно: единственное, что она могла выбрать, так это собеседника. Все остальное – текучка. В которой интересное чередовалось с откровенно нудным. В общем, работа, как работа.
В разные времена и в разных странах ее представляли по-своему. Но сколько она себя помнила, ее облик оставался неизменным: девочка лет двенадцати (по человеческим меркам), одетая в белое платье, вокруг талии обвивался желтый льняной пояс с серебристой бляшкой. Наряд был настолько универсальный, что подходил на любой случай жизни. И смерти. Еще одним извечным атрибутом были старые портняцкие ножницы, подаренные Соне братьями Мойрами, теми самыми, что отвечают за течение времени в мире. По идее, этими ножницами обрезалась нить судьбы, извлекаемая из веретена Ананки. Вот так вот, а вовсе не коса и черный балахон.
На самом же деле, ножницы служили Соне верой и правдой в маникюрных (а иногда и в педикюрных) целях. Многие так называемые «души» очень удивлялись завидев перед собой не ожидаемый скелет с угрожающей косой, а подстригающую ногти пигалицу.
- Здравствуйте, меня зовут Соня, - представлялась она. И для многих людей это было первым, что они узнавали о загробной жизни. – Соня – это от русского слова «сон». Сон, как известно, - это маленькая смерть. А меня, как вы успели заметить, никак нельзя назвать большой.
И так завязывался разговор.
Сегодня на Сониной повестке дня была беседа с очень незаурядным человеком, державшем в железном кулаке одну из южноамериканских стран. Это был видный политический деятель, о котором уже успели написать во всех учебниках по современной истории. Он отходил в мир иной (это выражение заставляло Соню непроизвольно улыбаться), окруженный заботой родных и друзей. Все они тоже были – и уже давно – большими людьми на политической арене этой страны. И понятное дело, что такой статус обязывал их горестно и скорбно томиться в ожидании смерти вождя с тем, чтобы после нее броситься с головой в дикую грызню глоток друг друга, традиционно сопровождавшую дележ пирога власти.
Ни для кого не заметная, она сидела на стульчике в самом центре банкетного зала президентского дворца и пыталась состричь ногти с правой руки, не будучи при этом левшой. Просочившись в пространство Сониной реальности, душа Вождя оказалась прямо напротив нее. Вождь стоял облаченный в офицерский мундир, перевязанный небесно-голубой орденской лентой. Этот образ в стране знал каждый школьник, в этом наряде Вождь смотрел на жителей своего государства со всех официальных портретов, развешенных повсеместно.
- Что за блядство? – властным голосом прогремел Вождь.
- Это не блядство, просто вы умерли. Это – конец вашей битвы, команданте, - ответила Соня. – Кстати, вы не знаете случаем, как правильно стричь ногти на правой руке?
- А ты кто такая? – недоумевал Вождь.
- Меня зовут Соня. Это от русского слова «сон», означает состояние, когда вы спите…
- Я знаю, что это такое, -прервал ее Вождь. – Что ты здесь делаешь? Отвечай.
- Формально, я здесь для того, чтобы ваша жизнь прервалась. А вообще, я хотела просто поболтать с вами. Вы – мой кумир. Своими репрессиями и расстрелами вы доказали, что без труда могли бы выполнять мою работу. Мне кажется, что вам бы она очень понравилась.
- Ты пришла для того, чтобы проводить меня в ад, - хмуро заключил Вождь.
- Ад и рай, - засмеялась Соня. – Я, конечно, помню о вашем семинаристском образовании, но неужели вы и вправду в это верите. Не уж то я похожа на архангела Михаила?
- Значит, нет ни ада, ни рая? – спросит Вождь скорее всего у себя самого. – Значит, и Бога нет.
- Ну, я бы не была столь категорична, команданте, - поправила его Соня. – Есть и Бог, и ад, и рай. Но для того, чтобы они существовали, в них нужно верить.
- Но я верил! – запротестовал Вождь.
- О, нет! Позвольте с вами не согласиться. Вы не верили, а лишь боялись, что так и есть. Это разные вещи.
- Но как это возможно?
- Поймите: как правило, с людьми случается либо то, чего они хотят, либо то, чего боятся. Но в случае со мной с людьми случается то, во что они верят.
- И что же ждет меня? – спокойно спросил Вождь.
- А во что вы верили? – улыбнулась ему Соня.
- Я верил в силу и волю. Я верил в то, что людям нужен пастырь. С людьми надо быть сильным, чтобы они понимали верховенство закона и принимали его. Иначе – анархия.
- Команданте, не разочаровывайте меня. Я не интервью у вас беру. Вся ваша вера в силу закона заканчивалась там, где начиналась ваша семья. И да, вы были истинным державным мужем и, как настоящий муж, заставляли державу исправно выполнять свой супружеский долг. И если уж говорить на чистоту, то я бы сделала так, чтобы вы переродились в этой же стране сыном крестьянина или сельского учителя, или шахтера. И чтобы вы прожили в этой стране еще одну жизнь, о-о-очень долгую жизнь с такой же верой в верховенство закона, но только лишенным той власти, которая у вас была. Я бы с огромным интересом следила бы за вашей жизнью.
- Так вот, что со мной произойдет.
- К сожалению, нет, команданте. Я не отвечаю за жизнь. Даже за жизнь после смерти, или как вы там ее у себя называете. А то, за что я в ответе, с вами уже случилось.
***
Если бы у нас с вами был пульт управления временем и пространством, то…
Заметим, что «если бы» не отменяет существования такой вещи в природе, а лишь подчеркивает тот факт, что этого пульта нет у нас с вами.
Так вот, если бы он у нас был, то для полноты понимания данной истории мы бы переместились на несколько часов назад и поменяли бы континент, окунувшись, таким образом, в дождливый киевский вечер.
Доктор Андрей Селиванов на всех парах шуровал в направлении станции метро, предвкушая пиво, футбол и несколько часов сна. Но, не дойдя каких-то десять метров до подземного перехода, он почувствовал, как в кармане штанов завибрировал мобильник, - звонила его коллега.
- Привет, Андрюша, - заскрипел из трубки знакомый женский голос.
- Привет, Зин, слушаю тебя.
- Андюша, выручи меня, а? Выйди сегодня на ночное в «скорой», - запричитал голос.
- Зиночек, не смогу. Ты ж знаешь, сегодня футбол. Да и я вчера уже выходил в ночь. Сам еле на ногах стою.
- Андрюш, ну я бы тебе не звонила, если б кто-то другой согласился. Домой пришла, а у сына тридцать девять и три, кашляет нехорошо. И я уже, наверно, подцепила.
- Тридцать девять и три, фигасе!
Андрей вспомнил, что Зина жила одна с сыном, и понял, что если с малым такое - она от него ни ногой.
- Слушай, Зин, ты Иваныча попроси. Или Броню, - предложил он, уповая на чудесное избавление.
- Звонила я им. Иваныч сегодня уже на рогах. А Броня ж в отпуске – фиг дозвонишься до него. Андрюшка, пожалуйста, очень надо. Я на следующей неделе за тебя смену отработаю. Будь человеком.
- Ладно, - после паузы согласился Андрей. – Лечи малого.
- Андрюшка, спасибо. Ты – мой герой. Спасибо огромное.
- Не за что. Давай, пока.
Нажав на «отбой» и спрятав телефон обратно, Андрей начал шарить по куртке в поисках сигарет и зажигалки. От досады хотелось закурить, пусть даже на улице, чего он не особо любил. Сигареты обнаружились в нагрудном кармане, а вот зажигалку он, видимо, оставил на работе.
- Что такое «не везет», - вздохнул он, обращаясь скорее к Вселенной в целом, чем к кому-то конкретно.
Внезапно, у самого его носа появилась чья-то рука с зажигалкой. От неожиданности Андрей вздрогнул. Рядом с собой он увидел молодого человека, одетого в черное шерстяное пальто, поверх которого на цепочке висела монета с профилем, вероятно, одной из древнегреческих богинь. Этот вывод Адрей сделал, исходя из лаврового венка на голове отчеканенной дамы и из надписи на греческом, уместившейся под ее изображением.
- Знаете, «везет» и «не везет» - очень относительные понятия, - произнес незнакомец и щелкнул зажигалкой. – С одной стороны, если вы курите, то вам не повезло, - привычка вредная, а избавиться от нее трудно. С другой стороны, с вами не согласятся сотни американцев, выгнанных запретом на курение в помещении.
- Простите? – недоуменно спросил Андрей, подкуривая.
- Я про тех, кому из-за этого запрета пришлось покинуть здания башен-близнецов в Нью-Йорке одиннадцатого сентября. Как раз перед терактом – буквально за несколько минут.
Незнакомец спрятал зажигалку, заговорщицки подмигнул и пошел в сторону метро. Андрей же, хмыкнув, направился в другую сторону.
***
- Соня, это от русского слова «сон». Ведь сон – это маленькая смерть.
Обескураженное сознание Николая изо всех сил пыталось привести реальность в порядок, но получалось у него из рук вон плохо. Выходило, что эта девчушка, которая что-то там ковыряла ножницами у себя на пальцах, и есть смерть. Фракция стереотипов в Николаевой думе начала бурно декларировать свое «неодобрям».
- Я тебя себе нем… не… - начал он, но слова застряли не то чтобы на языке, а где-то в районе неба, как бывает, когда разговариваешь с очень большим начальством.
- Немного не такой себе представлял, - помогла ему Соня.
- Ага, - отозвался Николай.
- Думал, что в балахоне.
- Ага.
- Череп.
- Ага.
- С косой.
- Ага.
- Что, разочарован?
Вопрос был не в бровь, а в глаз. Что тут можно ответить? Хотя, какая разница, если ты уже там… То есть – здесь. Невыносимо затянутый рапид происходящего потихоньку начал наполняться движением. Врачи над Колиным телом о чем-то спорили, но звуки не доходили до этого пласта реальности. Понаблюдав за этим, по его мнению, минут десять, Николай уселся на сидушку рядом с Соней. Сам собой у него возник вопрос:
- А что со мной произошло?
***
- Алло, скорая.
- Скорая слушает.
- Алло, приезжайте срочно, улица Мечникова, 6. Моему папе плохо стало.
- Как плохо, что случилось?
- Мы кушали, сидели за столом, а он раз так – за сердце схватился и упал.
- Непрямой массаж сердца делать умеете?
- Мама что-то такое делает, она медсестрой работала.
- О, как вам повезло!
- Что?!
- Продолжайте непрямой массаж сердца. Еще раз адрес.
- Мечникова, 6. Пятый этаж.
- Номер телефона…
Взволнованный голос продиктовал злосчастные семь цифр.
- Ждите на линии… Селиванов.
- Да, - раздался треском Андреев голос.
- Твоя бригада ближе всех. Мечникова, 6. Пятый этаж.
- Будем на месте через… Через сколько, Вася?... Будем через три минуты.
- Везучий парень попался, может, выживет.
- Что?!
- Ниче! Давай быстрее.
- Скажи, чтоб непрямой массаж делали.
- Уже. Только вас ждут.
- Все. Уже во дворе.
- Хорошо… Алло, вы еще тут.
- А куда мы денемся! Когда будут?
- Уже во дворе. Встречайте их…
***
- Мда-а, - мдакнул Николай. – А куда он меня везут?
- Ближайшая станция скорой помощи оказалась без света, - сообщила ему Соня. – Так что следующая по маршруту – на левом берегу. Сейчас мы проезжаем Южный мост. Похоже, ваш запас хороших новостей закончился как раз тогда, когда они на мост въехали. Тут авария, тянучка до середины моста. Если бы без пробки, то может мы с вами не скоро бы еще увиделись.
Николай сокрушенно вздохнул. Кто бы мог подумать, что он умрет не столько от сердечного приступа, сколько из-за чертовой пробки на Южном мосту. Ком стал в горле, и вот-вот предстояло узнать, умеет ли душа плакать.
- Ну, будет вам, - укоризненно сказала Соня. – Вы уже в летах, я посмотрю. Пожили свое. А сейчас на покой, в уютный рай; сразу вижу: вы – человек верующий. Отдохнете, дождетесь супругу, а там и детки к вам подтянутся.
- Да иди ты со своим раем, - рявкнул на нее Николай. И после паузы добавил: Прости. Просто это сложно принять. Вот ты сидишь за столом, отмечаешь дочкин день рожденья, и вдруг… Бедный ребенок, она этот день еще долго будет ненавидеть.
- Забавно, - хмыкнула Соня. – День рожденья – светлый праздник, а вот день смерти никто и не празднует. Дискриминация. А ведь для многих, кто верит в реинкарнацию, этот же день становится и днем рождения. Блин, денек выдался – оторви и выбрось.
Они вместе уставились на копошащихся над телом врачей. Каждый погрузился в свои мысли, и объединяло эти мысли только препаршивое настроение думающих. То он, то она поочередно вздыхали. Время от времени Соня комментировала происходящее:
- Смотри-смотри, - вскрикивала она, - вот этот в очках щас тебя током ка-а-ак шарахнет. Тыдыщ!
Тело Николая на кушетке начало выкрючиваться в дугу, а потом вновь опадать в правильную прямую. После еще одной паузы, наконец заговорил Николай:
- А может есть и такие, которые празднуют день своей смерти. Ну, знаешь, те которые умерли, но их потом с того…
- С этого, - поправила Соня.
- Ну да, с этого света достали, - с горечью в голосе продолжил он. – Может, они тоже покупают торт и собирают всю семью за праздничным столом, чтобы отметить встречу с тобой
Они вместе засмеялись. И если бы у Сони она была, то Соня бы сказала, что засмеялись от души.
- Не-е, эти, они все косят под дурачков. Попадают сюда: здрасьте, здрасьте, как дела, у ты какая маленькая, и все такое. А потом выбираются обратно и начинается: «Я видел свет. И слышал голоса». Обо мне никто не вспоминает. Представьте себе человека, который, вопреки всеобщему мнению о смерти, начнет рассказывать о девочке в белом платьице, все время стригущей ногти.
- Стригущей ногти? – переспросил Николай и покосился на ножницы в Сониных руках.
- Ага, - принялась она объяснять. – Понимаете, я правша. На левой руке еще могу себе подстричь, а как до правой доходит, ну как не моя, как пришитая что ли. Беда и только. Убила бы за хороший маникюр. Может, вы знаете, как…
- А что же тут не знать. Дай сюда ножницы.
- Я… это – не могу. Это, как его там… артефакт, очень могущественный.
- Да не боись ты. Давай сюда твой могущественный артефакт.
Соня с опаской в глазах протянула ему ножницы Мойров. Бережно приняв их из ее рук, Николай принялся показывать и рассказывать, что к чему:
- Смотри, берешь ножницы. Ого, какие они у тебя массивные. Портняцкие?
Соня утвердительно кивнула.
- Так вот, берешь их и пе-ре-во-рачиваешь. И так, перевернутыми, аккуратненько состригаешь ногти с правой, - проинструктировал он и показал на своих, уже ставших прозрачными, пальцах. – Теперь попробуй сама.
Он отдал ножницы Соне, и та, немного ошарашенная, - то ли его знаниями о маникюрном деле, то ли тем фактом, что он вернул ей ножницы, - переложила их в левую руку, перевернула и попробовала состричь заусенец на безымянном пальце. Получилось с первого раза.
- Ухты! – радостно крикнула она. – Ничего себе. А как вы научились? Сами додумались?
- Какое там, - улыбнулся Николай. – Комбат в армии показал. Он у нас вообще толковый мужик был. Такие вещи рассказывал – как из топора суп сделать, хе-хе! На всю жизнь пригодилось.
На этих словах он запнулся. В замедленном мире воцарилось смертельно неловкое молчание, которое нарушил Сонин голос:
- А сколько дочке-то исполнилось?
- Восемнадцать, - ответил он. – В этом году в лингвистический университет пошла, она у меня умница.
- Ню-ню, - неопределенно буркнула Соня, представляя себе «умницу» из лингвистического. – Хорошее время.
- Хорошее, - согласился Николай. – Я в свои восемнадцать в Казахстане на границе служил. Э-эх…
- Э-эх… - вторила ему Соня. – А вы, случаем, молодого такого человека недавно не встречали. Одет во все черное, на груди цепочка с монеткой. И пробор еще у него такой… Как бы это сказать – старомодный.
- Во всем черном, говоришь. И цепочка, - Николай задумался. – Нет, не встречал. А кто такой? Брат твой, что ли?
- Да вроде как… - потупилась Соня. – Ладно, хороший вы человек. Пообещайте мне одну вещь.
- Тебе пообещать? – удивился Николай. – Что же я тебе могу пообещать?
- Сегодня тринадцатое октября. Отмечайте этот день как праздник. В смысле, не только как день рожденья дочери, но и как день своей смерти.
- Чудная ты, - констатировал Николай. – Ну, если тебе так надо – обещаю.
- Вот и чудненько, - грустно улыбнулась Соня. - Будем надеяться, что жизнь вас не разочарует так, как меня люди.
- То есть?
Но вместо ответа Николай услышал металлический щелчок ножниц, и время резко ускорилось.
… В следующий миг он очнулся на кушетке, которую еще минуту назад видел сбоку. Мир расплывался перед глазами узорами калейдоскопа, а каждый удар сердца отдавал болью в висках. Звуки, проявившиеся поначалу на заднем плане, все настойчивее и настойчивее врывались в сознание. Голоса смешались в кашу, и мозг вырывал лишь куски фраз.
- Дрон, ты красава.
- Видишь – не зря на ночное вышел, жизнь человеку спас. Как там Зинка сказала: «Ты – мой герой».
- Идите в попу, умники. Пациент, как вас зовут?
- Николай.
- Ваш адрес?
- Киев, Мечникова, 6.
- Какое сегодня число?
- Тринадцатое октября. День рожденья дочери. А почему вы спрашиваете?
- Потому что вы три минуты находились в состоянии клинической смерти. Я проверяю активность мозга. Иными словами, не овощ ли вы. Новости хорошие – вы не овощ.
- Правда? – недоверчиво переспросил Николай.
- Правда, - ответил Андрей, снимая с лица маску. – Ну, как вам на той стороне? Видели свет и слышали голоса?
- Не дождетесь, ребята, - измученно улыбнулся Николай. – Там все совсем по-другому.
Соня, сидевшая сбоку от него, тоже улыбнулась и подумала, что с этими людьми никогда не угадаешь, у кого из них есть душа.