Я сидел у окна и пил свой утренний кофе,
Но у него был особенный, терпкий вкус...
Ещё мне казалось, будто плакал малыш,
Не понятно: то ль за стеной, то ль на Голгофе.
Уличный шум падал на стол россыпью бус.
Бусины разные: громкие и фиолетовые,
Маленькие и шервавые, - просто бусины,
А тебе почему-то они не нравились.
Твои "шагалки" были перетянуты в сеточку
И, нервно дёргаясь, походили на гусениц;
Люблю такие чулки! Не зря прославились.
Поначалу моё молчание было тихим,
Но ты ведь знаешь, что я не выношу
Метрономов и, вообще, всякой периодичности.
И тем больше я ощущаю себя психом,
Чем дольше продолжается твой забег в пустоту
Из комнаты, где молчат две личности!
Я стал молчать громче в порыве ярости,
Бусы померкли на фоне твоей скорости,
Потолок и стены плавно прогнулись наружу...
И, тут, я подумал о близящейся старости:
Как много недосказанного парит в невесомости!
Сколь много нужно сказать жене и мужу!
Вдруг зазвонил телефон: "Да, я вас слушаю,
Да, мам, у нас всё нормально, да, работаю...
Знаешь, Артёмка стал выговаривать букву "эр",
Нет, мам, я больше не пью, она сейчас в душе;
Да, семейная жизнь одарила заботами...
Ну, ладно, до скорого, приедем к тебе в сентябре."
Ты продолжала нарезать круги в бетонной коробке,
Расшвыривая какие-то клочки бумаги,
Присмотревшись, я понял: это свадебные фото.
Мне стало обидно: я сам снимал эти фотки!
И тут во мне что-то сломалось, кто-то спустил флаги.
Надо ж так оскорбить адмирала семейного флота!
Резко вскачив, распрощавшись с тормозами,
Я быстро схватил тебя и прижал к стене...
Думаю: давай же всю правду - в лицо, не тая!
Твои глаза говорили с моими глазами,
Бусы шумные улиц трескались на стекле,
И вдруг ты шепнула: "Люблю только тебя!"
О, как я был счастлив, всё разом простил!
Нет больше места ни боли, ни страху,
Я больше не слышу плача с Голгофы...
Так много времени, так много сил!
Сердце теперь рвёт мне рубаху
Каждый раз, когда пью утренний кофе!