- Здравствуй — он не ответил, пристально вглядываясь в ее лицо.
- Ты помнишь меня? - женщина и не ждала ответа. Смотрела то ли с сожалением, то ли с упреком — Когда ты уехал, мы долго искали. Кто мог подумать, что тебя вынесет сюда? Я бы не пришла, но она хочет, чтобы ты вернулся. Так ты вернешься?
- Куда? Вернусь — куда? - но стул был пуст.
А темнота все давала подсказки. Иногда приходил высокий худой старик. Сначала стоял молча, опираясь на трость, потом спрашивал:
- Ты уверен, что не помнишь, где твой дом? Я уверен, что помнишь. Постарайся вспомнить. Ты же должен вспомнить. Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнил, - и он мучительно вспоминал, подхлестываемый навязчивыми вопросами гостя.
Но, первое, что сохранило сознание — грохот вокзала, бьющий прямо в темя. Потом пришли запахи: мазута, мокрого асфальта, духов, влажной одежды, жареного теста... Крик газетчика: «Разгадана тайна черных дыр! Черные дыры — портал в параллельные миры!»... Потом руки сжали виски... А что было до? Ведь что-то было до...
Никто не узнал его в этом дождливом городке, не хватился. В муниципалитете помогли, устроили консультацию врача, дали жилье. Постепенно он приспособился. Нашел работу и стал как все. Но подступала темнота. И он снова лежал без сна под тревожный шум дождя. Ждал гостей, пытаясь вспомнить.
Девочка возникла прямо перед кроватью с мячиком в руках. Говорила, стукая мяч об пол, подбрасывая, вращая между указательными пальцами.
- Ты правда все забыл? И меня забыл? И акнач-сеп?
- Что?
- Акнач-сеп. Это песчанка наоборот. Ты же сам научил меня, как уговорить ее. Помнишь, она мыла посуду, а ты сказал: «Мы пойдем в магазин.» А я тоже сказала: «Купим сливки, мясо для бифштекса, овощей, торт «Клубника» и акнач-сеп, можно?» А она ответила: «Да-да, только «Шоколадный» вкуснее, давайте купим «Шоколадный»», - девочка залилась звонким смехом - А как-то ночью песчанка залезла к ней на подушку, помнишь? Она испугалась, а мы включили свет, а ты засмеялся и сказал, что песчанка очень идет к ее волосам. А она тоже засмеялась и вы поцеловались.
Зеленый мячик, упав на пол, замер, дождался двух медленных хлопков розовых детских ладоней и стал плавно подниматься к ним... Да, он вспомнил песчанку. Острая мордочка, торчащая из волны бронзовых волос на белой подушке.
- Как ее звали?
- Песчанку?
- Эту женщину... - но темная комната опустела.
Он устало откинулся на подушки, слушая монотонный стук дождя по крыше, из последних сил стараясь не отпустить из памяти зеленый мяч и рыжие пряди.
А где-то в глубоких недрах Вселенной, как в утробе мифического животного, клокотало нечто. Огромные темные массы перемещались, подчиняясь неведомым никому законам. Сгустки материи отрывались, чтобы насытить зверя, быть поглощенными черной дырой. Пространство и время делились, переплетались, скручивались в гигантские спирали. И прямо посреди этих глобальных процессов едва различимой песчинкой металась лихорадочная мысль: вспомнить! Раздражала и мешала, нарушая гармонию. Как инородная частица, как заноза в подушечке пальца...
...Она боялась темноты. Боялась снов. Много-много ночей он возвращался к ней. Исхудавшим, больным, совсем не таким, каким ей хотелось помнить. Каждую ночь... Она взяла с прикроватного столика зеркало, вгляделась в отражение. Новые морщинки наметились между бровей. У глаз — стали заметней. Он любил ее морщинки, называл их «лучики»... она стареет...
- Приятных снов, мама.
- Приятных слов, солныш.
И снова то же... Круглый стол на веранде. Лучи бьют сквозь клетчатые шторы. Мама разливает чай, отец закрылся газетой. Малышкин голос раздается отовсюду.
- Разгадана тайна черных дыр, - читает отец.
- Брось ты эту прессу, чай остынет. Садись за стол, непослушная девчонка.
И на пороге появляется он. Следом тянет лапы густая темнота, обволакивает все предметы, крадется к столу. Она протягивает руки - отогнать, остановить... выдернуть его из этой пелены... но он исчезает... растворяется бесследно...
Она снова проснулась в ужасе... Хотелось крикнуть: «Почему? Я не хочу стареть без него! Я не хочу его отдавать!» Но спазм перекрыл горло. Пальцы впились в одеяло. Она запрокинула голову и тихо завыла сквозь зубы...
Куда-то на самое дно мира, через биллионы мегапарсеков, пронеслось крохотной точкой одно единственное слово: «вернись!» Воткнулось иголкой в клубящееся нутро мироздания. Запустило цепь необратимых процессов. Взрывались гигантские протуберанцы, вспыхивали сверхновые, сжимались в атом галактики. Причина и следствие ослабили свои цепи. Потому что две песчинки в необъятном космосе влияли на привычный ход событий. И где-то в самых недрах вселенной, подчиняясь инстинкту самосохранения, темнота сгустилась в облака, герметизируя инородные образования. Слилась в одно, стала воронкой и с силой огромного раненого зверя, выдергивающего стрелу из лапы, извергла то, что мешало...
Он с криком сел в постели. Поезд! Он вспомнил поезд! Перрон. Заплаканное лицо, бронзовые пряди, сквозь которые просвечивало закатное солнце. Как полоснуло по сердцу ее тихое: «прости». Зачем он уехал? Поезд раскачивало на мокрых рельсах, а в нем клокотали обида и злость. Все чего хотелось тогда — чтобы погасло преступное светило. Чтобы никогда не рождаться. Чтобы не знать ее, не видеть ее лицо, родинку возле рта, от которой заходится сердце... Длинный тоннель. Мрак. Сумасшедшее эхо. Отчаянное и радостное ощущение невесомости... Темнота...
Он быстро одевался. Телефон. Такси. Полупустой ночной вокзал... Не может быть. Девушка, проверьте. У вас не та карта. Проверьте по компьютеру. Дайте я сам проверю. Ну, хорошо. Мне все равно, что нет такого населенного пункта. Мне нужно уехать, дайте мне билет. Куда? Где есть тоннели?..
Одинокий пассажир прислонился лбом к холодному стеклу. Закрыл глаза: она вынимает шпильки из прически — запрокинутые руки, волнистые пряди, падающие на плечи, родинка возле рта, смущенная улыбка.
Поезд несся вперед. На подходе к тоннелю снизил скорость. В подступающей темноте время стало замедляться. Остановилось. Поползло назад...
Залитая солнцем веранда. Чай в фарфоровых чашках...
Запах свечей, прохлада гулких сводов. Орган. Она в белом платье...
Мама, познакомься, это Марта... Поцелуй на крыльце...
Рыжая девочка с большим зеленым шариком. «Как тебя зовут? Наш дом тут по соседству»...
Зеленый шар замер в закатных лучах над живой изгородью в населенном пункте, которого нет на карте. Вагон тряхнуло на неведомой стрелке. Шар растаял в небе. Солнце рухнуло за линию горизонта и время стало ускоряться. Он все стремительней летел в прошлое... Мамины теплые ладони. Колыбельная... Колыбельная, искаженная до рыданий гулким эхом в темноте под сводами бесконечного тоннеля...
Яркий свет бестеневых ламп. Ощущение невесомости сменилось ощущением прохлады. Радость первого вдоха, наполнившего легкие абсолютной уверенностью и покоем.
- Три семьсот. Мальчик.
- Мы назовем его Леон. Здравствуй, Леон.