"Химик-лаборант котельных установок" и заключалась в постоянном контроле
качества, циркулирующих в различных отопительных системах, воды и пара.
Попадая в боевую часть, эти учёные алхимики чудесным образом превращались в
чумазых кочегаров с привилегией начхать на строевую и ежедневно мыться от пуза.
Вот когда вспомнились в полной мере школьные и ПТУшные учителя - военные
отличались от них в корне. У них все законы и формулы подчинялись военной
дисциплине. В хим-лаборатории нередко можно было услышать:
- Реакцию окисления-восстановления начи-най!
- Окончить реакцию!
Не было ни одного преподавателя, чтоб не обладал способностями усыплять
курсантов и только тут солдаты познавали азы экстрасенсорики - видимо, отбор
преподавателей был очень серьёзный.
Самое дубовое дело - наряд по столовке, да еще в Новогоднюю ночь. Это нужно
за 24 часа, двадцати доблестным войнам отпидерасить минимум три футбольных
поля полов, помыть с хлорамином двенадцать тысяч скользких, как жабы
алюминиевых тарелок, которые чуть тёплой водой от комбижира просто не отмыть,
также пятнадцать тысяч не менее скользких ложек, более тысячи котелков, около
тысячи чайников и столько-же разводяг, а ещё почистить четыре тонны картошки
и так, по мелочам, лучок, морковка...
Именно в такую новогоднюю засаду и попал Шуркин взвод Обидно не было - было
не до того. На улице крепкий морозец потрескивал и позвякивал сосульками, а
тут войны ракетчики, разошедшиеся от пара, правили свой новогодний шабаш.
Гоношение возле туалета привлекло Шуркино внимание - пацаны пили одеколон.
Предложили Шурке, он пригубил и тут же выплюнул - была нужда травиться и,
напевая чего-то там про арлекинов и пиратов, направился в зал, домывать полы.
- Эй, воин! Ты чего такой весёлый? - дежурный прапор был сер и зловещь, как
немецкий танк.
- Так, Новый год наступил, товарищ прапорщик. С наступившим Вас!
- А ну-ка, иди сюда! Дыхни! Что, одеколон пил?, - молчание...
Прапор подвёл Шурку к туалету, а там пузырьков пустых видимо-невидимо....
- Твои?
- Угу...
- Где брал одеколон?
- По тумбочкам наскрёб...
- Стой тут....
Пока прапор ходил стучать дежурному по части, Шурка заставил любителей
отечественного парфюма съесть по охапке лаврового листа и затихариться. Его
отстранили от наряда и отправили в казарму спать...
А то, о чем говорил военврач в Москве, началось на следующий день.
Комбат Юдин на пару с политруком чихвостили парня перед всей батареей в сто
шестьдесят лиц и в хвост, и в гриву, мол, падла, у своих товарищей воровал,
чтобы только нажраться, как свинья, и как Шурка понял, ещё не придумали такой
смертной казни, чтоб разнести его вдребезги и клочья...
Вдруг, он вспомнил про детский садик - в миг майор с замполитом превратились
в двух маленьких шалопаев. Один из них держал за ногу тряпичного зайку и при
этом, что-то выразительно говоря (а детский лепет и речь военного мужа мало чем
отличаются), он яростно размахивал худенькими ручками и этот несчастный зайка
при каждом взмахе бился тряпичной мордахой об пол. Смешно не получилось - в
этом зайке Шурка увидел себя, в его арбузной башке на тот момент звучало только
одно:
- За чтоооо, блин!!!!!
Позади него в строю стояли пацаны с виноватыми лицами и сверлили взглядами его
затылок...
Вечером Шурку подозвал к себе сержант замкомвзвода и без злобы, с уважением
и теплой интонацией в голосе, пожимая руку, тихо произнёс:
- Держись, брат, в армии и хуже бывает, я знаю всё...
- Что, стуканул кто-то?
- Не важно. А если взял всё на себя - тяни до конца.
На душе просветлело. Через пару дней отношение всего комсостава стало мягче
и человечнее, хотя на всех собраниях продолжалась показушная порка, но это было
нужно для проформы, маховик то уже раскручен и его не остановить...
Через неделю затеяли строевой смотр, каждая батарея должна была строевым шагом
проломить асфальт перед высокой трибуной на которой восстоял Царь и Бог всея
учебки - генерал-майор Мороз.
Солдаты делали парад, а генерал свирепо орал с трибуны в хрипатый мегафон:
- Ножку, ножку дайте! Строй держать, мать вашу! Что вы как беременные бабы...
Парадный прогон закончился разносом всей части, что мол, распустились, сволочи,
не можете даже элементарного - строем пройти, дисциплина никчёрту, одеколон
жрёте...
Такого триумфа Шурка даже не мог себе представить. Его выперли из строя и вся
пятитысячная учебка под громогласные оскорбления генерала, выражала ему своё
презрение. В этот момент ему хотелось провалиться сквозь землю, стереть себя
самого в порошок, он уже и вправду начал о себе думать, то в чем его обвиняют.
И вдруг всё стало по-фигу, будто в голове лопнула капсула с Пофигином и на
продолжение генеральской истерики он уже внимания не обращал. Генерал поистерил
ещё минут пять и яростно разогнал своё бездарное войско по казармам, проводить
парко-хозяйственный день.
Озлобленные офицеры напрягли солдат тотальной уборкой: все койки были сдвинуты
в один угол и натирание полов шло полным ходом...
- Батарея, смирно!
Шурка, как и все курсанты вскочил, вытянулся по стойке "смирно" и (о ужас), прям
на него шёл генерал Мороз, но он прошёл как бы сквозь Шурку, даже не заметил,
будто его не было вовсе. Ругаясь и матерясь он прошёлся сквозняком вдоль казармы,
неожиданно подбежал к Шуркиной койке и заорал:
- Чья это койка?
- Рядового Мишина!
- Где этот рядовой?
- Товарищ генерал-майор, рядово...
- Воин, вас учили заправлять постель?
- Так точно!
Видимо, когда сдвигали кровати, кто-то нечаянно присел на его койку. Ну, почему
именно на его, и почему именно сегодня...
А генерал не ждал реакции на своё замечание, он уже был близок к оргазму и
распалялся всё сильней и сильней, орал что все твари и заросли плесенью, развели
пауков и червей, дисциплины не стало, воруют дуг у друга сволочи, одеколон жрут...
- Кто этот солдат?
- Рядовой Мишин!
Розовые, поросячьи щечки генерала окрасились помидорным румянцем и резко перешли
в свекольный спектр, а эти глаза человека, страдающего жесточайшим запором, не
оставляли разгильдяю Мишину ни единого шанса на жизнь...
У шурки в башке лопнула вторая капсула с "Пофигином", последнее, что он услышал,
- Отчислить в самое ближайшее время, в самую дальнюю точку Советского Союза!
Через неделю за Шуркой приехал какой-то литёха из Прибалтики. На его проводы
пришло всё командование батареи, ошалевший лейтенант не мог понять, с какого
пирога простому отчисленцу такие почести. Все обращались к нему по имени,
панибратски хлопали по плечу, жали руку, говорили что он настоящий мужик и желали
столько хорошего, что шурку пробило на слезу с соплёй и он растроганный влез в
автобус, который скрипнув дверьми, фыркая повёз его к новому месту службы.