Мы любим тебя, Робин Бобин! (Рассказ)

   Конечно, вы уже это видели, любезные читатели. На ровной зелёной поверхности большого стола лежат белые шары, сложенные в треугольник. Смотришь и удивляешься: разве могут пятнадцать шаров сложиться в такой ровный треугольник? Шары гладкие, бокастые, только цифры на них разные: единица, пятёрка и другие, и всё это на нежно-зелёном фоне. Потом, когда все налюбовались, на зелёный стол торжественно ставят ещё один, последний, шар, отдельно от всех шаров. И вот тут-то, под дробь, выходит такой специальный большой парень по имени Робин, берёт из-под стола здоровенную дубинку, да как, господи боже мой, размахнётся, да как ударит по этому отдельному шару этой дубинищей — весь зал разом как ахнет! — а этот несчастный отдельный шар зажмётся, весь белый, а камера подъезжает все ближе и ближе, и всем понятно: всё, деваться некуда, и он на огромной скорости летит прямо в те красиво уложенные треугольником шары! А те-то уже давно всё поняли, трясутся со страху как бешеные, да делать нечего — разлетаются от удара с треском и криком по всему полю и проваливаются в специальные большие дырки, которые наделаны по краям зелёного стола. Бог мой!.. Долго-долго зрители, поражённые случившимся, сидят и изучают картину разрушения.
Конечно, вы видели это завораживающее зрелище, любезные читатели. Это показывали по телевизору. Есте-ественно, все всё поняли, два раза повторять не требуется. От одного единственного, в голову ударенного шарика, может разлететься множество, или даже вообще все, мирные, красивые, чётко пронумерованные, никуда до этого не собиравшиеся проваливаться, шары. Всю эту непрочность и кратковременность, всю эту покорность и зависимость люди понимали. И сочувствовали, а некоторые, даже многие, плакали...
Прошло совсем немного времени, ну два, ну четыре максимум, года — и всё это опять показали! Забыто всё, успокоилось, зачем снова бередить, казалось бы, да? Ан нет, значит надо кому-то.
И, к тому же, оп-па: начали с конца и повели, повели, повели до самого начала! Хоп! И вдруг оказалось, что все провалившиеся шарики чуть полежали и встряхнулись, зашевелились, задвигались сами по себе, выскочили, побежали навстречу друг другу, и на середине зелёного, как травка, огромного футбольного поля, сами собой сложились в чудесную треугольную фигуру! Под торжественную музыку! Трибуны кричат, рукоплещут, а камера отъезжает, отъезжает, как бы говоря: вот оно, смотрите, люди, как всё устроилось, как всё стало красиво, ровно, как было когда-то, давно, в детстве. Многие заплакали у телевизора, а по телевизору самым родным из всех голосов сказали: Люди, не думайте, что это с заду наперёд, пожалуйста, дорогие товарищи, не думайте так неправильно, это тогда было с заду наперёд, а сейчас показывают всё как есть, по правде. И это ещё далеко не всё, товарищи, это первая только часть, подождите, дескать, судить. А в конце дня ещё раз, для тех, кто никак не может уняться до поздней ночи, специально, видимо, для таких шебутных, опять родным, но твёрдым голосом показали всё это ещё раз. И на следующий день опять. И вот так вот день за днём, день за днём. И постепенно уже все поняли, что белые шары-то сами вылезают из дырок и  собираются в треугольники. И лежат, посверкивая своими боками. А чего ими сверкать-то? Робин Бобин, мирно стоящий у стола, даже положил под стол дубинку, попятился от них и ушёл, а они всё лежат и лежат. А время идёт, а время на телевидении все знают сколько стоит. Люди хотят фильм посмотреть, или шоу, а они лежат и болтают на своём круглом языке. И многие уже из тех, кто сидел там, в студии (а это всё такие хорошие парни и аккуратные девушки), начали кричать: эй, Робин, ты что, испугался их что ли? Ну, он тогда вышел и, подхватив дубинку, под торжественную музыку наподдал им хорошенько.
Вот это любили повторять по телевизору вечером: ровно в десять, стоило шарам собраться, как люди начинали кричать и звать Робина. Робин выходил, размахивался, господи ты боже мой, бил их дубинкой — и они разлетались, освобождая место для какой-нибудь интересной кинокартины. Многие тогда просто полюбили этого Робина. И дети, не только взрослые. И будут любить, уверен, всю жизнь.