Особенно свобода! Потому забрался он далеко от насмешек, из родного Симферополя уехал поступать в Иркутское Авиационное училище, после окончания которого распределили его на противолодочный Ил – 38 в гарнизон Федотово на Вологодчине.
Димка быстро привык к северу. То ли развился в нем свойственный молодым авантюризм и интерес к новому, то ли суровый дух Вологодских лесов покорил, но по Симферополю Димка почти не скучал. Почти, потому что темные глаза Оксаны снились, а до отпуска еще ого-го сколько… Случалось по службе летать в Новофедоровку, что в часе езды от столицы Крыма, но как Оксане о том сообщишь? Военная же тайна. Закрытый городок, гарнизон.
За полтора года знакомства Лебедев так и не сделал ей официального предложения. Ну, такого, чтобы с кольцом и вздохами. Они, как ему казалось, и так были… Отпуск вместе, плотное, обволакивающее Черное море, скалы Нового Света, где можно быть самим собой и думать неторопливо о море и небе, о том, что море и небо никогда не закончатся. И долго-долго молчать, не чувствуя напряженности. И перебирать мокрые Оксанины волосы, пахнущие морем… Оксана будет лежать на спине, смотреть в никуда, а прибой станет ласково гладить ее стройные ноги… А потом Лебедев Дмитрий снова поедет на службу, а Оксана станет писать ему нечастые письма…
Так они и жили полтора года – вместе, но врозь. На исходе первого лета Лебедев, смущаясь от собственной неуклюжести и чувства, похожего на долг, предложил Оксане, мол, поехали в гарнизон. Оксана же, уловив и неуклюжесть, и чувство долга, спокойно отказалась, уверив Лебедева, что и так хорошо. «Давай подождем» - вот, как она сказала. И Димка вздохнул облегченно.
Он не был легкомысленным, нет. Скорее, он пребывал в том обычном для молодого мужчины состоянии, когда еще сам толком не знаешь, чего хочешь. Не понимаешь себя, но уж точно не готов себя «связывать». Почему долгие отношения с женщиной называются «связывать» – Лебедев ответить не мог. А Оксана не настаивала.
Военным Димка оказался никудышным. В нем слишком много плескалось своеволия и свободы, слишком много «умничаний» позволял себе старший лейтенант Лебедев. А начальство этого не любило.
Отдушину нашел Димка в природе. В свободное время он не устраивался по казармам пить водку, а уходил бродить по окрестным лесам. Вологодская земля приворожила его, одурманила терпким запахом леса и мха, потянула серо-голубыми глазами озер в омут… Выросший в совершенно ином, южном, медовом мире, Лебедев удивительным образом вплелся, врос в мир утреннего тумана, марлей висящего над водой, кружева хвои – если лечь на землю и посмотреть сквозь лапы на небо… На единственное, что по-настоящему любил.
***
Как-то в августе набрел Димка на лесное озеро. Спокойные опаловые воды разрезали, резвясь, лебеди. Он удивился – откуда в холодных краях? Потом вспомнил из школьной географии, что птица эта живет и на севере, а зимовать улетает… Батюшки, а зимовать то в Крым родной улетает!
Димка почувствовал, что готов расплакаться – так ему домой захотелось. Как маленькому, взять и расплакаться, тереть кулаком глаза, вздрагивать всем телом, а потом искать утешения в маминых ласковых руках.
Он присел на траву, колкую, осочью, вытянул ноги и на секунду пожалел, что курить бросил… Димка смотрел на лебедей и на опаловое озеро, и вспоминал совсем другую воду. А птицы все те же. Этот кусочек Родины, воплотившийся на далекой Вологодской земле в стайку некрупных, с сероватым оперением птиц, упал в сердце, словно осколок пресловутого зеркала, но не Снежной Королевы, а могучего Крыма.
… и не раз еще приходил Лебедев на берег, любовался и размышлял, и невыносима стала разлука с Родиной и … Оксаной.
***
А на дворе стояла осень 1992 года. И решать уже что-то было нужно – кому присягать, где жить, кому служить… И нервничали… какое оно – будущее?
***
В начале ноября осени 1992 года, перед очередным полетом в Новофедоровку, пришел Димка на заветное озеро. Пришел попрощаться – решил принимать Украинскую присягу. Заморозки упали нынче рано, сединой припудрили вялую травку, амальгамой покрыли водную гладь. Лебеди улетели, и Дима молча взирал на опустевший простор, словно на осиротевший дом.
«И мне домой пора, - думал Лебедев, - домой. К Оксане. Если помнит…»
Вдруг у берега что-то забарахталось. Димка очнулся и полез смотреть. Молодой лебедь с перебитым крылом бултыхался в ледяной крошке, шипел, фыркал даже, но никак ему было не выбраться на берег по изморозной траве. Плотное тельце скользило и шлепалось обратно в ледяную воду.
Решение пришло сразу. Димка сбегал в часть, приволок деревянный ящик и булку. Голодный лебедь позарился на булку, и Димка довольно ловко его изловил. Дальнейшее было делом техники…
***
Ил-38 уже почти подлетал к аэродрому Новофедоровка, уже видна была взлетно-посадочная полоса, тонкой иглой пронзающая море, уже экипаж готовился рапортовать о том, что полет прошел без осложнений, когда началась нештатная ситуация.
Каким образом вылезла из ящика наглая птица и почему она попыталась взлететь в кабине, никто не знает. Но вредный лебедь оказался среди пилотов, бил здоровым крылом, шипел и щипался, чем наделал большой переполох. Военные летчики на то и военные. Буянящую птицу довольно быстро усмирили, запихнули обратно в ящик, показали кулак старлею Лебедеву, посадили самолет и рапортовали о благополучной посадке.
Когда экипаж уже разместили, и подполковник Гусак сказал приветственную речь, а потом собрал «этнических украинцев» и долго, и интимно говорил: «Вы нужны Родине, а Родина нужна вам!» - накормили, налили по сто, Лебедев незаметно покинул компанию, пробрался к самолету, наврал что-то дежурным и вытащил ящик.
***
Удивительно тихим было в тот вечер море… И близкие звезды… Не то, что северные, которые во-он там, далеко-далеко… Димка и забыл уже, в этом сумасшествии перемен, какие близкие – руку протяни – звезды на юге.
Он вдыхал ноябрьский ветер, в котором еще ощущалось слабое послевкусие лета и меда…
Лебедь, выпущенный тут же, на берегу, притих рядышком.
Димка покосился на вредную птицу:
- Ну, что, дурашка, не понимаешь, где ты? Это техника, брат, три часа и ты за две тысячи километров… эх ты, птица… сколько бы ты летел? Не понимаешь, дурашка…
Лебедь отряхнулся и заковылял к воде. Лебедев с нежностью поглядел ему вслед.
***
Димка прикинул: час туда, час обратно, полчаса там… Хотя бы полчаса, пусть полчаса, он успеет сказать Оксане самое главное! Он скажет ей, что он все-все понял, что жизнь не только в небе и море, жизнь – она на земле, вот тут, под ногами, здесь и сейчас, и Оксане не нужно больше думать и «подождать» и… лебедь во всем виноват… и… если примет вот так, с неба свалившегося старлея, то… Что «то» Димка придумать не успел, он уже тормознул попутку, прыгнул в салон, и шоссе понесло его в Симферополь.
***
Оксана жила рядом с железнодорожным вокзалом, недалеко от башенки. Жизнь возле башенки не прекращалась ни на минуту, потому Димка смог купить букет, лохматые хризантемы, остро пахнущие осенью и морем. Он рванул на бульвар Ленина, домчался до знакомого дома и позвонил.
Дверь открыла Оксана… Узнала, вспыхнула, сверкнула полированным ониксом черных глаз… Горько выдохнула: «Ты…»
И рухнул мир. И небо упало на землю. И Лебедев умер, сминая в замке кулака остро пахнущие цветы… И падали нежные лепестки на Оксанин животик…
***
- Кто там, Ксюша?
Мертвому Лебедеву смутно знакомым показался голос.
- Это… сослуживец твой, Костя, из гарнизона приехал.
- Да кто, Ксюша?
Подполковник Гусак вышел в коридор по-домашнему: тренировочные штаны со штрипками, тельняшка вздыбилась на пузе…
- Лебедев? Ну, проходи, старлей…
Лебедев молчал. Тогда Гусак велел Оксане накрыть стол и выпроводил ее восвояси. Убедившись, что она ушла к соседке, вытащил из закромов бутыль и плеснул в стаканы на пару пальцев.
Выпили. Потом еще. И все молча.
- Ну, что, брат, явился-незапылился?
- Товарищ подпол… Константин Алексеевич…
- Да что ты мне розы-мимозы разводишь? Прилетел он, герой! Недоромантик, мать твою! Что, думаешь, не знаю, какую шкоду ты учинил? Устав нарушал! А ну как, условия какие нелетные или что? А ты, маруся, с птичкой в обнимку! Жалейка чертова! Да я про твои самоволки еще и из Федотова знаю, Онегин ты, мать твою, Печорин!
- Константин Алексеевич, вы просто не понимаете… Я спасти хотел, спасти. И птицу и… себя…
- А когда обрюхатил девку – о чем думал? О кренделях небесных?
- Ка-аккую… девку?
Лебедев, сломленный, на голодный желудок выпивший крепкого, уже ничего не соображал.
- Ксюху! Вот, какую!
Подполковник Гусак шмякнул стакан об стол, отвернулся и замолчал. Потом повернулся, одернул топорщащуюся тельняшку, и уже сухим голосом сказал:
- Мою Ксюху. Моя она. Жена мне. А ребенок… родится… ты ж все - море и небо, и ни гу-гу, а она гордая, вешаться на шею не станет. Вот и молчала. А мне призналась. И поженились. Ребенок – мой. Ты – не лезь.
Мертвый Лебедев встал, пошатываясь, вышел…
Он не помнил, как добрался до гарнизона. Ноябрь бил его ветром.
***
На следующий день подполковник Гусак лично подписал прошение старлея Лебедева об отставке.
***
…Если в конце осени приехать в Евпаторию, пешком прогуляться по красивейшим, ломаным улочкам, по дороге поклониться Храму и Мечети, выйти на набережную, то не удивительно, если вы встретите мужчину лет 50-ти, который кормит птиц, прилетевших зимовать с севера…
…Он приезжает сюда из года в год, молча, подолгу стоит и смотрит туда, где сливаются море и небо…