Безверье и содом творятся в недрах толп,
где даже свет ослеп,
и старики и дети
не видят ничего, но видят в этом толк.
Жуву в чужой стране, где элемент преступный
элементарно прав и пригвожден к рулю,
и молимся отцам греха, а не Христу мы,
и не Рублева ликам, а самому Рублю.
(Я помню мир иной - не кладов и консервов,
хотя находок - да, и всяческих открытий, -
пусть даже и
в разбитом начисто
корыте
мы находили челн для праздничных отплытий -
от будней бытия,
порой пустых и серых).
Во времени чужом, битком набитом бытом,
молю его пройти, в чем сам неумолим,
и продолжаю быть - как во поле налим,
безвременьем убит,
скорблю по неубитым
безвременно пришедшим могильщикам моим.
Во времени чужом тоска моя немая
влечет в отцовский дом, что пуст и на замке -
отметить 9 дней, всегда в начале мая,
убитых той войной на этой поминая.
И смотрят на меня, меня не понимая,
когда я говорю на русском языке
в чужой стране...
